Природный фактор в истории России: да или нет или и да и нет

[thor]

Что-то в последнее время скучновато стало на "Геродоте". Все ударились в "большую " политику, обсуждают главным образом животрепещущие проблемы современности. как то российско-грузинские отношения или российско-украинские. А если вернуться к истории России, в те стародавние времена, когда все только начиналось. Вот есть такая проблема - влияние природно-географического фактора на историю России. Может, обсудить ее? И материал есть (правда, несколько военного уклона - но это от моих симпатий).
Итак, начнем.
Война и военное дело всегда занимали в истории Российского государства и общества совершенно особое место. Само геополитическое положение Русской земли во все времена диктовало то огромное внимание, которое уделялось как властью, так и обществом, военному делу. Находясь на стыке миров и цивилизаций, между Западом и Востоком, Востоком и Византией, на краю Великой Степи, откуда из века в век с пугающей регулярностью накатывались волны кочевников, «народов незнаемых», Русь всегда испытывала давление враждебно настроенных по отношению к ней государств и народов. Естественно, что сражаясь с самыми разнообразными врагами, Россия и русские поневоле превратились в «государство сражающейся нации» (по выражению А. Смирнова (1). Потому совершенно справедливо высказывание отечественного историка В. Лапина: «Победы и поражения российских вооруженных сил сыграли большую роль в формировании национального самосознания…» (2). Не случайно фигура богатыря – защитника Земли Русской была главенствующей в древнерусском былинном эпосе. Одним словом, история России – во многом это история ее армии.
Развитие военного дела неразрывно связано с развитием государства, и особенности формирования государства неизбежно сказываются на эволюции его вооруженных сил. Не было исключением и русское войско. Появление в конце XV в. на востоке Европы сильного и могущественного Российского государства, для европейцев более известного как «Московия», стало неожиданностью не только для современников, но и для потомков. И сейчас, спустя полтысячи лет после того, как Иван III стал именовать себя государем всея Руси и заявил о своих имперских претензиях, проблема столь быстрого возвышения ранее незаметного Московского княжества и подчинения им остальных удельных княжеств Северо-Восточной Руси, формирования на месте враждующих удельных княжеств единого по форме государства, способного на равных беседовать с такими влиятельными соседями, как Большая Орда, Великое княжество Литовское или Римская империя, продолжает вызывать споры среди историков. Как писал Ю.Г. Алексеев, один из ведущих отечественных специалистов по проблемам, связанным с формированием единого Российского государства, «…в отличие от наиболее развитых стран Запада она (Северо-Восточная Русь – THOR) встала на путь централизации на другом, более раннем этапе развития феодальных отношений (выделено нами – THOR). На Руси во второй половине XV в. еще не только не сложился капиталистический уклад (как в тюдоровской Англии), но и не было сколько-нибудь заметных ростков новых буржуазных отношений (как во Франции Людовика XI)…»(3). Традиционная для прежней отечественной историографии концепция возникновения единого абсолютистского государства, возникшего в результате развития новых буржуазных отношений и выхода на политическую авансцену «третьего» сословия (4), основанная на анализе исторического процесса во многих странах Западной Европы, в России XV – XVII и даже XVIII вв. явно не годилась. Это вынуждало историков искать иные, порой весьма экстравагантные, объяснения «несвоевременному», на первый взгляд, возникновению Российского государства.

[thor]

Ход эволюции политических, экономических, социальных, культурных и иных институтов любого государства, в том числе и России, определялся множеством факторов. Соотношение этих факторов с веками менялось, одни выдвигались на первый план, другие отступали назад. Тем не менее, природный фактор длительное время, вплоть до Нового времени и даже много позже, был одним из наиболее важных. Касаясь влияния окружающей среды, природы на историю человеческого общества и его институтов, каковыми являются и государство, и армия, Л.Н. Гумилев отмечал следующее: «Как бы ни была развита техника, все необходимое для поддержания жизни люди получают из природы…» (5).
Особенности природно-климатических условий, в особенности для обществ с низким уровнем развития производительных сил, оказывали большое, если не определяющее, воздействие на развитие экономики. Экономические же процессы, в свою очередь, – на становление и эволюцию политических и общественных институтов, присущих данной конкретной общности людей, данной цивилизации. Естественно, что все это оказывало влияние на развитие вооруженных сил как одного из важнейших политических и общественных институтов. Естественно, что развитие военного дела в России в конце Средневековья – начале Нового времени, неизбежно должно было иметь существенные различия от аналогичных процессов в Западной Европе. Поэтому, на наш взгляд, прежде чем приступить к анализу особенностей протекания процесса изменений в военном деле в русских условиях, первоначально необходимо коснуться влияния природно-географического фактора на развитие российской государственности.
Сама постановка этой проблемы не нова. На нее обратили внимание отечественные историки еще в XIX в. Например, С.М. Соловьев, начиная свою «Историю России с древнейших времен», на первых же страницах указал на те особенности природы Восточно-Европейской равнины, которые оказали особенное влияние на складывание русской государственности и общества (6). Дальнейшего развития в силу разных причин эти идеи не получили, но сейчас к ним произошел возврат на ином, более высоком уровне. В настоящее время вопрос о влиянии природно-климатических особенностей Восточно-Европейской равнины с разных точек зрения рассмотрен в ряде специальных исследований (7).

[thor]

Отметим ряд основных положений, оказавших самое непосредственное воздействие на становление и развитие российской государственности. Сравнивая положение Русской земли и Западной Европы, поневоле приходишь к выводу, что европейцы находились, в отличие от русских, чуть ли не в тепличных условиях. «…Природа для Западной Европы, для ее народов была мать; для Восточной Европы, для народов, которым суждено было здесь действовать – мачеха…» – совершенно справедливо отмечал С.М. Соловьев (8). Относительная, в сравнение с большинством ведущих европейских государств, бедность Российского государства и общества во многом объяснялась именно суровостью тех природно-климатических условий, в которых они формировались и существовали.
Холодная и долгая русская зима с ее снегами, метелями и морозами давно уже стала «притчей во языцех». В Западной Европе даже в период так называемого «малого ледникового периода», приходящегося на конец Средневековья – начало Нового времени, климатические условия все равно были не в пример благоприятнее, чем на территории коренной России (9). Среднегодовая температура на большей части Западной Европы выше, чем в России, также как и минимальные температуры января, на протяжении года колебания температуры и влажности не носят слишком резкого характера и вообще климат более мягкий и равномерный, чем на востоке Европы. Климат же России носит ярко выраженный континентальный характер, причем эта континентальность возрастает при продвижении не с севера на юг, а с запада на восток, а точнее, от морского побережья вглубь континента.
Неблагоприятные климатические и почвенные условия имели огромное значение для развития российского общества как общества агротрадиционалистского, для которого характерно активное влияние природы на общество (10). Суровый российский климат всегда оказывал отрицательное воздействие на эффективность любого вида производства, и уж тем более сельского хозяйства как главной отрасли средневековой российской экономики.

[thor]

Не секрет, что сложные климатическое условия и бедные почвы ставили русского крестьянина, то есть того человека, на плечи которого ложилась вся тяжесть государственных повинностей, в заведомо невыгодное положение в сравнение с его западноевропейским собратом. Так, рабочий сезон в сельском хозяйстве, главной отрасли средневековой как русской, так и западноевропейской экономики, сильно различался по продолжительности. В России в лучшем случае он мог продолжаться в среднем (по старому стилю) с середины апреля до середины сентября, тогда как на территории большей части Западной Европы – практически с февраля по ноябрь (11).
Но и это еще не все – на большей части территории северной, коренной, России преобладали малоплодородные почвы, не дававшие должной отдачи даже при приложении к ним огромного труда. В итоге неурожаи и голод в России были скорее нормой, обычным явлением, чем стихийным бедствием. Только в 1-й половине XVIII в. неурожаи по разным причинам случались в 1716, 1718, 1721-1724, 1732-1736, 1739-1740, 1747-1750 гг. Череда неурожаев и вызванных ими голодовок и эпидемий отмечалась в 60-х гг., в 1780, 1781, 1786-1787 гг. (12).
Одним словом, прав был отечественный историк-аграрник Л.В. Милов, отмечавший, что «…в исторических судьбах и Древнерусского государства, и Северо-Восточной Руси, и Руси Московской, не говоря уже о Российской империи, наш климат и наши почвы сыграли далеко не позитивную роль. История народов России, населяющих Русскую равнину, – это многовековая борьба за выживание (выделено нами – THOR)…» (13). Крайнее напряжение сил русского крестьянина и чисто психологическая боязнь идти на риск в этой борьбе практически не оставляло ему возможностей для того, чтобы развивать свое хозяйство, перевести его с экстенсивного на интенсивный путь развития. Ведь прямой зависимости размеров полученного урожая от количества затраченного труда на его выращивание в силу неблагоприятных природных условий не было и быть не могло – как бы ни выкладывался крестьянин в поле, все равно никакой гарантии большого урожая у него не было – внезапные заморозки, ранний снег, засуха, проливные обложные дожди, да мало ли что еще, легко могли положить конец его надеждам на богатый урожай. Здесь все больше зависело от случая, от «Божьей воли». Поэтому есть все основания утверждать, что сельское хозяйство средневековой России в силу указанных выше причин оставалось примитивным и малопродуктивным. Рассчитывать на сколько-нибудь серьезный экономический подъем русской деревни за счет ее внутренних резервов было невозможно.

[thor]

Какие последствия это имело для Российского государства? Вне всякого сомнения, достаточно негативные. Низкая урожайность имела своим следствием небольшой размер того прибавочного продукта, который государство могло изъять у крестьянина на свои нужды, не доводя его до голодной смерти (14). А размеры его были и без того минимальны, более того, в случае неурожая, недорода прибавочный продукт, излишки и вовсе могли напрочь отсутствовать (15). Приводимые для XVIII в. цифры показывают, что годовая норма потребления зерна на взрослого человека в крестьянской семье составляла 3 четверти или 24 пуда, включая расходы на подкормку скота и продажу некоторого количества зерна для получения «живых» денег на самые необходимые хозяйственные нужды крестьянина. При этом в исследованиях подчеркивается, что такая норма есть режим строжайшей экономии, потребление на грани голода. Между тем сведения, собранные по губерниям Нечерноземья (а именно здесь и находилось ядро Российского государства в рассматриваемый нами период. Богатейшие южные черноземы еще долго будут оставаться бесхозными, втоптанными в прах копытами татарских коней – THOR) в конце XVIII в. показывают, что сборы на душу практически всегда были ниже указанной нормы. В итоге великорусский крестьянин при всем своем желании физически был не в состоянии исправно платить подати и выполнять разного рода государственные повинности. Но иначе и быть не могло – при доходе с хозяйства у середняка в 6-10 руб. в год только необходимые расходы составляли от 20 до 30 руб. (16). Добиться таких доходов при обычной в средневековой России урожайности сам-2, 3 (собственно говоря, и в XVIII в. положение практически не изменилось) было практически невозможно.
Между тем в Европе в силу более благоприятных условий урожайность всегда была лучше, а, значит, и доходность сельского хозяйства в целом значительно выше. Так, по мнению английских агрономов XIII в. (! – THOR) в. нормальным урожаями для зерновых считались сам – 4-8. Конечно, такие показатели урожайности были, возможно, только в самые лучшие, благоприятные годы. Тем не менее, норма в сам –3-4 считалась вполне обычной, местами же в то же время она могла достигать, как во французской провинции Артуа, сам-7,5 или даже сам-18 (17). Сопоставление явно не в пользу России.

[thor]

Таким образом, подчеркнем это еще раз, русский крестьянин при всем своем желании не мог быть исправным налогоплательщиком – сама природа препятствовала этому. На природные проблемы налагались еще и проблемы культурного характера. Как отмечал Б.Н. Миронов, «…в системе ценностей крестьянина в порядке важности находились достаток, понимаемый как удовлетворение скромных материальных потребностей, уважение односельчан, праведность поведения, дети. Счастье…, по мнению крестьян, состояло в том, чтобы прожить жизнь, умеренно трудясь, здоровым, в скромном достатке, обязательно в соответствии с обычаями и традициями, завещанными от предков…» (18). В итоге сформировавшаяся минималистская трудовая этика, нацеленная на удовлетворение минимальных потребностей, являлась, безусловно, господствующей в коллективном и индивидуальном сознании русского крестьянства (19). Очевидно, что такой подход к труду сформировался не случайно. На складывание такого отношения к труду повлияла не только система ценностей, присущая традиционному христианству с его отрицанием стяжательства (20). На него оказали воздействие и известный фатализм, когда крестьянин видел, что количество вложенного труда далеко не всегда окупается сторицей, и стремление властей изъять как можно больше из того, что удалось вырастить крестьянину на его поле – зачем трудиться, не покладая рук, если господин все равно отнимет большую часть результатов труда. Все это способствовало сохранению продуктивности сельского хозяйства, основной отрасли русской экономики конца Средневековья – начала Нового времени, на относительно низком (в сравнение со странами Западной Европы, где уже начался переход к иным типам хозяйствования и связанным с ними формам ментальности) уровне.
Как же можно было в таких условиях пополнять казну и покрывать неизбежные государственные расходы? Ведь молодое Российское государство не имело ни богатых заморских колоний, подобных Америке или Индии, ни значительных природных ресурсов, в особенности минеральных (21), ни выхода к морю, ни других благоприятных условий, которые были в наличии в Западной Европе. Деньги же государству были нужны, и чем дальше, тем нужно было их больше. Запросы государства росли непрерывно, явно опережая возможности русской экономики, русской деревни и города по их удовлетворению. Отсюда и постоянная проблема бюджетного дефицита, нехватки денег даже на самые важные текущие государственные расходы. Особенно она обострялась в периоды длительных и напряженных войн, когда резко возраставшие военные расходы стремительно пожирали небольшие финансовые резервы казны и власти были вынуждены искать новые и новые способы закрыть «дыры» в бюджете и свести концы с концами. Не случайно чрезвычайные налоги, истощавшие и без того слабосильное крестьянское хозяйство и разорявшие купечество и ремесленников, были нормой в средневековой России (22). В особенности это было характерно для XVII и начала XVIII вв., хотя и их введение не позволяло полностью решить финансовую проблему.
Постоянная бедность Российского государства не позволяла удовлетворительно решать многие проблемы, в том числе и развивать военное дело с учетом последних новинок военной науки и техники. Перед российскими государями все время вставала одна и та же проблема – где найти деньги на армию. Ведь содержание большой и боеспособной армии обходилось весьма недешево. Поэтому, стоило только начать большую войну, как неизбежно начинался быстрый рост военных расходов и казна столь же быстро пустела. Такое положение В.О. Ключевский метко охарактеризовал так: «…рать вконец заедала казну…» (23).

[thor]

Скудость российских финансов на заре Нового времени во многом была обусловлена и медленными темпами роста городов как экономических и культурных центров, ремесел и торговли. Объяснялось это прежде всего опять же невысоким уровнем развития сельского хозяйства. Подъем городов, торговли и промышленности в любых ее формах обуславливался ускорением процесса общественного разделения труда. Активизация же последнего, по словам Л.В. Милова, «напрямую зависела от восстановления земледелия, роста плотности населения, создания условий для увеличения прибавочного продукта в земледелии и скотоводстве (выделено нами – THOR), для появления избытка сельского населения и переключения его в другие сферы жизнедеятельности…» (24).
Между тем вряд ли можно с уверенностью утверждать, что в России в рассматриваемый период существовали все вышеперечисленные условия. Плотность населения в России всегда была на порядок меньше, чем в Западной Европе – по этому показателю ведущие европейские страны опережали Россию. Так, по приблизительным расчетам с конца XV и до середины XVI вв. территория Российского государства увеличилась в 6 раз (до 2,5 млн. км2), а к концу столетия – еще вдвое (до примерно, по разным оценкам, от 4,3 до 5,4 км2). На этой территории, превышавшей по площади Францию примерно в 9-10 раз, проживало значительно меньше людей. Если в конце XV в. население Российского государства составляла, по примерным подсчетам, около 2-3 млн. человек, то во Франции 14-15 млн. К середине XVII в. положение изменилось, но ненамного – во Франции проживало порядка 16-18 млн. человек, а в России около 7 млн. (25). Естественно, что плотность населения в России была намного меньшей, чем в той же самой Франции. В течение XVII в. ситуация стала иной, но по-прежнему не в пользу России – к исходу столетия во Франции, к примеру, проживало около 15 млн. чел, в Германии – 20, Испании – 10, тогда как во всем Российском государстве – 14 млн. (26). Вынужденно экстенсивный характер развития сельского хозяйства и обусловленный фискальными и политическими причинами процесс постепенного полного закрепощения крестьян и прикрепления посадских людей к посадам отнюдь не способствовал образованию должного количества свободных рук и рынка наемного труда как одного из важнейших условий развития товарно-денежных отношений в стране и активизации процессов роста торговли и промышленности.

[thor]

Таким образом, можно сделать вывод, что перманентный финансовый кризис, обусловленный экономической отсталостью России и слабостью налоговой базы государства из-за бедности основной массы налогоплательщиков – русских крестьян, налагал серьезные ограничения на развитие военной сферы (27). Неразрешимость в тогдашних условиях финансовых вопросов обуславливала невозможность содержать сколько-нибудь многочисленную постоянную армию, независимо от того, будет ли она состоять из иностранных наемников или набранной из даточных людей. Небольшая же армия была бесполезна, ибо она не выполняла своей главной задачи – служить инструментом внешней и внутренней политики государства. Большую армию казна Российского государства и его неразвитая аграрная экономика в XVI – XVII, да и на протяжении значительной части XVIII в. физически не могли «поднять». Поэтому создание и развитие поместной системы и милиционного способа комплектования вооруженных сил, а потом повторявшиеся время от времени попытки возврата к отдельным ее элементам, были неизбежны и очевидны, хотя это и вело к очевидному снижению боеспособности и боеготовности армии.
Отставание России в экономическом развитии неизбежно вело и к отставанию в развитии интеллектуальной сферы. Невысокий уровень прибавочного продукта препятствовал быстрому развитию прослойки людей, которые могли бы сосредоточиться исключительно на интеллектуальном творчестве. Оно не стало особой отраслью производства, что, в конечном итоге, и обусловило невысокие темпы развития науки и техники в допетровской России. Невысокий уровень развития науки и техники был характерен для нее на протяжении конца XV – XVII вв. (28). Это, в свою очередь, препятствовало развитию экономики, в особенности наиболее трудоемких и энергоемких и требовавших больших интеллектуальных затрат отраслей – металлургия, металлообработка, оружейное производство. Создание массовых более или менее постоянных армий потребовало налаживания выпуска в большом количестве в определенной степени стандартизированного оружия, как холодного, так и огнестрельного, доспехов и прочей амуниции, пороха и всего остального, что необходимо для ведения длительных и напряженных войн. Наращивание выпуска оружия и амуниции, тем более стандартизированных, требовало перехода на иной, более высокий уровень развития экономики, в особенности промышленности. Ремесленное производство, даже мелкотоварное, уже не отвечало требованиям времени. Во всяком случае, для удовлетворения потребностей государства, в особенности военных, оно было непригодно.

[thor]

В западноевропейской военной промышленности в это время начался постепенный, все ускоряющийся переход к мануфактурному, основанному на тщательном разделении труда, производству. Растущие запросы государства, которому требовалось все больше и больше более или менее однотипного оружия и амуниции, всемерно стимулировало рост мануфактурного производства. Характерно, что выпуском оружия и амуниции в Западной Европе занимались как государственные, казенные мануфактуры, так и частные предприниматели и кампании, чего нельзя сказать о тогдашней России. Внутренних условий для появления собственных крупных мануфактур, особенно связанных с военным производством, в ней не было. Как отмечал Л.В. Милов, «…отсутствие непрерывного производства в мелкотоварном производстве в сочетании с высоким уровнем оплаты свободного наемного труда создавало условия, неблагоприятные для самого важного процесса – накопления мелкого капитала… Низкая прибыль в мелкотоварном производстве… вела не к вложению торгового капитала в производство, а лишь к закабалению разного рода мелких ремесленников промышленников торгово-ростовщическим капиталом…» (29).
Русский торгово-ростовщический капитал ни в XVI, ни в XVII, и даже в XVIII вв. отнюдь не стремился вкладывать деньги в промышленность, тем более в военную. Расходы на «первоначальное обзаведение» здесь были велики, а отдача появлялась не скоро, тем более что в условиях отсутствия рынка сбыта частная военная промышленность неминуемо зависела бы от государственных заказов и субсидий. Государство же в силу указанных выше причин также не имело достаточных свободных сил и средств, которые можно было бы вложить без ущерба для других сфер деятельности в развитие государственного сектора промышленности, в создание казенных мануфактур, работающих на нужды вооруженных сил.

[thor]

Естественно, что попытки преодолеть экономическую отсталость русским правительством предпринимались, и неоднократно. Особенно активизировалась экономическая деятельность после Смоленской войны 1632-1634 гг., когда выяснилась опасность зависимости от Запада в вопросах поставки оружия и амуниции. В результате линия на создание казенных крупных предприятий типа Пушечного или Порохового двора получила дальнейшее продолжение. Кроме того, был взят курс на привлечение иностранного капитала и приглашение зарубежных мастеров для «заведения» больших мануфактур. Именно такими мануфактурами и были знаменитые железоделательные заводы в районе Тулы, основанные А. Виниусом, олонецкие заводы П. Марселиса и ряд других.
Однако эти заводы не могли полностью удовлетворить растущие потребности армии, в том числе и из-за того же самого российского климата – вододействующие механизмы первых русских мануфактур могли действовать далеко не полный год, а, значит, заводы или простаивали, или работали не на полную мощность. Другая проблема была вызвана отсутствием сколько-нибудь значительных запасов сырья, в особенности цветных металлов, а также необходимого количества специалистов. Не случайно московское правительство, приступая в конце 20-х гг. XVII в. к формированию новой армии, было вынуждено постоянно и во все возрастающих масштабах производить закупки холодного и огнестрельного оружия, а также разного рода амуниции, прежде всего доспехов, за границей. Даже сырье для производства оружия собственно в России руками русских же мастеров и то часто приходилось ввозить из-за рубежа. Так, например, готовясь к войне с Речью Посполитой за возвращение Смоленска, русское правительство в 1629 г. закупило в Швеции 25000 пудов полосового железа на общую сумму 2250 рублей (30).
Закупки материалов, сырья и оружия за границей же обходились весьма и весьма недешево, разоряя и без того пустую казну. Так, только в 1659-1662 гг. через Архангельск было ввезено в Россию более 37 тыс. мушкетов (по цене за 1,7 руб. за штуку – всего более чем на 60 тыс. рублей) (31). А ведь помимо мушкетов требовались карабины для кавалерии, пистолеты, доспехи и многое, многое другое. Порой приходилось даже идти на отказ от оснащения воинских частей необходимым по западным стандартам оружием и амуницией. И опять же все это создавало определенные, и порой весьма серьезные трудности в развитии военного дела в России.
Ситуация изменилась к лучшему только в XVIII в. после того, как Петр I обратил самое пристальное внимание на поиск месторождений руд и создание крупных по тем временам мануфактур, работавших прежде всего на нужды армии и флота. В 1725 г. «указных» мануфактур («указными» тогда именовались те мануфактуры, которые были основаны по царскому указу) насчитывалось 205, что в 5 раз превышало их количество на начало века. Из этих 205 мануфактур 69 были металлургическими. К концу правления Петра выплавка чугуна в России составляла в среднем 815 тыс. пудов в год, что ставило ее на третье место в Европе после Швеции и Британии (32).

[thor]

Политика Петра по покровительству развитию отечественной промышленности, как казенной, так и частной, была продолжена и при его преемниках. В итоге в известной степени проблему производства оружия и амуниции удалось решить, но временно и слишком дорогой ценой. Продолжавшаяся политика закрепощения «тяглых» сословий, и, прежде всего, крестьянства, препятствовала развитию капиталистических отношений в промышленности и в итоге уже в первое десятилетие XIX в. первенство России в промышленной сфере было утрачено. Экономическое отставание России от наиболее развитых стран Европы, наметившееся в позднем Средневековье, удалось сократить лишь на время.
Свое неблагоприятное воздействие на развитие российской государственности оказывало и своеобразное стратегическое положение России. И опять же Западная Европа находилась в сравнении с Россией в лучшем положении. По своему географическому местоположению (если отбросить окраинные Италию и Испанию с их своеобразной историей и культурой) она представляла природную крепость. На юге ее ограждали Альпы и Пиренеи вкупе со Средиземным морем, на севере – Северное море, на западе – Атлантика, а на востоке – Карпатские горы, мощные, полноводные реки, болота и леса. Большая часть Западной Европы являлась, по большому счету, замкнутым мирком, связанным единой культурой и происхождением, который не испытывал со времен Великого переселения народов никаких серьезных внешних вторжений, угрожавших самому существованию западноевропейской цивилизации. Ведь нельзя же всерьез полагать, что небольшие ватаги варваров-норманнов, мечтавших по большому счету только о грабежах, или арабы, находившиеся на излете своего религиозного подъема, или немногочисленные и оторванные от родных степей мадьяры-венгры, могли представлять смертельную угрозу европейцам. Их набеги и вторжения несли смерть и разрушения, но полностью разрушить созданный во времена Карла Великого мир они уже не могли.
Иначе обстояло дело с Русской землей. Россия издавна находилась на стыке нескольких миров, нескольких цивилизаций, испытывая с разных сторон самое разнообразное по характеру и последствиям влияние. Оценивая положение Московского государства в XV-XVI вв., В.О. Ключевский отмечал, что его территориальное расширение в эти десятилетия поставило Русское государство «…в непосредственное соседство с внешними иноплеменными врагами Руси – шведами, литовцами, поляками, татарами. Это соседство ставило государство в положение, которое делало его похожим на вооруженный лагерь (выделено нами – THOR), с трех сторон окруженный врагами…» (33). Только север был в безопасности от неприятельских нашествий. Безо всякого преувеличения можно сказать, что речь шла о выживании русского православного общества с его культурой и обычаями. Сделать же это было тем сложнее, если учесть огромную территорию, на которой раскинулось Московское государство, протяженность его границ, несравнимую по размерам с границами любого европейского государства того времени, отмеченную выше бедность молодого Российского государства, обусловленную объективными причинами.

[thor]

Примечания.
1. Смирнов А. Государство сражающейся нации // Родина. 1994. № 9. С. 34.
2. Лапин В. «Если бы не военные, то было бы плохо» // Родина. 1993. № 1. С. 87.
3. Алексеев Ю.Г. Под знаменем Москвы. М., 1992. С. 4.
4. См., например: История Европы. Т. 3. М., 1993. С. 160.
5. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. М., 2001. С. 8.
6. См.: Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Т. 1 // Соловьев С.М. Сочинения. Кн. I. М., 1988. С. 56-59.
7. См., например: Дулов А.В. Географическая среда и история России (конец XV – середина XIX века). М.. 1983; Кульпин Э.С. Путь России. Кн. 1. М., 1995; Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 2001 и ряд др. Вместе с тем нельзя не отметить жесткую критику, которой подверг сторонников географического детерминизма Б.Н. Миронов (См.: Миронов Б.Н. Социальная история России. Т. 1. СПб., 2003. С. 53-59). «Хотят того же сторонники географического детерминизма или нет, – писал он, – но природа под их пером превращается в своего рода «козла отпущения» и на нее взваливается вина за культурную и экономическую отсталость, за недостатки политического и общественного устройства страны…» (Там же. С. 58). На наш взгляд, такая точка зрения все-таки представляется слишком радикальной, особенно применительно к России конца Средневековья – начала Нового времени (тем более что и сам Б.Н. Миронов порой отклоняется от своего жесткого критического отношения к сторонникам географического детерминизма, чувствуя, видимо, уязвимость своей позиции – см., например: Миронов Б.Н. Указ. соч. Т. 1. С. 65). Сравнивать Московскую Русь, особенно XV – XVI вв., и Россию XVIII и уж тем более XIX вв. нельзя – это слишком разные государства.
8. Соловьев С.М. Указ. соч. Т. 13. Кн. VII. М., 1991. С. 8.
9. Изменения климата. Л., 1980. С. 102-119.
10. Прусаков Д.Б. Природа и человек в Древнем Египте. М., 1999. С. 21. В этой связи весьма критическое отношение к климатическому фактору как одному из главных «действующих лиц» на русской исторической сцене А.Л. Янова представляется несправедливым. См.: Янов А.Л. Россия: У истоков трагедии. 1462-1584. Заметки о природе и происхождении русской государственности. М., 2001. С. 15-16.
11. Милов Л.В. Указ. соч. С. 554.
12. См.: Дулов А.В. Географическая среда и история России. Конец XV – середина XIХ в. М., 1983. С. 17-20.

[thor]

13. Милов Л.В. Указ. соч. С. 17.
14. См., например: Горский А. Дружинное государство // Родина. 2002. № 9. С. 40; Милов Л.В. Указ. соч. С. 417.
15. И государство должно было это учитывать, поскольку всегда существовал определенный предел терпению народных масс, перейти который означало подвергнуть существующий режим опасности быть уничтоженным в результате внутренних волнений. Так, например, трехлетний голод в начале XVII в. и неспособность власти справиться с ним и его последствиями подорвал позиции правительства Бориса Годунова, подверг сомнению его законность. В результате новая династия, заложенная Годуновым, фактически на нем и окончилась, а Россия погрузилась в Смуту.
16. См. Милов Л.В. Указ. соч. С. 387-389, 394-395, 397-398.
17. См., например: Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992. С. 199; Милов Л.В. Указ. соч. С. 390-391. В «Истории Европы» (М., 1993. Т. 3. С. 120) указывается, что средняя урожайность ржи и ячменя в России в начале XVI в. составляла примерно сам-2, к концу же века не превышала сам 4-5. Между прочим, тот же Ле Гофф неоднократно подчеркивает, что Средневековье в Европе однозначно расценивалось как век голода: Ле Гофф. Ж. Указ. соч. С. 216, 219, 220 и др.
18. Миронов Б.Н. Указ. соч. Т. 1. СПб., 2003. С. 327.
19. Там же. Т. 2. СПб., 2003. С. 305.
20. Мф 6: 25-34; Лк 12: 15; Лк 18: 24-25.

[thor]

21. Хорошо известно, что на территории Северо-Восточной Руси не было крупных месторождений металлов, в особенности цветных и драгоценных (последние вообще практически отсутствовали), да и качество руд было низким. Так, английский посланник в России Дж. Флетчер, описывая уровень развития экономики России во 2-й половине XVI в., указывал на преимущественно сельскохозяйственный характер товаров, поступающих на рынок – хлеб, меха, воск, сало, ворвань, пенька, мед, кожи, икра, лен, деготь. Говоря же о железоделательных промыслах, он отмечал, что «…здешнее железо несколько ломко, но его весьма много добывается в Карелии, Каргополе и Устюге Железном. Других руд нет в России (выделено нами – П.В.)» (Флетчер Дж. О государстве Русском // Проезжая по Московии. М., 1991. С. 30-34). На низкое качество отечественного железа указывал и Г. Котошихин (Котошихин Г. К. О России в царствование Алексея Михайловича. М., 2000. С. 129). Значение же заморских колоний показывает такой пример – между 1573 и 1598 гг. испанский король Филипп II получил из своих американских колоний свыше 50 млн. дукатов, но ему все равно их не хватило, поскольку активная внешняя политика и непрерывные войны, которые вела Испания, требовали денег намного, намного больше. Только война с голландцами в 90-х гг. XVI в. обходилась Филиппу в 9 млн. дукатов ежегодно – см.: Anderson M.S. The Origines of the Modern European State System. 1494-1618. L. – N.-Y., 1998. P. 9; Tallett F. War and Society in early modern Europe 1495-1715. L. 1992. P. 175. Всего же испанские колонии в Америке дали ¾ от ввезенных в XVI в. в Европу 755 тонн золота и 23000 тонн серебра (Тарле Е.В. Очерки истории колониальной политики западноевропейских государств // Тарле Е.В. Политика: история территориальных захватов. XV – XX века. М., 2001. С. 58).
22. Так, В.О. Ключевский отмечал, что только в период 1654-1680 гг. по разу собирались чрезвычайные налоги в 5% и 6,66 %, пять раз по 10 % и два раза по 20 %, не считая обычных налогов (Ключевский В.О. Курс русской истории // Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. Т. III. М., 1988. С. 221). Кстати говоря, проблема бюджетного дефицита была присуща в это время не только России. Размеры государственных расходов Испании видны из цифр, показывающих состояние бюджета испанской короны в 1574 г.: доходная часть бюджета Кастилии составила 5978535 дукатов, тогда как расходы – на обслуживание государственного долга 2730943 дукатов, на армию и администрацию 2000000 дукатов, на войну в Нидерландах 3737279,5 дукатов, война с турками – еще 2052634 дуката, итого 10520856,5 дукатов. Дефицит составил, т.о., 4542321,5 дуката (Parker G. Spain and the Netherlands 1559-1659: Ten Studies. L., 1979. P. 32). Но при этом необходимо иметь в виду, что государства Западной Европы обладали более развитой экономикой и колониями, что позволяло им легче переносить финансовые сложности.
23. Ключевский В.О. Указ соч. Т. III. С. 200. Об этом же свидетельствуют и современники (См., например: Мейерберг А. Путешествие в Россию барона Августина Мейерберга, члена Императорского придворного совета, и Горация Вильгельма Кальвуччи, кавалера и члена Правительственного совета нижней Австрии, послов августейшего римского императора Леопольда к царю и великому князю Алексею Михайловичу в 1661 году, описанное самим бароном Мейербергом // Утверждение династии. М., 1997. С. 157).
24. Милов Л.В. Указ. соч. С. 484.
25. История Европы. Т. 3. С. 118-119. Даже если взять более оптимистичные цифры Ц. Урланиса, который показывал для 1500 г. население Московии 5,8 млн. чел., а в 1650 – 11,3 млн. чел. (См.: Горская Н.А. Историческая демография России эпохи феодализма. М., 1994. С. 93), или А.И. Копанева, который оценивал население России в середине XVI в. в 9-10 млн. человек, а на конец века в 11-12 млн., проживавших на территории 5,4 млн. км2 (Копанев А.И. Население Русского государства в XVI в. // ИЗ. Т. 64. 1959. С. 235, 245), все равно разница в численности населения и его плотности будет весьма и весьма значительной. Серьезным противником для России была и Турция. Османская империя в позднем Средневековье была одной из наиболее густонаселенных стран, непосредственно граничивших с Европой и Россией – по разным подсчетам, в течение XVI в. численность подданных султана выросла с 11-12 млн. до 22-25 млн. (или даже до 30-35 млн.) чел. (Петросян Ю.А. Османская империя: могущество и гибель. М., 2003. С. 148).

[thor]

26. См.: Вернадский Г.В. Россия в средние века. М.-Тверь, 1997. С. 190-191; Ле Гофф. Ж. Указ. соч. С. 230; Молчанов Н.Н. Дипломатия Петра Великого. М., 1990. С. 28.
27. Весьма интересным, хотя и небесспорным, выглядит в этом свете тезис Э.С. Кульпина и В.И. Пантина о социально-экономическом кризисе, поразившем северо-восточную Русь в конце XV в. Это кризис, по их мнению, ускорил формирование Российского государства и придал ему его характерные черты. Согласно гипотезе Э.С. Кульпина и В.И. Пантина, к концу XV столетия вследствие быстрого роста населения в северо-восточных русских княжествах дальнейшее сохранение подсечной системы земледелия стало невозможным. Попытки же продолжать обрабатывать расчищенные, но быстро утратившие питательный слой почвы, пусть даже и по технологии трехполья, не давали должного успеха, тем более что применение органических удобрений если и имело место, то лишь эпизодически. В условиях же постепенного ухудшения природно-климатических условий (поскольку приближался так называемый «малый ледниковый период») возможности для дальнейшего развития сельского хозяйства по экстенсивному пути были исчерпаны. Рост численности населения стал опережать рост эффективности хозяйства, уровень жизни основной массы населения страны, не исключая и служилых людей, начал резко снижаться. В итоге в обществе неизбежно возникало опасное напряжение и социальная нестабильность. Государство было вынуждено перейти к политике внешней экспансии с целью захвата земель у соседей и разрешения возникшей аграрной проблемы. Осуществление же активной внешней политики требовало изменения политической организации общества, что и привело к созданию на месте множества удельных княжеств сильного централизованного государства и сильной армии как инструмента активной завоевательной внешней политики. Подробнее об этом см.: Кульпин Э.С., Пантин В.И. Решающий опыт. М., 1993. С. 63-64, 66-67, 71-73 и далее; Кульпин Э.С. Путь России. Кн. 1. М., 1995. С. 8-13, 40, 70-71 и далее. В какой-то степени здесь можно провести аналогии с развитием Османской империи, где невысокие доходы, получаемые держателями тимаров – сипахами, составлявшими основу османского войска в XV – XVII вв., вынуждали их смотреть на войну как на один из важнейших источников доходов.
28. Как отмечал Ж. Ле Гофф, в средневековье деревня доминировала над городом в духовной сфере, и мировосприятие средневекового человека формировалось прежде всего в деревне. Чрезвычайная уязвимость, зависимость крошечного мирка русского крестьянина от внешних обстоятельств неизбежно порождала истовую веру в чудо. Только оно могло спасти и помочь русскому крестьянину, тогда как разум – нет. Атмосфера ожидания чуда отнюдь не способствовала росту рационализма в русском позднесредневековом обществе.
29. Милов Л.В. Указ. соч. С. 492.
30. См.: Соловьев С.М. Указ. соч. Т. 9. Кн. V. М., 1990. С. 290.
31. См.: Богоявленский С.К. Вооружение русских войск в XVI-XVII вв. // ИЗ. Т. 4. М., 1938. С. 269.
32. История Европы. Т. 4. М., 1994. С. 283.
33. Ключевский В.О. Указ. соч. Т. II. М., 1988. С. 195.