Повесть о заросших тропах

[Gvendel]

Тело привезли на рассвете, когда только пробуждаются птицы. Соседи недолго посудачили и разошлись, пообещав помощь. Немного позже, когда скотина была выгнана на пастбище и решены другие неотложные дела, один из мужиков поехал расчистить место под курган.

Соседи выжидающе поглядывали на старшего сына убитого – Микула стоял с древком в руке. Легкая палочка покачивалась на пальце. Он подкинул стрелу и поймал ее.

Коня уже оседлали. Микула провел ладонью по шее лошади. Конь был отцов и не успел остыть после роковой поездки. Похоже, он понимал, что произошло с его хозяином. Когда новый хозяин взялся за луку седла, гнедко отрывисто заржал и, перебирая ногами, стронулся в сторону.
Микула грубовато, по-отцовски, прикрикнул на него так, что державшая узду мать глухо всхлипнула. Микула вскочил в седло, наклонился к ней. Мать отвернулась, ладонями закрывая лицо.

- Нет, я ничего. – ответила, хотя он и не спрашивал.

Клен обронил зеленый, с едва желтоватыми прожилками, лист. Ровный бег потревожил лесную глухомань. Конь шел дробной рысью.
Поблескивали любовно надраенные бляшки на узде.

В неглубоком круглодонном овражке притаилась прикрытая дерном полуземлянка. Хозяин отселился в нарушение обычаев охотничье-земледельческого народа – вятичей. Эти скрытные бродяги никого не держали: живи где угодно. Но, как ни странно, здесь общество держало человека в своих тисках теснее, чем в самом деспотичном государстве. Держало общим мнением и внутренним единством. Однако находились люди, идущие своим путем. Один из них жил здесь.

Отделившаяся от большой дороги едва заметная тропинка, шла вдоль края оврага, вилась вниз по пологому спуску, разворачивалась и шагов через полтораста, среди старой палой листвы, открылась лесная хатка.
Микула никого не застал в доме. Он оставил коня, привязав повод к короткому сухому древесному суку. С другого края хаты имелся другой выход. Оттуда вела другая тропа, которая карабкалась по крутому склону на другую сторону от первой дорожки. Вскоре залаяла собака. Открылась сухая солнечная прогалина. Там стояло строение вроде навеса.

Пес притих, узнав гостя. Хозяин мастерской приветливо махнул рукой.

- Здрав будь!

Юноша поздоровался в ответ и подошел ближе. Привычно спросил о здоровье. За ответ прозвучал такой же вопрос. Еще несколько незначащих фраз и перешли к делу.

- Воико, мне нужны каленые стрелы.

- Охота на человека дорого стоит. Садись, я слушаю.

Юноша не смотрел в глаза собеседнику.

- Клекичи убили отца. Мне нужно спешить с местью, пока не убили нас с братом. Кому хочется оставлять в живых кровников.

Тогда мастер оставил работу. Его спина вольно выгнулась. Воико напрягся всем своим крупным сильным телом. Заговорить было не просто.

- Слушай меня внимательно. Хотя я и не дам тебе совета. Жизнь наша - круг, мы ходим по нему. Если без конца кружиться в голове – помутиться. Надо поворачивать.

Воико стремительно поднялся, зашагал взад-вперед.

- Я собирался жениться, звал твоего отца в сваты. Он единственный, кто понимал меня. Может потому что, как и я, был в чужих землях. Но… Клеек силен и у него три взрослых сына, а твой брат не мститель – мал еще. Месть погубит его, и скорей всего тебя тоже. Ты сгубишь свой род. Что страшнее? Думай сам.

Микула глянул на мастера из-под нависших бровей.

- Так ты дашь стрел?

- Пошли. Рыжий, сторожить.

Хозяин отвел парня в дом. Там открыл чужеземный, дорогой работы сундук. В сундуке хранилось оружие, в основном стрелы. Стрелы мастера отличались от обычных, которые мог изготовить любой, купив простой наконечник. Здесь наконечники закаленной стали и древко склеено осетриным клеем из четырех пластинок.

Воико отсчитал десять штук, протянул гостю. Микула спросил:

- Сколько?
- Десять.
- Десять чего?
- Десять стрел.
- Стоят сколько?
- В память о друге.
Воико неожиданно хлопнул крышкой сундука. Отрывисто скомандовал:

- Убирайся!
Возвращался Микула неспешно, конь притомился, да и самому стоило остеречься.

Дома привычные. Спать легли пораньше, ведь следующий день обещал быть хлопотным.

Утро для них наступило с солнцем. Юноша сам оседлал коня, резво вскочил в седло и, лишь потом, поймал ногами стремена. Девушек поблизости не было, однако, красовался по привычке.

Ногу обняли ласковые руки. Взгляд мстителя опустился вниз от лесных вершин, где спали сторожа-птицы. Волосы женщины спутаны, цветастый плат упал на тряские плечи.

Он перегнулся с седла. Рукой, рыхля волосы, как когда-то отец, погладил голову. С грубоватой стыдливостью сказал:

- Ну-ну, что ты?

Мать уткнулась лицом в сапог.

- Я ничего, ничего. Езжай, тебе надо ехать, надо.

Казалось, она сама убеждала себя в необходимости поездки и оттого повторяла слова:

- Езжай. Будь осторожен. А… - Она задохнулась, всхлипнула, потерлась о колено лбом. – Езжай. – Оторвалась и исчезла в доме.

Сын поднялся выше, привстал в стременах, вытянул сразу ставшую беззащитно юной крепкую шею. Рывком повернул голову к дороге. Взмахнул «свистящей» плетью и пронзительный звук погнал коня рысью.
У дорожного распутья Микула натянул повод. В одну сторону тянулся дубняк, которым можно было пробраться незамеченным прямо к домам Клековой веси. С другой стороны выходила дорога к граду, в котором у Микулы имелась родня и сейчас гостил Клеек. Младшего брата назвали в честь ставшего ныне кровником приятеля.

Конь призывно заржал. Из-за деревьев ответила кобыла. Микула вспятил Гнедко к дубам. Пригибаясь, нырнул под листву.

Угукнул потревоженный филин. Из черной с прозеленью мглы сверкнули желтые глаза.

Со стороны городища бойко выкатила легкая вячская телега. Человек, сидевший свесивши ноги за борт, перекинулся на дно телеги и встал, натягивая вожжи.

- Тпру-у. Эй, человек!

Шедший за телегой пацан схватился за нож, а Микула выехал из-под прикрытия.

- Свои.

Микула спрыгнул с седла, поймал за плечи кинувшегося к нему паренька.

- Клек, - отодвинул от себя, взглянул в сморщенное лицо.- Успеешь.
Шепнул на ухо:

- После поговорим.

С новой, взрослой силой обнял сестру. Уткнувшись лицом в его плечо, она сказала:

- Знаешь, брат…

-Знаю.

Микула понял без слов.
Впрочем, и так ясно, что ее муж не мог лезть не свое дело, не мог мстить за чужого отца. Чужой, да – после смерти все чужие.
Сфирько подошел, обождав. Держался он несколько скованно. Перекинулись приличными фразами, и Сфирько вернулся к телеге. Зацокали копыта старого конька.
Братья и сестра побрели следом. Сестра спросила:
- Куда ты собрался?
- Да так, проветриться. Хорошо, что ты приехала, Синковна.
Он назвал ее не по мужу, а по отцу. В сердце кольнуло.
Клеек понял.
- Дубы растут до самой веси, так?
В глазах мелькнуло подобие улыбки, но ее погасило душевное усилие. Одним движением, плавно и слитно, Микула подхватил с дороги и, развернувшись, метнул прогнивший сук. Ударившись об ствол, сук разлетелся в ошметки. Вновь угукнул разбуженный филин.
Наконец Микула ответил брату:
- Сегодня похороны, негоже пачкать кровью погребальный огонь.
- Они тоже так думают.
Вот паршивец. Вырос, ну конечно, уже четырнадцать – скоро жених, а там и мужик.
Микула внимательно посмотрел на брата. Грусть легла между ними. И он почувствовал себя стариком...
Хоронили отца по обычаю шумно. После доброй порции хмеля чинные общинники подрассупонились. Молодежь завозилась в сторонке. Люди постарше затянули протяжную, будто стон, песню.
Прах с погребального костра собрали в массивный горшок. Волхв, который, как принято, был старейшим в селении, прочел положенные заклятия.
Следующим утром Сфирько засобирался в дорогу. Молодой хозяин спросил:
- Сфирько, ты не приютишь Клека?
Гость оторвался от упряжи. Положил руки на хребет задрожавшего шкурой коня. Сказал, обмякнув лицом:
- Конечно. Твоя правда – не след втягивать малого в такое дело: молод еще, успеет. Только повезу укрывши, сам понимаешь – дети у меня. И… помолись Перуну.
- Тут другое.
Микула глянул в сторону дома, криком позвал:
- Клек!
Тишина.
Микула пошел искать брата, Сфирько остался у телеги. Вскоре, однако, и он присоединился к поискам, как и мать с сестрой. Их крики подняли соседей. Те высыпали на улицу, идущую между двумя рядами домов – три с донной стороны, четыре - с другой.
Среди кустов, росших на старом заброшенном поле, мелькнуло крупное тело. Похоже, человек.
Микула побежал на шум. Перемахнул куст, увидел удалявшегося человека, и разглядел силу в массивной фигуре. И остановился.
На сломанном кусту, прижимая мятые ветки к земле лежал труп. Поверх тела положили стрелу.
Кто перевернет тело и узнает лицо, тот пойдет дорогой крови. Нет, это не ты, брат мой. Нет, не тезка твоя смерть. Тезка почти родич. Мир рухнет, ежели кто – казна ль золотая, гнев ли лютый, бог ли – встанет между родными.
Будто чужая рука подняла стрелу. Он так хотел доказать себе, что не Клекичи убили отца. Не мог. И все же не стал мстить – решил искать мира. А стрела – их. И новая кровь.
Резко перевернул тело. Голова мотнулась и легла на ухо, отрывшись профилем. Юное свежее лицо успело потемнеть. Он закрыл брату глаза. Да, то был Клеек.
За спиной шумно дышал Сфирько. Он бежал, увидав, куда направился парень. За ним толпились подоспевшие соседи.
Микула встал, улыбнулся губами и слегка уголками глаз и сказал:
- Не спеши, Сфирько. Теперь ты можешь оставаться у нас, сколько пожелаешь.
И ушел прочь. В голос завыла мать.
Можно было не сомневаться в постоянном наблюдении за деревней. Один из Клекичей, а то и двое, трое или четверо находились в соседнем лесу. И потому Микула не стал прятаться, он погнал жеребца прямопутком к дому врага.
Короткий, стремительный бросок. Спутанная грива расплескалась по упругой шее. Бурые крыши хаток вырастали из земли.
Скинув стремена, он прыжком ворвался в дверь. Баба обронила горшок на тихий глиняный пол.
Младший Клекич сидел на корточках у очага, рядом с охранителями дома. Увидев вошедшего, подался вперед, приподнимаясь на носках напряженных до дрожи ног. Ему было столько же лет, сколько и Клеку.
Нож долго не вынимался. Клекич метнулся к стене. Микула прыгнул, настигая его. И вымахнул руку вперед. Нож вошел в тело и Микула не смог удержаться на ногах. Поднимаясь, оттолкнул бабу.
Во дворе мститель налетел на девку. Пробежал мимо, не узнавая желанные очи. Крик ударил в спину.
Микула встал вполоборота. Спросил:
- Где они?
- Милый…
Девушка всхлипнула.
- Где они?
Она смотрела в его лицо: крепкие желваки, опавшие в краткий срок щеки, раздувавшиеся крылья крупного носа, сухие нервные глаза. Отвечать было нельзя, но она ответила:
- В лесу. Беги, убьют же.
Безысходный вой завис над домами.
Возвращался Микула мелкой рысью. Он знал, что остальные в лесу и видели, как мчал Гнедко. Теперь они идут вдоль дороги к дому. И им не разминуться.
Горячий конь косил на натягивавшего узду всадника. Тревожно ржал, чуя напряжение ног. Всадник держал голову прямо, глаза его внимательно обшаривали заросли.
Переливчато зазвенела тетива и пение стрелы возвестило тревогу. Микула откинулся на мокрый, жаркий круп. Едва пернатая тень пересекла дорогу, поднялся во весь рост. Ударами ног погнал коня в лес, в сторону от врага.
Микула привязал узду к ветви, засел у раздвоенного дерева, достал из чехла лук и стрелы, и стал ждать. Клекичи были в лесу через дорогу. Подойти иначе, как по открытому месту, не было никакой возможности.
Время шло и шло, а Клекичи не показывались. С оглядкой Микула переметнулся на ту строну, засел у поваленного ствола, лицом к дороге, затылком чувствуя движение. То ли ветер шуршит, то ли…
На той стороне вскрикнули. В проеме между деревьями показался Борич – средний Клекич. Он, приложив ладони ко рту, весело проорал:
- Эге-ге-гей!
Из чащи донесся мощный рык:
Чего вопишь?!
- Да богуяз смотался! Надо собак привести!
Жмурясь, Микула спустил тетиву. Борич упал неуклюжим мешком.
Микула побежал вглубь леса, не дожидаясь подхода остальных Клекичей.
Теперь нет места засадам. Схватились охотники, я дичи нет.
Рысьими, бесшумными пробежками он продвинулся по дубняку, застывая в ожидании.
На прогалине, где сырая трава по пояс, бок обожгла стрела. Микула прыжками ринулся к дереву. Густая трава спутала ноги, и он упал.
Колчан смялся, и стрелы рассыпались. Сидя на коленях среди травы Микула схватил стрелу. Сломана! Другая. Такая же! Ещё! Ещё!..
Из всех стрел уцелело только две. Взяв одну в зубы, а другую в руку вместе с луком, юноша успокоился, стал всматриваться.
Клеек не успел уйти, и Микула увидел его, крадущегося по опушке. Юноша поднялся в рост, натянул тетиву и … Стрела прошла верхом. Клек ушел.
С луком на плече и стрелой в зубах, Микула скользнул с открытого места. У растоптанного в грязь игрища кабанов Микулу окликнули:
- Здрав будь, друже!
Голос, в котором звенели насмешка и нескрываемая злость, был голос старшего Клекича. Не поворачиваясь, Микула нащупал рукоять боевого топорика. Вложив всю силу разворачиваемого тела, швырнул оружие. Проискрилась серебряная насечка. Добрыня закричал по-звериному. Сквозь пальцы проступило красное, и Клекович опустился на редкую, тонкостебельную траву.
Треснула ветка. Это подоспел сам Клеек. Ровно, мерно шагал он, ссутулившись и держа у бедра массивный крестьянский топор. Микула пустил последнюю стрелу. Так же ровно как и шагал, Клеек упал на колени, пропуская стрелу. Вновь встал и зашагал по-прежнему. Со спокойного, равнодушного лица смотрели тусклые глаза. У виска билась ярко прочерченная жилка.
Микула дрожаще сказал:
- У тебя нет корней. Последний твой сын – мертвец.
Клеек шагал по-прежнему.
Внезапно он вздрогнул. Из горла вышла стрела и стала, обронив на грудь каплю крови. Клеек выпустил из пальцев топор и потянулся к горлу, раскрыл рот и упал вперед лицом. Шагах в тридцати стоял Воико.
Светящеся - красные, крашеные волосы почти закрывали продубленное ветрами лицо. Из рукавов струились синие змеи – татуировка.
Оживляя змею, Воико поманил Микулу и добавил словами:
- Идем.
- Куда?
- К твоему коню.
Микула едва не спросил про коня, но понял – Гнедко ведь теперь его конь. Хотел собрать оружие, только Воико запретил.
У лошади мастер вновь разговорился6
-Натяни мой лук. Ну, как?
- Немного туговат.
- Немного – это ничего. Привыкнешь. Я скажу Сфирьке, чтобы забрал твою мать.
- Мне нельзя остаться?
- Слишком много смертей. Остаться можно, но ты теперь клейменый. Езжай в Русь. – Помолчал, куснул губу, и добавил: - Идя сюда, ты видел свои следы?
- Я видел следы зверя лютого.
- Да, ты видел имя.
Отдал внове рожденному Волку лук, переложил свой нож в ножны к парню, прицепил к поясу меч и сжал плечо юноши так, что побелели кончики пальцев. Оттолкнул Волка от себя и от трупа Микулы.
- Уезжай, брат смерти.
Вдали затих топот коня.