а лаврухин » 10 авг 2013, 20:09
5. Леонов Иван Леонтьевич, в 1925 году начальник Секретно-оперативной части (СОЧ) Ленинградского ГПУ, заместитель Станислава Адамовича Мессинга, первой здешней "кожаной куртки".
Напоминаем: участковый надзиратель Н.М. Горбов, выйдя в 1930 году из тюрьмы, письменно заявил, что его пребывание за решеткой объясняется тем, что он "критиковал некрасивые поступки" Леонова.
Служебное досье Леонова нам недоступно (а оно многое бы прояснило), но имеются, как мы уже замечали, серьезные детали. В то время, когда он был начальником Особого отдела и одновременно заместителем председателя Московской ЧК (1920-1921), на Лубянку попадал Есенин (например, как уже говорилось, в августе 1921 года по делу о "Зойкиной квартире"), то есть поэт вполне мог быть в поле зрения Леонова. Несомненно, Троцкий по долгу службы знал второго человека в столичной ЧК, не исключено, давал ему секретные поручения и, допускаем, проникся к нему доверием после их исполнения. Он же мог заметить в мае 1917 - марте 1918 годов Леонова - члена президиума Василеостровского Совета Петрограда (позже члена коллегии ЧК северной коммуны, а затем председателя Иваново-Вознесенской ЧК). Плотная закрытость чекистской архивной информации мешает говорить на интересующую тему подробнее. Но то, как Леонов успешно раскрутил в декабре 1925 - январе 1926 годов маховик лжи вокруг "дела Есенина" с помощью конечно же известных ему "своих" сексотов (Л.В. Берман, В.В. Васильева, В.В. Князев, П.Н. Лукницкий, П.Н. Медведев, В.М. Назаров, П.П. Петров, И.П. Цкирия, В.И. Эрлих и др.), может свидетельствовать об отклике Ивана Леонтьевича на сигнал Льва Давидовича.
(...) Существовал, очевидно, тайный оперативно-организационный треугольник по сокрытию убийства Есенина: "человек Троцкого" (он-то и был убийцей поэта) - Петржак - Леонов. Первый из них и осуществлял всю оперативную связь со своим хозяином в Москве и с двумя распорядителями - назовем их так - в Ленинграде. Петржак, по-видимому, отвечал за первую, очень важную стадию операции: задать изначально надежный и ложный ход возможного последующего - уже официального - расследования. Милицию и даже ГПУ оттеснили на задний план, на первом этапе им отводилась роль пассивных статистов, что с помощью Г.С. Егорова и И.Л. Леонова и было исполнено. У нас, кстати, нет уверенности, что об этой закулисной возне знал начальник Ленинградского ГПУ С.А. Мессинг, по имеющимся данным, вовсе, кажется, не благоволивший к Троцкому и троцкистам.
На втором этапе псевдорасследования, когда АСО УГРО сделало свое черное дело, подключился к операции Леонов, "чистильщик" грязных следов; его ищейки срочно создавали официальную легенду о самоубийстве поэта, брали под свою опеку его приехавших в Ленинград родственников, распускали слухи, контролировали "Англетер", заботились о фальсификации документов - возни хватало.
Наладив "машину лжи", "человек Троцкого", дабы лишний раз не маячить в городе, поспешил отбыть с докладом в столицу, поручив дальнейшую связь Эрлиху. Потому-то последний так часто в январе - феврале 1925 года вояжировал между Москвой и Ленинградом.
ГПУ, прежде всего в лице Леонова, "приняло" тело поэта в 5-м номере "Англетера" от 5-й бригады АСО УГРО.
6. Далее, на наш взгляд, в вакханалию вмешался чекист Павел Петрович Петров (Макаревич), прятавший свою гэпэушную физиономию под личиной кинорежиссера Севзапкино. Человек именно его профессиональных знаний и конспиративного опыта и выступил режиссером "постановки". Авторитетный для коменданта "Англетера" Назарова "член партии" свое задание, однако, выполнил плохо. Доверившись громилам, перетащившим труп по подвальному лабиринту из дома, как мы доказываем, следственной тюрьмы ГПУ по проспекту Майорова, 8/23, Петров не проверил подготовленный для открытого обозрения 5-й номер. В результате возникло немало недоуменных вопросов: почему веревка обвивала горло несчастного лишь полтора раза и не было петли; как Есенин, истекающий кровью, смог с порезанными ладонями и другими ранами соорудить на столе столь сложную пирамиду и взобраться под потолок; что за страшный вдавленный след над переносицей (официальная версия - ожог); наконец, куда исчез пиджак покойного??? Кстати сказать, видевший его Оксенов растерянно записал в "Дневнике": "...вдоль лба виднелась багровая полоса (ожог - от накаленной трубы парового отопления, о которую он ударился головой?), рот полуоткрыт, волосы, развившиеся страшным нимбом вокруг головы.<...> Когда надо было отправить тело в Обуховку, не оказалось пиджака (где же он? Так и неизвестно)". И далее: "В гробу он был уже не так страшен. Ожог замазали, подвели брови и губы".
Начинавший тогда сексотскую службу молоденький стихотворец Павел Лукницкий свидетельствует: "Есенин мало был похож на себя. Лицо его при вскрытии исправили, как могли, но все же на лбу было большое красное пятно, в верхнем углу правого глаза - желвак, на переносице - ссадина, и левый глаз - плоский: он вытек" (Встречи с Анной Ахматовой. Т. 1. 1924-1925. Paris: Ymca-Press, 1991).
(...) Итак, выполнив преступное задание, домоуправ-гэпэушник Ипполит Цкирия передал "дело" Петрову, разыгравшему дальнейший жуткий сценарий.
"Сценарист" мог заочно или лично познакомиться с Троцким. Косвенно это подтверждается следующим образом. Ленинградский Гублит, как уже говорилось, возглавлял И.А. Острецов. Встречавшийся с ним Корней Чуковский в своем "Дневнике" записал такой монолог амбициозного цензора: "Недавно я запретил одну книгу по химии, иностранная книга в русской переделке. Книга-то ничего, да переделка плохая. Получаю письмо от Троцкого: "Тов. Острецов. Мы с вами много ссорились, надеюсь, что - это в последний раз".
С трудом, но можно предположить: если глава местной цензуры часто переписывался с Троцким, значит, в какой-то форме с последним мог иметь дела и Петров, ранее служивший под началом Острецова.
Возможны и другие каналы связи. Кинорежиссер-чекист родом с Могилевщины, где начинал свою революционно-подпольную работу. С тем же краем во многом перекликается и деятельность председателя Реввоенсовета Троцкого - так что их встречи не исключаются. Любопытно: в есенинской "Стране негодяев" один из героев говорит Чекистову-Лейбману, за которым - это известно - угадывается "демон революции": "Все равно в Могилеве твой дом". Разумеется, строчка с подтекстом, но здесь важно видеть не земляческую, а духовную близость. Интуиция не подводила Есенина: к примеру, начальником личной охраны Троцкого был П.Р. Севрюк, уроженец тех же мест.
(...) 7. Илья Ионович Ионов (Бернштейн), директор Ленгиза. В его тесном знакомстве с Троцким сомневаться не приходится - достаточно прочитать протокол (1937) "репрессивных" допросов Ионова в архиве ФСБ. Не случайно он укрывал под сенью издательства от возможных неприятностей причастных к англетеровской истории А.Я. Рубинштейн, П.Н. Медведева, С.А. Семенова, щедро печатал под маркой Госиздата В.В. Князева, И.И. Садофьева, М.А. Фромана, В.И. Эрлиха и других.
Ионов всегда мгновенно и горячо откликался на смерть сотоварищей Троцкого по эмиграции в США и другим его подпольным делишкам. Пал от руки мстителя Володарский - Ионов сочиняет ему рифмованный некролог. Отмщен другой "пламенный", Урицкий, - он первый спешит на Марсово поле и произносит поминальную речь.
Мало известен и такой факт: на том же пышном кладбище похоронен Семен (Самуил) Восков (1888-1920), сотрудничавший в Америке вместе с Троцким в эмигрантской газете "Новый мир". Ионов посвятил Бескову стихотворение "Памяти пролетария" (каковым тот никогда не был), принял участие в сборнике, восхвалявшем радетеля мирового Интернационала. Нелишне повторить и уже звучавший факт: Илья Ионович на том же месте упокоения "пламенных" отдавал почести В.О. Лихтенштадту (Мазину), знакомцу Троцкого, изготовителю бомб, прогремевших в 1906 году на даче П.А. Столыпина.
(...) 8. "Наследил" в есенинской истории и Георгий Ефимович Горбачев, уже известный нам персонаж. Сей товарищ не просто знал Троцкого, но и давно с ним сотрудничал. С тех пор как они сидели в "Крестах" в июле-сентябре 1917 года за организацию военно-большевистского путча в Петрограде, их дорожки постоянно пересекались. Председатель Реввоенсовета Троцкий в годы Гражданской войны наверняка выслушивал отчеты Горбачева, политинспектора Петроградского военного округа, в 1921 году - заместителя начальника Политического управления 7-й армии. В 1926-1928 годах, в период все нараставшей борьбы Сталина со "старой гвардией", у Льва Давидовича, пожалуй, не было в Ленинграде более преданного сторонника, чем Георгий Ефимович. Причем воинственного, упрямого, использовавшего нелегальные средства для утверждения идей разжигателя мировой революции.
22 июля 1932 года областная Контрольная комиссия в очередной раз исключила Горбачева из партии. Тогда в его характеристике записали: "...состоял активным членом троцкистско-зиновьевской оппозиции...", один из организаторов "Литфронта", "...являвшегося отражением троцкистской теории в литературе... - объективно агентурой контрреволюционного троцкизма...". В протоколах допросов Горбачева следователями НКВД, которые остались нам недоступными, кондово-партийной фразеологии наверняка поменьше, а конкретных фактов побольше. Протоколы те, по данным архива ФСБ, целехоньки и находятся в Москве, в тайниках той же службы.
Эти подробности нас интересуют в связи с подделанным кем-то стихотворением "До свиданья, друг мой, до свиданья...". Фальшивка, на наш взгляд, готовилась не в Ленинграде, а в Москве, в "конторе" Троцкого. Полагаем, в "Красной газете", опубликовавшей эту элегию, так называемый оригинал и в глаза не видели - да в нем Анна Яковлевна Рубинштейн, ответственный секретарь "Красной", и не нуждалась.
Почему "До свиданья..." оказалось в руках Горбачева и почему именно в феврале 1930 года он передал "от Эрлиха" листок в Пушкинский Дом? По-видимому, Троцкий в свое время через надежного человека, не доверяя мальчишке "Вове", переслал так называемый есенинский автограф Горбачеву. Скорей всего, таким посланцем выступал небезызвестный Яков Блюмкин. (3 ноября 1929 года его расстреляли за личную связь с Троцким в Константинополе. На допросах в обмен на обещанное помилование он выдал всех сообщников-троцкистов, в том числе ленинградских.)
Когда весть о расстреле Блюмкина дошла до Горбачева, последний занервничал: а вдруг на коллегии ОГПУ, помимо троцкистских нелегальных делишек, вскрылось и убийство Есенина. Может быть, поэтому Горбачев "на всякий случай" поспешил передать в феврале 1930 года рукопись псевдоесенинского "До свиданья..." в Пушкинский Дом? Он благоразумно не привлек к этой акции Эрлиха, хотя тот в феврале того же года находился в Ленинграде, что устанавливается по датам его писем к матери в Ульяновск. Возможно, оформлял регистрацию фальшивки сексот ГПУ Павел Медведев, в то время сверхштатный сотрудник Пушкинского Дома, которому также было из-за чего волноваться. Факт появления насвет столь важного документа не разглашался, что само по себе характеризует обоих "деятелей" и говорит о тайне операции.
Соображение о том, что Троцкий видел элегию-подделку, как бы подтверждается его фарисейским варьированием в "Правде" факта существования "До свиданья...". Читаем: "Он ушел сам, кровью попрощавшись с необозначенным другом...", "Кому писал Есенин кровью в свой последний час? Может быть, он перекликнулся с тем другом, который еще не родился, с человеком грядущей эпохи..."; "каждая почти строка написана кровью пораненных жил". Невольно рождается ощущение: если бы "До свиданья..." вообще не существовало, его надо было выдумать для украшения руководящей статьи автора, вдруг так нежно полюбившего Есенина.
Эрлих приписал Есенину чуть ли не любовь ко Льву Давидовичу, что уже мы опровергли. Добавим на прощание с сексотом один красноречивый штрих из берлинской эмигрантской газеты "Руль" (1923, 21 февраля). Здесь излагается известный "американский" конфликт поэта в доме переводчика Мани-Лейба (М.Л. Брагинского). После чтения острых для публики мест из "Страны негодяев" гостя связали и бросились избивать. Он отчаянно сопротивлялся, пишет "Руль", "...стал... проклинать Троцкого". Эту сцену видел бывший эсер и знакомый Есенина по сотрудничеству в петроградских газетах "Дело народа" и "Знамя труда" Вениамин Левин, человек большого такта, готовый тогда, по его словам, "с документом в руках" опровергнуть "этот просто невежественный выпад" против поэта. Троцкий, конечно, скоро узнал о случившемся, а в декабре 1925 года наверняка вспомнил об этом эпизоде.
Лжет Эрлих. Есенин никогда не выпрашивал "право на песнь" у своего губителя. Это бесило диктатора, и, когда ему доложили о новом скандале поэта с Левитом и Рога осенью 1925 года, в его иезуитской голове, очевидно, созрел сатанинский план уничтожения непокорного поэта.
Троцкого явно могли раздражать и некоторые произведения Есенина, в которых автор в эзоповской манере позволял себе личные против него выпады. Так, "трибун революции" мог узнать себя в поэме "Страна негодяев" в образе комиссара Чекистова, "гражданина из Веймара", приехавшего в Россию "укрощать дураков и зверей". Он презрительно говорит красноармейцу Замарашкину, в лице которого представлен политически наивный крестьянский люд:
Я ругаюсь и буду упорно
Проклинать вас хоть тысячи лет,
Потому что...
Потому что хочу в уборную,
А уборных в России нет.
Странный и смешной вы народ!
Жили весь век свой нищими
И строили храмы Божии...
Да я б их давным-давно
Перестроил в места отхожие.
Станислав Куняев убедительно доказал, что прототипом Чекистова был Троцкий, одно время живший в эмиграции в городе Веймаре. Хорошо известны его многочисленные тирады об "отсталости" русского народа. Ныне известно и секретное письмо Ленина от 19 марта 1922 года, в котором он предлагает членам Политбюро программу физического уничтожения православного духовенства и изъятия церковных ценностей. Руководителем чудовищного плана официально должен был выступить М.И. Калинин, но фактическим исполнителем намечался Троцкий, о чем Ильич строго предписывал помалкивать.
В "Стране негодяев" "гражданин из Веймара" разглагольствует:
А народ ваш сидит, бездельник,
И не хочет себе ж помочь.
Нет бездарней и лицемерней,
Чем ваш русский равнинный мужик!
Коль живет он в Рязанской губернии,
Так о Тульской не хочет тужить.
То ли дело Европа!
Там тебе не вот эти хаты,
Которым, как глупым курам,
Головы нужно давно под топор...
Рязанская губерния упомянута Чекистовым-Троцким вряд ли случайно. Автор поэмы, певец Руси, как бы ведет внутренний спор с чужим ему по духу "европейцем".