Когда Восточная Римская империя превратилась в Византию?

[thor]

Филэллин писал: "Я видел работы, где дата образования фемного строя определялась как неустановленная"
Естественно - соответствующего императорского эдикта анналы истории не сохранили. Да и сам процесс формирования фемного устройства растянулся на довольно длительный период. Следовательно, диоклетианово административное деление отменялось постепенно, явочным порядком - по мере утраты Северной Африкик, Египта, Ближнего Востока и значительной части Балканского полуострова. Одно ясно точно, что ко временам воцарения Македонской династии диоклетианово административное устройство перестало существовать однозначно.

[Филэллин]

Следовательно, диоклетианово административное деление отменялось постепенно, явочным порядком - по мере утраты Северной Африкик, Египта, Ближнего Востока и значительной части Балканского полуострова.

Вот у меня как раз такая же пока ничем не подтверждённая (кроме одного места из Феофана) теория.

[thor]

К сожалению, эту теорию подтвердить при данном уровне развития знаний о Византийской Империи не удастся, хотя посредством логических умозаключений она выстраивается достаточно легко и смотрится вполне правдоподобной. Однако, однако она все еще (и. судя по всему, еще достаточно долго) останется всего лишь гипотезой!

[Филэллин]

К сожалению, эту теорию подтвердить при данном уровне развития знаний о Византийской Империи не удастся...

Моём уровне знаний или вообще?

[thor]

Вообще конечно! Представляется странным, что в России, стране, которая некогда претендовала на статус III Рима, да и сечас нет нет, да и всплывет эта идея, история Византии и вообще византийского мира (включая сюда всю византийскую периферию - Кавказ. Балканы, Русь и пр.) не то чтобы является одной из важнейших тем в историографии, но вообще ведет некоторым образом тайный, полуподпольный образ жизни. Занимаются византинистикой избранные, "узок круг этих людей, страшно далеки они от народа". а отсюда и неимоверное количество мифов, окружающих историю Византии и византийского сообщества народов!

[shuric]

А что там интересного в этой Византии?
Вот античная Греция - понятно, Рим - тоже ясно. Средневековая Западная Европа - тут тоже вопросов нет, это богатейшая цивилизация.
А что Византия? Ничего выдающегося, история неуклонного разложения и упадка.

[Lusor]

Ага, тысячу лет разлагались, разлагались, вырождались, вырождались...

Шурик, а как бы Вы, интересно, изучали греческую литературу, не будь византийских списков античных авторов и комментариев к ним?

[shuric]

Разумеется Византия сыграла важную роль, как посредник между античностью и новым временем. Но в самой Византии нет ничего эмоционально привлекательного, поэтому к ней такой низкий интерес. Даже само имя Византии стало нарицательным для дурного и гнусного - византийская лесть, византийское коварство, византийское раболепие. И так про Византию думают в православной стране! Характерно, что античность напротив воспринимается исключительно положительно.

Может все это результат некой иллюзии, и плохого знания истории. Но мне, из того что я знаю, так не кажется.

[Lusor]

По тому, что мне известно о Византии (хоть мой интерес к ней и косвенный), это было весьма интересное общество, до уровня которого западноевропейские государства смогли добраться только веку к 15 - 16. Например, византийские ученые в 12 веке в полной мере владели и латинским, и древнегреческим языками, выполняли очень интересные переводы и комментарии к авторам. Кроме того, в отличие от четко структурированного западносредневекового общества, в Византии оно было весьма подвижным по вертикали.

А про нарицательность "византийского"... это скорее парадигма в духе Гиббона. Насколько мне известно, она успела смениться лет этак шестьдесят назад (хотя в советской византинистике сохранялась почти неизменной). Вам не доводилось читать "Основные проблемы византийской истории" Шарля Диля? У него отход от старых предубеждений очень ярко виден.

[thor]

Не буду спорить с Shurik’ом относительно оценки Византии как «мерзкого» государства – это бесполезно. Как убежденный, фанатичный западник, он все равно не услышит. Однако для разнообразия и полноты истины стоит привести мнение самих византийцев о варварах, предварив это замечаниями тех историков, для которых Византия – уникальная цивилизация, своего рода «луч света в темном царстве» раннего Средневековья, а не историческая нелепость, анахронизм, непонятно как переживший свою эпоху и отравлявший своими миазмами все вокруг (мерзкое ведь государство и общество).
Для начала, чем определялось мнение самих византийцев о варварах. Оно было достаточно простым. Как справедливо отмечал отечественный византинист В.В. Кучма, «…варварским народам, возникавшим … на границах империи, в конечном счете был уготован весьма ограниченный выбор: либо фигурировать в победной реляции очередного византийского триумфатора, либо пополнить реестр богоугодных дел христианского миссионера. Не меняли дела ни временные успехи этих народов, ни даже их попытки построить собственные государственно-политические структуры: византийцы были непоколебимо убеждены в случайности первых и нелигитимности, а потому иллюзорности, вторых. Что же касается верований этих этносов, то они никогда не удостаивались чести характеризоваться как особые религии – византийцы в лучшем случае снисходили до их оценки как ереси христианства…» (Кучма В.В. Военная организация Византийской империи. СПб., 2001. С. 76-77).
Чем объяснялось такое отношение к варварам. Это тоже понятно, ибо здесь столкнулись две версии богоизбранности. «Византийское мнение о Западе не отличается особой сложностью, и его не так уж трудно понять людям Запада… Мы, – писал А. Тойнби, – «франки»…, искренне верим, что являемся избранными наследниками Израиля, Греции и Рима, – наследниками Обетования, за которыми, естественно, будущее… Византийцы делают то же самое, с той только разницей, что они приписывают себе право первородства, которое, по нашим западным убеждениям, принадлежит нам. Византийская версия мифа говорит, что не франки, а византийцы являются наследниками Обетования, избранным народом…» (Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. М., 2002. С. 374).
Однако, между нами говоря, у византийцев для того, чтобы считать себя единственным богоизбранным народом, было намного больше оснований, чем у любого другого христианского народа. Сами они были убеждены, и по праву, что они прямые преемники римлян. Не случайно термин «Византия» - это изобретение западноевропейцев Нового времени, тогда как сами византийцы считали себя ромеями-римлянами, а свое государство – Ромейской империей. Для мировоззрения как римлян, так и византийцев-ромеев было характерно представление о своем государстве как подлинной Вселенной. И немудрено. С.С. Аверинцев писал, что «…объединив все земли средиземноморской цивилизации, Римская империя и впрямь была в некотором смысле миром… Географическая зона действия римских законов, распространения греко-римской культуры и свободного вероисповедания христианской веры была одна и та же. Все высшие духовные ценности, как религиозные, так и светские, – Библия, передаваемая Церковью, и Гомер, передаваемый школой, греческая философия, римское право и прочая, – какие только знал человек христианского ареала, содержались в границах одного и того же государства, в его рамках, в его лоне. За его пределами – мир одновременно иноверный (неверный), инокультурный (варварский) и к тому же беззаконный (т.е. не знающий истинного римского и канонического права, определяющих вместе присущий Римской империи Божественный порядок – Thor), как бы не мир, не космос, а хаос, «тьма внешняя». Двуединство Римской империи и христианской Церкви само себе мир…» (Аверинцев С.С. Другой Рим. СПб., 2005. С. 323).
Далее, он же указывал, что византийцы были искренне убеждены в том, что их государство, «…по критериям собственного самосознания, внутри этого самосознания достаточно логичным, связным и убедительным, не то что первое в мире, а единственное в мире… Критериев всего три: во-первых, это правильно – православно – исповедуемая христианская вера; во-вторых, это высокоцивилизованный стиль государственной и дипломатической практики, дополняемый литературной и философской культурой античного типа; в-третьих, это законное преемство по отношению к христианскому имперскому Риму Константина Великого». Эти три критерия, продолжал он, полностью отметали все претензии не то что на первенство, но даже на равенство с Византией всех прочих государств, также претендовавших на имперский статус – будь то арабский Халифат или государство Карла Великого (Аверинцев С.С. Другой Рим. СПб., 2005. С. 321).
Итак, один из критериев – это христианство. Между тем еще ранние христианские писатели указывали на особую роль, предназначение Рима. «…Судьба времен владеет царствами. Ищите, кто установил смены времен. Он же управляет царствами, – писал философ, – и теперь сосредоточил в руках римлян власть, отнятую у многих народов… Что от Него зависит она, это знают те, которые к Нему ближе всех…» (Тертуллиан. К язычникам. II. 17. Ср., например: Августин Блаженный. О граде Божьем. IV. XXVIII; V. I; XIII. XXI). Т.е., согласно Тертуллиану, получается, что Господь вручил Риму власть над окрестными народами, и, надо полагать, неспроста, имея в отношении римлян определенные намерения.
Какие, видно из других творений мыслителя. Спустя полсотни лет после Мелитона Сардийского, защищая христиан от нападок язычников, Тертуллиан выдвинул тезис о благотворном влиянии Империи на существующий мир и, следовательно, на христианство. Римское государство в его творениях выступает хранителем существующего мира и порядка. Именно Рим, писал Тертуллиан в своей «Апологии», стоит на пути надвигающегося хаоса. «Мы знаем, – указывал он, – что предстоящая всему земному шару величайшая катастрофа и самый конец мира, грозящий страшными бедствиями, замедляется римскою властью». И, продолжая свою мысль дальше, Тертуллиан утверждал, что «…мы (т.е. христиане – Thor) не хотим испытать этой катастрофы и потому, когда молимся об отсрочке этого, то этим самым содействуем продолжению римского государства…» (Тертуллиан Апология. 32).
Для чего нужен этот порядок – об этом писал Ориген: «Бог предуготовил народы к Его учению и устроил так, что римский царь стал господствовать над всем миром. Ведь если бы было много царств, тогда и народы оставались бы чужими друг другу; тогда и исполнение приказания Иисуса: идите и научите все народы, – приказание, которое дано было Апостолам, было бы соединено со значительными затруднениями. Известно, что рождение Иисуса последовало в правление Августа, который слил – если можно так выразиться – многочисленные народы земли в одно царство. И это было важно потому, что существование многочисленных царств, конечно, послужило бы препятствием в деле распространения учения Иисуса по лицу всей земли не только по вышеуказанной причине, но еще и потому, что тогда народы были бы вынуждены вести войну и защищать отечество, как это действительно и было перед временами Августа и особенно в еще более отдаленные времена, когда один народ должен был вести войну с другим народом» (Ориген. Против Цельса. II. 30).
Эту идею развил Евсевий Кесарийский. Он утверждал, что именно Римской империи было суждено Богом установить во всей Вселенной мир и порядок и принести народам, обитающим в ней, свет истинной веры. Для него отнюдь не случайным было то, что явление Христа совпало по времени с золотым веком Августа, когда закончились войны и беспорядки, и на всей земле под властью принцепса воцарился мир и спокойствие. «Когда же всем людям преподано было познание единого Бога и показан один образ благочестия – спасительное учение Христово: когда в одном царстве, в одно и то же время находящемся под владычеством одного римского правителя, все начало наслаждаться глубоким миром, тогда вдруг, как бы по мановению единого Бога, – писал Евсевий, – произросли для людей две отрасли добра: римское царство и учение благочестия… Но две, как бы из одного источника произошедшие, великие силы мгновенно все умиротворили и привели в содружество. Эти силы были: римское царство, явившееся с тех пор монархическим, и учение Христово, и обе они расцвели вместе, в одно и тоже время. Сила Спасителя нашего сокрушила многоначалие и многобожие демонов и всем людям, эллинам и варварам, даже до последних земли (Деян. 1, , проповедала единое царство Божье, а римская империя, уничтожив сперва причины многоначалия, спешила все племена привести к единению и согласию и взяла себе независимые дотоле эпархии…Много различных народов уже вошло в ее (империи – Thor) пределы, но она намерена, насколько возможно, коснуться пределов самой Ойкумены, тем более, что спасительное учение, божественной силой, уравнивает и успокаивает пред ней все» (Евсевий Кесарийский. Слово василевсу Константину по случаю тридцатилетия его царствования. 16).
Таким образом, конечная задача Империи – подчинить все народы своей власти с тем, чтобы облегчить задачу распространения единственного истинного учения – христианства. К началу V в. н.э. на смену прежней языческой Империи пришла Империя христианская и для христиан. Pax Romana слился с Pax Christiana. Естественно, что, как отмечал отечественный историк Г.Л. Курбатов, «…соответственно трансформировались и оказались дополненными новым содержанием и старые традиции римского ойкуменизма. Прежняя Римская империя из «священной державы» стала «священной христианской империей»: Imperia Romana превратилась в Imperium Romanum Christianum – христианскую империю, богохранимую и защищаемую, исполнительницу божественных предначертаний и орудие спасения человечества, имитацию небесного царства…» (Курбатов Г.Л. Ранневизантийские портреты. Л., 1991. С. 45).
Тот день и час, когда Римская Империя как идеальное, универсальное, вселенское государство, царство мира сего, встретилось с Церковью, частью Царства неземного, означал наступление времени царства истинной, космической гармонии, кульминацией Истории, созданием совершенного общества под властью мудрого императора-философа и христианина. Границы римского лимеса точно совпали с границами не просто цивилизованного, но и христианского мира, внутри которого царил покой и благоденствие. Всякий, кто принимал христианство, мог стать гражданином этого Царства, в котором слились воедино две сферы – духовная, идеальная, и физическая, материальная. Время остановилось, и теперь задача состояла в том, чтобы сохранить достигнутый идеал до самого момента Второго пришествия как конца земной Истории.
Итак, византийцы-ромеи полагали свое государство как универсальное, мироустроительное. «Византиноцентризм» стал одним из краеугольных камней византийской религиозно-политической доктрины, и чувство «срединности» своего государства не покидало ромеев до самого конца существования своего государства. Восприятие Империи и ее столицы, Константинополя, Города, как центра Ойкумены, хорошо видно из «Плача о падении Константинополя», который был создан византийским писателем и хронистом Дукой: «О город, город, глава всех городов! О город, город, центр четырех стран света! О город, город, гордость христиан и гроза варваров! О город, город, второй рай, выращенный на Западе и заключающий в себе всевозможные растения, сгибающиеся под тяжестью плодов духовных…» (Дука. Плач о падении Константинополя. XLI // Памятники византийской литературы IX – XIV веков. М., 1969. С. 421-422).
Ни одно другое государство, с точки зрения византийцев, не могло претендовать на равный статус с Империей. Она могла быть только одна, и только одна. Все прочие государства, в отличие от Византии, носили эфемерный, временный, нелегитимный характер, особенно те, что образовались в пределах прежнего Pax Romana. Именно поэтому, к примеру, Иоанн Киннам, византийский историк XII в., категорически отказывал германским королям в признании за ними императорского титула, а Никифор Григора выводил основы государственности всевозможных варваров из их прежней подчиненности ветхому» Риму. «Для кого недоступна высота царского престола, тот может ли нести такие должности, – восклицал Киннам, – которые… отделяются и вытекают из царского могущества? Но им (германским королям – Thor) и того недостаточно, что они посягают на не принадлежащую себе высоту царской власти и украшаются императорским величием, которое означает власть неограниченную, – они даже дерзают царство Византийское отличать от Римского. Не раз уже приходилось мне плакать, когда я представлял себе это. Каким образом, в самом деле, власть Рима сделалась предметом торга для варваров и низких рабов ?» (Иоанн Киннам. Краткое обозрение царствования Иоанна и Мануила Комнинов. 5, 7). Никифор Григора же писал: «Когда все царства в мире соединились под властью римлян и могущество Рима превознеслось, так сказать, до небес,… тогда по закону рабства стекалось в державный Рим отовсюду многое множество разного рода людей… стекались в Рим правители парфян, персов и других народов, каждый из них получал сначала какое-нибудь название… Как будто какое наследство, они непрерывно переходят на начальников областей от тех, которые впервые получили их…» (Никифор Григора. Римская история. 7.5).
И не важно, что это было далеко не так, важно, что сами византийцы были в этом убеждены и постоянно подчеркивали это в отношениях с другими государствами и народами. Так, император Мануил Комнин в своем послании к жителям Рима писал: «Спрашиваю, – скажите ради Бога, – когда отечеству было бы приятнее увидеть вас: тогда ли, как покорив нам всю Италию и остров Сицилию, вы, ужи сами по себе славные, были бы славно освобождены оттуда единоплеменниками и, явившись в Византию благородными римскими героями, представили бы сладостное зрелище людям с вами равночестными…» (Иоанн Киннам. Краткое обозрение царствования Иоанна и Мануила Комнинов.4, 15).
Однако оставались варвары, еще не подчиненные благотворному влиянию Империи, ее власти и не признававшие ее превосходства над собой. Как относиться к ним? «То, что есть еще земли, не подчинявшиеся Риму, – отмечал отечественный исследователь С.А. Иванов, – воспринималось как временное явление, досадная оплошность. Для римлянина genus humanum – это лишь население Orbis Romanus «римского мира» (Иванов С.А. Византийское миссионерство. Можно ли сделать из «варвара» христианина? М., 2003. С. 20-21). Т.е. обитающие вне пределов римской Ойкумены – фактически не-люди. И даже более того, бесы, демоны в человеческом обличье. Ибо кто, как не демоны, противятся установлению истинного, установленного Богом порядка. Именно об этом и писал Евсевий Кесарийский, обращаясь к императору Константину Великому «сам Бог, Всецарь, поручил очистить жизнь человеков, которому указал также и спасительное свое знамя, чтобы, победив им смерть, воздвигнуть его как трофей над врагами. Этот-то победный трофей, страх демонов, противопоставив идолам заблуждения, ты одержал победу над всеми нечестивыми противниками и варварами, даже над варварами другого рода, то есть демонами. Так как в нас соединены две природы: душа и тело, и одна из них для всех видима, а другая невидима, то им противодействуют и два враждебных рода, один воюет сокровенно, а другой — явно; на тела враги нападают телами, а обнаженную от телесности душу осаждают бестелесными средствами. Варвары видимые, блуждающие дикари, ничем не отличающиеся от зверей, делают набеги на общества людей кротких и, подобно кровожадным, вышедшим из пустыни в населенные места волкам, опустошают деревни, порабощают города и убивают, сколько могут, а враги невидимые, душегубцы-демоны жесточе всех варваров; они летают в воздухе и, посредством многобожного зла, покоряют под свою власть весь смертный род, так что истинного Бога не признают Богом» (Евсевий Кесарийский. Слово василевсу Константину по случаю тридцатилетия его царствования. 6-7).
Соответственно, и характер у этих полулюдей-полузверей, демонов в человеческом обличье будет совершенно иным, полностью противоположным, чем у богоизбранного народа ромеев. Не буду утомлять многочисленными цитатами византийских авторов. Ограничусь мнением отечественного византиниста и ссылкой на византийских авторов. Итак, как писал Г.Г. Литаврин, обобщая образ варвара в византийской литературе, «…варвары, по представлениям византийцев, «звероподобны», независимо от того, оседлым или кочевым является их быт; они невежественны и наивны, не имеют сношений с другими народами; грязны и неопрятны, очень бедны и часто голодают, особенно во время зимы; «варвары» крайне жестоки и необычно алчны, готовы на любое преступление ради денег и даров и дружбу свою не дарят, и продают; они завязывают войны без причины и завершают их, не заключая договора, а вступив в соглашение, не держат слова; в большинстве своем они не ведают воинского строя и дисциплины и не умеют брать крепостей; у них царит анархия и раздоры – они не почитают своих вождей, изменяют им и даже убивают их; при всем при том «варвары» отличаются неоправданным высокомерием и заносчивостью; они склонны также к пьянству…» (Литаврин Г.Г. Византия и славяне. СПб., 1999. С. 593). Именно об этом и пишут византийцы, подчеркивая свое коренное отличие от этих существ. Ср.: Прокопий Кесарийский. Война с готами. II. 6, 14, 15, 25; III. 34; IV. 19, 30; Агафий Миринейский. О царствовании Юстиниана. II. 1, 24; IV. 13, 15-16; V. 12-13, 18; Феофилакт Симокатта. История. I. III. 2, 7-13, IV. 8, V, VI. 4; III. XIII.13-16; VIII. III. 12; Псевдо-Маврикий. Стратегикон. XI. 1-3; Анна Комнина. Алексиада. Х. 10-11 и др. И эта традиция четко прослеживается на протяжении всей византийской истории. Как писал Георгий Пахимер о народах, обитавших к северу от Империи, «…люди на севере вообще несмысленны и едва ли разумные существа: у них нет ни правил словесности, ни естественных наук, ни познаний, ни рассудка, ни экономии в жизни, ни искусств, и ничего другого, чем люди отличаются от бессловесных; они имеют только наклонности воинственные и, будучи стремительны, всегда готовы вступить в бой, тотчас бросаются, лишь бы кто подстрекнул их…» (Георгий Пахимер. История о Михаиле и Андронике Палеологах. 3. 4).
Для примера, стандартное описание славян у византийских авторов: Прокопий Кесарийский, первый описавший нравы и быт славян, отмечал, что «…образ жизни у них, как у массагетов, грубый, без всяких удобств, вечно они покрыты грязью…» (Прокопий Кесарийский. Война с готами. III. 14). Далее, правда, Прокопий указывал, что «…по существу они (славяне – Thor) не плохие и совсем не злобные…», но эта оговорка осталась единственной, поскольку далее (III. 38) он подробно и в красках расписывает, как славяне, вторгшиеся во Фракию, беспощадно избивали попавших им в руки людей, сажая их на кол или забивая палками до смерти. В «Тайной истории» он обвинил славян в том, что они «…совершали набеги и творили ужаснейшие дела по отношению к тамошнему (фракийскому и иллирийскому населению – Thor) населению,… отчего вся эта земля стала подлинно Скифской пустыней…» (Прокопий Кесарийский. Тайная история. XVIII. 20-21).
Традицию негативного отношения к славянам как к типичнейшим варварам продолжили другие византийские авторы. Так, автор «Стратегикона», отметив первоначально положительные качества славян, тем не менее потом вернулся к «стандарту», приписав им такие «варварские» качества, как стремление к анархии, взаимной вражде, вероломству, неумение сражаться в правильном строю. По его мнению, славяне «…ненадежны в соглашениях, уступая скорее страху, нежели дарам. Так как у них господствуют различные мнения, они либо не приходят к согласию, либо даже если и соглашаются, то решенное тотчас же нарушают другие, поскольку все думают противоположное друг другу и ни один не желает уступить другому…» (Псевдо-Маврикий. Стратегикон. XI.4).
Казалось бы, все это имело отношение к славянам той поры, когда они переживали период разложения родоплеменных отношений и формирования начал государственности. Однако и спустя несколько столетий, когда к северу от Византии возникли первые славянские государства, отношение к ним не изменилось. Патриарх Фотий, находившийся в это время в столице, в своих знаменитых гомилиях на нашествие росов нарисовал крайне неприглядный образ новых северных варваров. «…Народ жестокий и дикий, – писал Фотий в 1-й гомилии о росах, – безнаказанно обступившим город и грабящим пригороды, все губящим, все уничтожающим – поля, жилища, стада, скот, жен, детей, стариков, юношей – все предающим мечу, не слушая никаких воплей, никого не щадя. Погибель всеобщая! Как саранча на ниву и как ржа на виноградник, точнее – как вихрь, или буря, или ураган, или не знаю что еще, обрушившись на нашу землю, он погубил целые поколения жителей…» (Святейшего Фотия, архиепископа Константинопольского, первая гомилия «На нашествие росов». 2 // http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty ... /text1.htm).
Во 2-й гомилии Фотий рисует росов еще более неприглядными: «Народ незаметный, народ, не бравшийся в расчет, народ, причисляемый к рабам, безвестный – но получивший имя от похода на нас, неприметный – но ставший значительным, низменный и беспомощный – но взошедший на вершину блеска и богатства; народ, поселившийся где-то далеко от нас, варварский, кочующий, имеющий дерзость [в качестве] оружия, беспечный, неуправляемый, без военачальника, такою толпой, столь стремительно нахлынул будто морская волна на наши пределы и будто полевой зверь объел (Пс. 80 (79), 14) как солому или ниву населяющих эту землю…» (Святейшего Фотия, архиепископа Константинополя — Нового Рима, вторая гомилия на нашествие росов. 2 // http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty ... otij/text2. htm).
Не меняется отношение к ним и столетием позднее Император Константин VII, тот самый, который, по летописному преданию крестил княгиню Ольгу), называет русичей «племенем северным, неверным и нечестивым», исполненным «неразумных и нелепых домогательств» (Константин Багрянородный. Об управлении империей 1, 13). Лев Диакон в своей знаменитой «Истории» упорно именовал русов тавроскифами – ведь с античных времен за таврами и скифами утвердилось мнение как об особенно диких, нецивилизованных, необузданных и склонных к излишествам варварах (См., например: Геродот. IV. 46, 103; VI. 84 ; Страбон. География. VII. III. 9; IV. 2; Квинт Курций Руф. История Александра Македонского. IV. 13, 5; VII. 8, 23). В полном соответствии с традицией племя тавроскифов-русов в описании Диакона «…необычайно корыстолюбиво, в высшей степени алчно, падко и на подкупы, и на обещания…», исполнено «необузданной наглости», его вождь Сфендослав «проникся варварской наглостью и спесью», «бешенством и безумием», и не просто безумием, а «скифским безумием», «врожденной жестокостью» и «бесчеловечной дикостью», а сам он выглядел угрюмым и диким. В сражении тавроскифы «рычат наподобие зверей», испускают «странные, непонятные возгласы», им присуща одержимость, «врожденное зверство и бешенство» (Лев Диакон. История. V. 2; VI. 10-11; VIII. 8-10; IX. 11). Одним словом, перед нами предстает образ типичного варварского народа, крайне дикого, необузданного и опасного, к единственным достоинствам которого относится храбрость, мужество и физическая сила.
И в конце кратко о том, как представляли и что думали о самих византийцах варвары. Из отчета кремонского епископа Лиутпранда, посла германского императора Оттона II к византийскому императору Никифору II Фоке: «…Они (т.е. Василий и Константин, соправители Никифора, будущие императоры – Thor) забрали у меня пять пурпурных нарядов; символизирующих вас [Оттонов] и всех итальянцев, саксонцев, франков, баварцев, швабов, – да всех наций, – как недостойных того, чтобы быть украшенными такими одеяниями. Как это недостойно, как позорно, что эти изнеженные, женоподобные, длиннорукавые, одетые в капюшоны, прикрытые вуалью, лживые, бесполые, праздные создания должны ходить облаченные в пурпур, когда вы, герои, силачи, вояки, преисполненные любви и веры, почитающие Господа, исполненные добродетелей – не можете! Что это, если не надругательство?» (Лиутпранд из Кремоны. Посольство в Константинополь к императору Никифору Фоке. LIV). И точно также рассуждал киевский князь Святослав Игоревич. В ответ на угрозы императора Иоанна Цимисхия князь заявил, что он и его воины не боятся встречи с византийским войском, потому что «…мы храбро встретим его и покажем ему на деле, что мы не какие-нибудь ремесленники, добывающие средства к жизни трудами рук своих, а мужи крови, которые оружием побеждают врага. Зря он по неразумию своему принимает росов за изнеженных баб и тщится запугать нас подобными угрозами, как грудных младенцев, которых стращают всякими пугалами» (Лев Диакон. История. VI. 10). Тем самым Святослав отказывал византийцам в признании их «мужами» и воинами, достойными сражаться на равных с русами.
Наконец, выдержка из Робера де Клари: «И тогда стали скликать по всему лагерю, чтобы утром в воскресенье все явились на проповедь: венецианцы и все остальные; так они и сделали. И тогда стали проповедовать в лагере епископы — епископ Суассонский, епископ Труаский, епископ Ханетест, мэтр Жан Фасет и аббат Лоосский, и они разъясняли пилигримам, что битва является законной, ибо греки — предатели и убийцы и им чужда верность, ведь они убили своего законного сеньора, и они хуже евреев. И епископы сказали, что именем бога и властью, данной им апостоликом, отпускают грехи всем, кто пойдет на приступ, и епископы повелели пилигримам, чтобы они как следует исповедались и причастились и чтобы они не страшились биться против греков, ибо это враги господа…» (Робер де Клари. Взятие Константинополя. LXXIII).
Вот так и не иначе, богоизбранный народ, римляне – и хуже евреев, враги Господа!

[Lusor]

Во многом верно, Тор, однако, насколько я могу судить, не во всем. Вы (да и многие исследователи) впадают в одну распространенную ошибку: литература будто бы зеркально отражает мышление своих авторов. То, о чем Вы говорили - скорее сложившийся еще в античности литературный канон, а восточные римляне были большими почитателями канона. Но при этом очень многие факты плохо укладываются вэту картину. Например, русские митрополиты 14-го и отчасти 15-го века, при которых становилось Московское государство и которые сами тому в меру сил способствовали, были все греческого происхождения. Примерно в одно и то же время (1070е - 1080е годы) Михаил Пселл пишет о необузданных варварах-россах, а Нестор - о наплыве греческих специалистов в русские княжества. Тот же Прокопий Кесарийский, например, писал не только о безобразиях склавинов и антов в придунайских областях, но также и о том, что эти славянские племена в мирном быту весьма дружелюбны и захваченных рабов очень быстро принимают в общины как свободных людей.

[thor]

Согласен на все сто!. Однако, к сожалению, мы не можем в точности знать, что именно думали те, кто ничего не писал - пресловутое "молчаливое большинство". Потому и вынуждены, по недостатку данных пытаться реконструировать образ "Другого" по доступным источникам - т.е. по тому, что оставило нам в наследство" говорящее меньшинство". А оно оставило то, что оставило - тот самый канон, согласно которому варвар всегда остается варваром, полу-зверем, получеловеком. демоном в человеческом обличье. Другое дело - насколько этот канон влиял на формирование реальных отношений к "Другому", был в нашем случае "негатив"только данью традиции или же то, что писали византийские книжники, находило реальное воплощение в реальных действий как властей, так и рядовых граждан. С этим-то гораздо сложнее. Я же сделал упор именно на описание литературного канона, отнюдь не претендуя на завершенность проблемы. Было бы интересно, если кто-то попытался бы рассмотреть даную проблему с точки зрения реального воплощения данного канона!
А Прокопий - автор весьма интересный. Он, с одной стороны, "правильный" ромей, "обязанный" не любить варваров по причине своего происхождения, а с другой стороны - пытливый и критически мыслящий исследователь и бытописатель. Отсюда и двойственность в оценке славян - они и грязные, дикие, необузданные варвары, способные только разрушать, и в то же время достаточно симпатичные люди (особенно некоторые в отдельности)!
Кстати, подобные аллюзии можно наблюдать в те же времена и в Китае.

[Филэллин]

Кстати о Китае. Я уже приводил когда-то здесь рассуждения византийского писателя первой половины XIV в. Георгия Пахимера о "северных людях", думаю, не лишним будет эту цитату расширить:

Люди на севере вообще несмысленны и едва ли разумные существа: у них нет ни правил словесности, ни естественных наук, ни познаний, ни рассудка, ни экономии в жизни, ни искусств, и ничего другого, чем люди отличаются от бессловесных; они имеют только наклонности воинственные и, будучи стремительны, всегда готовы вступить в бой, тотчас бросаются, лишь бы кто подстрекнул их. Отношение их друг к другу какое-то дерзкое и вакхическое, и они служат Арею. А на юге всё напротив: эти благородны, вообще очень благоразумны и превосходны в общественой жизни, славятся искусствами, словесными науками и совестливостью, зато медленны в стремлениях, слабы для сражений и склонны скорее жить малым в бездействии, чем иметь много посредством усильных трудов. Естественной причиной таких явлений можно почитать солнце, которое на севере мало показывается и недостаточно согревает мозг; ибо тогда как от теплоты его происходят хорошие естественные качества, холод, сжимающий кожу, сообщает членам грубость. На южной части, напротив, солнце стоит долее и способствует развитию хороших естественных качеств, через что, однако ж, все члены тела для подвигов мужества становятся слабее; а физика говорит, что телам соответствую и души.

История о Михаиле и Андронике Палеологах, III, 3

Нетрудно догодаться, что "золотой серединой" между "севером" и "югом" является Византия - эдакое Срединное царство.

[thor]

Кстати о Китае. Я уже приводил когда-то здесь рассуждения византийского писателя первой половины XIV в. Георгия Пахимера о "северных людях", думаю, не лишним будет эту цитату расширить:

Люди на севере вообще несмысленны и едва ли разумные существа: у них нет ни правил словесности, ни естественных наук, ни познаний, ни рассудка, ни экономии в жизни, ни искусств, и ничего другого, чем люди отличаются от бессловесных; они имеют только наклонности воинственные и, будучи стремительны, всегда готовы вступить в бой, тотчас бросаются, лишь бы кто подстрекнул их. Отношение их друг к другу какое-то дерзкое и вакхическое, и они служат Арею. А на юге всё напротив: эти благородны, вообще очень благоразумны и превосходны в общественой жизни, славятся искусствами, словесными науками и совестливостью, зато медленны в стремлениях, слабы для сражений и склонны скорее жить малым в бездействии, чем иметь много посредством усильных трудов. Естественной причиной таких явлений можно почитать солнце, которое на севере мало показывается и недостаточно согревает мозг; ибо тогда как от теплоты его происходят хорошие естественные качества, холод, сжимающий кожу, сообщает членам грубость. На южной части, напротив, солнце стоит долее и способствует развитию хороших естественных качеств, через что, однако ж, все члены тела для подвигов мужества становятся слабее; а физика говорит, что телам соответствую и души.

История о Михаиле и Андронике Палеологах, III, 3

Нетрудно догодаться, что "золотой серединой" между "севером" и "югом" является Византия - эдакое Срединное царство.

Естественно, они именно так себя и представляли. Достаточно посмотреть порядок описания народов у Константина Багрянородного - Империя в центре, а варвары по кругу.

[Филэллин]

Исчезли последние остатки античной полисной системы.

Читал введение к "Истории византийской литературы 650-850 гг." А.П. Каждана и нашёл там следующее замечание:

Согласно давно установившемуся мнению, поддержанному такими первоклассными учёными, как Ф. Дёлгер и М.Я. Сюзюмов, античный полис продолжал существовать в течение всей истории Византии. В 1954 г. эта точка зрения была оспорена, хотя её критика немедленно вызвала возражение нескольких византинистов, в особенности Острогорского. Острогорский был готов признать упадок городской системы как политический феномен (так случилось на Балканах, где, по его мнению, античный город был разрушен варварскими вторжениями), но он категорически отрицал внутренний кризис полиса, который якобы привёл к гибели городов в малой Азии. В период после 1950 г. отношение к проблеме византийский городов радикально изменилось. Сегодня факт кризиса полиса в VII в. стал в целом общепризнанным и "неортодоксальное" мнение превратилось во вполне "ортодоксальное". Конечно, элементы этого кризиса могут быть прослежены и в более раннем периоде - времени, непосредственно следующем за царствованием Юстиниана.

На Сюзюмова и Дёлгера ссылки не даны, но есть на Острогорского. В ближайшее время я его статью достану, тезисно изложу и кому надо вышлю.