Последняя исповедь Калиостро

Модератор: Analogopotom

Последняя исповедь Калиостро

Сообщение Юлли » 01 ноя 2004, 00:39

"Главным образом, меня интересуют многообразные пути Духа, ведущие к одной цели, иногда не доводящие и позволяющие путнику свертывать в боковые аллеи, где тот и заблудится несомненно...
Михаил Кузмин


"Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро"

Зашуршала тяжелая ткань, и Калиостро встал на колени, чтобы поцеловать руку старика. Это движение было таким привычным тогда, тридцать лет назад. У графа защипало глаза.
Он мог вызвать слезы у других, сам легко плакал в нужные моменты, но вот так, невольно…
— Благословите, святой отец.
— Ты просишь о невозможном. Разве мы теперь принадлежим к одной церкви?
— Но я добрый католик, святой отец! Вы ведь знаете меня с отрочества, разве в вашем монастыре я был нерадив или грешил неблагочестием?
— Гордыней ты грешил, Джузеппе, неуемной гордыней! Впрочем, будем справедливы до конца, ты не был так уж виноват в этом. Сеньора Бальзамо, мир ее праху, своими вещими снами о будущем твоем графстве и непомерным превознесением твоих достоинств испортила своего сыночка еще до поступления в монастырь. Я понимаю, бедная женщина растила тебя без отца, почти в нищете, и не хотела, чтобы ты смирился с жалкой своею судьбой. Но даже крещеный в соборе, где покоится прах древних королей, ученик аптекаря - еще не виконт. Хотя, вижу, графом тебя теперь все же именуют. И много ли греха взял ты на душу на пути к титулу и богатству?
Калиостро тяжело поднялся на ноги и отошел к окну. В темном проеме, как на сцене, поплыли тени - прошлое оказалось так близко.

Из Бальзамо в Калиостро

И правда, в монастыре в Колтажироне он не много думал о молитвах, пожалуй ни одной не доучил до конца. Куда занимательнее были уроки химии, вкус к которой он почувствовал еще в дядюшкиной аптеке. Но там почтенный родственник не позволял расходовать драгоценные тинктуры и амальгамы на сомнительные опыты, отчасти из бережливости, отчасти опасаясь обвинения в колдовстве.
— Это при дворе французского короля, — сказал он как-то, — алхимик и маг Сен-Жермен гребет денежки лопатой. А у нас, под боком у Папы Римского, можно и на костер угодить.
— Да не боюсь я вашего костра, - начал было запальчиво юнец, но дядюшка замахал на него руками, побагровел и так захрипел, что Бальзамо испугался. Для полнокровного толстяка дело могло кончиться апоплексическим ударом, а Джузеппе все-таки любил его. Ведь это он, обрюзгший, но еще не совсем отупевший, приоткрыл завесу алхимических тайн перед восторженным и честолюбивым мальчишкой.
— Знаешь что, парень, — сообщил на другой день дядюшка, — отправлю-ка я тебя от греха подальше учиться в Колтажироне, в монастырь. Там и аптека есть, будешь при любезных твоему сердцу опытах, но под присмотром святых отцов. Они-то уж не дадут тебе свернуть в сторону, а если что, то хоть мне на костер идти не придется. Я, в отличии от тебя, не стремлюсь поджариться.
Да, Джузеппе не боялся инквизиции. Гораздо больше он боялся остаться в пыльном итальянском городке – толстеть, развлекаться публичными казнями да сплетнями, предпочитая историям о далеком и таинственном Сен-Жермене байки о соседке, ее тупом муженьке и его пройдохе-подмастерье. Нет, юный Бальзамо твердо знал: ему, сыну кучера, надо исчезнуть, раствориться в горячем южном мареве, чтобы возродиться где-нибудь далеко в блеске и славе. И он собирал в дорогу багаж, которого не растратишь по пути. Он учился. Святой отец — монастырский аптекарь — не мог нахвалиться на парня, хоть иногда и задумывался, достанет ли у того смирения ограничиться составлением микстур и притираний.
Посчитав, что исчерпал до дна монастырскую сокровищницу знаний, Джузеппе сбежал без сожалений.
То, чего не было в книгах, приходило из наблюдений. Бродячие проповедники давали ему, сами того не ведая, уроки управления толпой, ее мыслями и чувствами. А когда не доставало и этого, в ход шла могучая фантазия.
Бальзамо быстро научился вызывать доверие. И первой жертвой его талантов пал золотых дел мастер Марано из Палермо.
— Я вижу, сеньор Марано, что вы по справедливости заслуживаете не только пропускать через свои руки чужие сокровища, но владеть своими собственными.
— Ах, мой юный друг, вы мудры не по годам, но справедливость — редкий плод даже на нашей плодородной земле.
— Но иногда он все же созревает. Мне будет лестно стать орудием для вознаграждения достойного. В своих ученых занятиях я обнаружил, что в окрестностях Палермо зарыт богатейший клад и при помощи магии его можно достать. Правда это потребует мужества, которое, не сомневаюсь, у вас есть, и некоторых вложений в начале, которые, впрочем, тут же окупятся сторицей.
— Клад?! Неужели?.. О да, вложения… Ну, они ведь не будут слишком велики, я надеюсь.
— Тогда, уважаемый сеньор, сегодняшней ночью мы с Божьей помощью потрудимся над восстановлением справедливости по отношению к вам. И пусть трепещет Враг рода человеческого, его проискам в вашей судьбе — конец!
— Конечно, конечно, — пробормотал Марано, трепеща пока что вместо дьявола, который еще не знал, надо полагать, о своих грядущих неприятностях, — только если с Божьей помощью.
Мешок с полновесными монетами, принесенный Марано сразу после заката, страшно обрадовал Джузеппе, но тот не показал и виду. Напротив, он демонстрировал сосредоточенное спокойствие воина перед битвой. Марано совсем затосковал, и уже запоглядывал было на дверь, но тут Бальзамо приметил колебания клиента.
— Поскольку вы, мой добрый друг, не так искушены в премудростях магической защиты, — позолотчик истово закивал, — я приготовил для вас охранный плащ.
Джузеппе снял с гвоздя свою единственную защиту от дождя, еще не просохшую после вчерашнего ливня.
— Он пропитан святой водой, и специально подготовлен для борьбы с бесами. Под ним вы будете в безопасности.
Марано, закутавшись в сырой плащ, укрепился духом и храбро отправился вслед за новоявленным "магом" искать клад.
Бальзамо тщательно вычислил место, очертил магический круг, а затем сосредоточился на чтении заклинаний. Копать пришлось Марано. Вдруг раздались оглушительные вопли, откуда-то выскочили “бесы”, накинулись на незадачливого кладоискателя и осыпали его увесистыми колотушками.
Когда Марано очнулся с восходом солнца, на месте побоища осталась только изодранная и пахнущая серой одежда его ученого друга. Несостоявшийся богач возблагодарил Господа за то, что избежал страшной участи соратника, и нескоро решился рассказать кому-нибудь о своем приключении.
Так пропал Джузеппе Бальзамо и родился граф Александр Калиостро.

Впрочем, граф конечно не мог родиться на Сицилии. Да и возраст его было бы неправильно сравнять с возрастом простых смертных. Вот Медина – подходящее место: большинству европейцев недоступна, овеяна мистическими тайнами. А время пусть будет…ну, три тысячи лет назад. Широкое историческое поле — как раз для графа Калиостро, уж он-то найдет, как им распорядиться. Ибо “кальостро” на юге Италии зовется горячий ветер, дующий из Африки. Ему нужно пространство – весь мир! И, будьте уверены, этот ветер согреет многих.

Технология магии

— И уж конечно, Александр Калиостро учился не у аптекаря? —старческий смешок был почти беззвучен. А граф повернулся от темного окна к теплому свету свечи и раскатисто захохотал.
— А как же! У мудреца Альтотоса, ученика самого Гермеса Трисмегиста! И у других… неназываемых, — Калиостро оборвал смех и покачал головой. – Но это не было обманом! Там на Родосе сама земля дышит мудростью веков... Ведь нетрудно было вообразить в крохотном монастыре на вершине горы великого мудреца, последнего тамплиера, прошедшего высшую ступень посвящения? О, когда я вчитывался в старые пергаменты, я чувствовал на плече его сухую руку. Без его помощи мне было бы не так легко разобраться в темных смыслах. По-моему, он сопровождал меня и на Мальте, иначе разве Великий Магистр допустил бы меня к библиотеке Мальтийского Ордена?
— Ну, не скромничай, ты всегда тянул к себе людей как магнитом. И не только мужчин, правда? Ведь не листал же ты фолианты все 15 лет перед своим приездом в Европу?
— О, нет… — лицо Калиостро просветлело, но всего лишь на миг, и он резко отвернулся обратно к окну. — Когда я встретил Лоренцу Феличиани, мне показалось – вот он, мой философский камень! И она пошла за мной без тени сомнений. Она была такая… От этого очарования немногое осталось. Хотя потом она стала даже красивее, чем в юности. Но уже без того света, легкости, чистоты. Я проклинаю тот день, когда согласился…
— Ах, так это ты согласился? Она, значит, тебя уговорила? И придумала все тоже она?
Широкие плечи Калиостро опустились и вздрагивали. Казалось, что-то душит его…

— Я только сказал… Ну, высказал предположение, что если бы она пришла со мной к этому князьку… Мы были в трудном положении. И потом мне показалось, что ей стало скучно только слушать мои рассказы, ей тоже хотелось блистать. Но я не думал, что ей придется пойти на это! Мы заигрались. Князь увидел ее и уже не хотел ни денег, ни общения с духами. И когда я понял, чего он хочет на самом деле, уже не мог пойти на попятную, ведь я обещал и угадать желание, и исполнить. Может, будь у меня столько опыта, сколько сейчас, я смог бы заставить его поверить, что все произошло, не дав даже прикоснуться к ней… Но тогда я не сумел. И Лоренца, скрыв отчаяние, доиграла роль до конца. А потом много дней молчала. И вот теперь – верная помощница в делах, циничная и жадная. И только. Возможно, что я потерял в ту ночь больше, чем приобрел за все последующие годы.
— Но тогда ты так не думал? Тебя ведь манила слава. И ты сполна насладился ею. Когда вы приехали в Париж?
— В 1775-м. О, мы были великолепны! На свои сеансы я собирал толпу скучающих, падких на необычные развлечения светских львов и львиц. Комната в мистическом убранстве — роскошные драпировки, тяжелые серебряные шандалы, восточные благовония. Я — в необыкновенных одеждах, длинных, слегка напоминающих рясу священника, но с удивительными рисунками. Им очень хотелось разглядеть эти узоры, но никак не удавалось. Это приковывало их внимание. Еще неотразимо действовала на дам моя слегка приоткрытая грудь. Они, конечно, не понимали причины, по которой стремились прийти снова и снова. И придумывали фантастические объяснения. А все было просто. Они могли получить любого мужчину, но не меня. Разве есть что-нибудь притягательнее недоступного? И их тянуло хотя бы просто побыть рядом.
На столе, покрытом парчовой скатертью, водружался большой хрустальный шар. Среди гостей не было недостатка в чувствительных девицах – прекрасных медиумах. Чего только не видели они в этом шаре! Им требовались совсем незначительные подсказки, а мне оставалось только придать их видениям нужное толкование.
А как влекла мужчин посвященная в тайны, экзотическая красавица Лоренца! Они не могли даже мечтать дотронуться до нее, и оттого она казалась им прекраснее любой из их женщин.
— А как же это прощали ей дамы?
— Не простили бы, разумеется, если бы Лоренца не была для них воплощенной надеждой. Мы в откровенных приватных беседах признавались, что Лоренца вовсе не так молода, как это кажется.
“Не знаю как и быть, ведь вы мне так симпатичны… — преодолевая сомнения, говорила она, – ну хорошо, я открою вам свою тайну: мне уже далеко за шестьдесят. И только искусство моего мужа, составившего специальные мази и притирания, позволяет мне сохранять свежесть молодости. О, моя дорогая, не волнуйтесь так! Ах, это конечно непросто, но…если вы так просите… только для вас, я умолю его, он постарается выбрать время, хотя он так занят… так и быть, он приготовит вам чудодейственный состав. Вот только ингредиенты, их так трудно доставать, они буквально на вес золота. Нет-нет, он не примет никакой платы, только стоимость составляющих…”
Но уж составляющие не обманывали их ожиданий – ни по части редкости, ни по высоте цены. Разве такая красота, какой хотели они, могла стоить дешево?
— Но ты не только брал деньги, ты и раздавал их во множестве! Трудно представить себе, что здесь обошлось без нечистой помощи.
— Нечистая помощь вовсе не нужна, если понять — для разных людей большими являются разные суммы. Да, я много брал и много раздавал. Все дело было в том, чтобы брать у того, для кого много — это тысяча монет, а давать тем, для кого много – десять. Полезно так же, чтобы первым было выгодно молчать, а вторые могли рассказывать об этом сколько угодно.
— А эти драгоценные камни? О них-то не молчали! И все видят, стал ли камень больше.
— Многие говорят, что разбираются в камнях, но не многие действительно это могут. Иногда даже хозяин не знает, каким камнем он владеет. И его ювелир не всегда заинтересован раскрыть ему глаза. А в других случаях не понять, изменился камень или оправа. И потом, я всегда верил в достижения науки и высокого ремесла, особенно в стекловарении. Знаете ли, есть такие рецепты хрусталя и красителей…
— И ты можешь этим гордиться?
— О нет! Все это было лишь декорациями для того дела, которое я хотел делать более всего, – для исправления человеческого тела и духа. Ради этого я стал масоном. В Лондоне, куда мы отправились из Парижа, я вступил в ложу. Но, признаться, я ожидал большего от этого общества. Мой коллега по ложе Жозеф де Местр достиг высоких степеней посвящения, но весьма иронически говорил, что стоит выстраиваться в два ряда, давать торжественную клятву не разглашать секреты, которых не существует, касаться правой рукой левого плеча и затем правого, чтобы потом усесться обедать. Будто нельзя предаваться сумасбродствам и обильным возлияниям без того, чтобы толковать о Храме, о Соломоне и о Пылающей Звезде! Что ж, он не столь уж неправ.
Но масонство было полезно, там собирался весь цвет общества. Те, кто встречался в ложе, почитали друг друга своими. Да и говорить о мистических тайнах и оккультных науках, обедая с "вольными каменщиками" уместнее, чем на балу.
И пусть на словах, но они интересовались счастием человечества и могли вольно или невольно поспоспешествовать мне. Я шел к своей цели!
А потом меня понесло в Россию. Черт!

Россия: победоносный провал

— Господа! Позвольте сообщить вам о необыкновенном счастии, постигшем нас! Мы имеем честь принимать у себя великого мага, целителя и алхимика, графа Калиостро!
Гости, хоть и уведомленные заранее, если и не хозяевами, то лучшими разносчиками новостей — слугами, тем не менее зашумели в восхищении. Появление в зале необычно одетого, невысокого смуглого господина произвело на курляндских дворян не меньшее впечатление, чем на парижскую или лондонскую знать.
— Это честь для нас, - вторил хозяину его зять Петр Бирон, сын покойного временщика императрицы Анны.
Собравшиеся наперебой выражали свои чувства Калиостро, а кто не смог пробиться — друг другу.
Гомон стоял такой, что тихого "Ах!" Шарлотты никто не услышал. Только благодаря тесноте ее успели подхватить.
Граф Калиостро, хоть и отделенный толпой, и не имеющий возможности видеть это событие, в тот же момент прервал любезный разговор и решительно двинулся в сторону бесчувственной девицы. Гости расступились, и шум в зале быстро стих. Все внимание обратилось на дочь хозяина, без сознания лежащую на креслах и Калиостро, царственной поступью приближавшегося к ней.
Граф подошел, пристально посмотрел на бледное запрокинутое лицо. Веки Шарлотты затрепетали, глаза приоткрылись. Первое, что она увидела, были темные глубокие глаза мага.
"Что ж, медиумом я уже обеспечен. И кажется, она высокого рода, это чрезвычайно полезно."
Граф раздумывал о своих дальнейших планах недолго. События мчались во весь опор, популярность Калиостро быстро росла. Старшая сестра столь впечатлительной Шарлотты-Елизаветы Медем, Доротея, в замужестве Бирон, интересовалась не только магией. Политика казалась ей не менее захватывающим делом. Не питая иллюзий на счет возможностей своего супруга, госпожа Бирон оценила энергию и честолюбие графа Калиостро, учла внимание, проявляемое им к Шарлотте.
— Ах, как необыкновенно повезло нашей бедной Курляндии! Ваше присутствие вольет новые силы в нашу страну, достойную лучшей участи! Что вы думаете, граф, о герцогстве? Этот титул уже давно ждет достойного носителя…
“Герцог Курляндии?.. Оказаться в одном ряду с другими претендентами, выставить себя под пристальное, по большей части недоброжелательное, рассмотрение, может быть победить… Для того лишь, чтобы стать орудием тех, кто встанет на твою сторону?”
Нет, у Калиостро есть более заманчивая идея. Петербургский двор, Северная Семирамида.
Если Сен-Жермен был советником французского короля, почему его последователю не стать советником русской императрицы? Вести к совершенству не масонскую ложу, не жалкое герцогство, а целую страну – вот это достойный простор для могучего ветра кальостро!
А женщина, пусть и на престоле, для Калиостро — открытая книга. По крайней мере, он так думал.
Представленный ко двору родовитой аристократкой Шарлоттой-Елизаветой фон Медем, Калиостро быстро завоевал признание. Его коронные номера, как всегда, имели успех.
Встречи с духами покойных? Камер-фрейлина Головина после свидания с почившим супругом была счастлива до полного умопомрачения.
Богатство? О, ведь граф – любимый ученик Сен-Жермена, разве вы не знали? И ему так же, как и учителю, подвластны секреты трех карт. И вот Костичу, игроку, Калиостро показал в пуншевой чаше знаменитую талию, и Костич на другой же день выиграл свыше ста тысяч.
В России чрезвычайно нежно относятся к юродивым? Калиостро изгоняет дьявола из одного из них – Василий Желтугин теперь со все страстью блаженного молится о здравии “гишпанского полковника”.
Наконец всесильный Потемкин принял графа Калиостро и принял благосклонно. Не то, чтобы он очень нуждался в деньгах, в духах или в исцелениях, но жаден был до новых впечатлений. Да и Лоренца была по-прежнему дивно хороша.
Когда в семье Гавриила Гагарина заболел любимый ребенок, уже никто не колебался, призывая Калиостро. Крошка был чрезвычайно плох. Опытный целитель, квалифицированный фармацевт, граф понимал, что рискует своей, с таким трудом и затратами заработанной репутацией. Но горе матери было так велико!..
Калиостро потребовал, чтобы мальчик был перенесен к нему, и до конца излечения к больному никто не имел доступа. Дом, где квартировал граф, закрыли для любых посетителей. В окнах мерцал таинственный свет, а когда из трубы повалил густой коричневый дым, по городу зашептались о том, что маг сжигает тело умершего дитя, с целью произвести "палингенезис", то бишь возрождение.
Вылеченный или возрожденный, ребенок был возвращен родителям здоровым. Счастью их не было предела, его не могли омрачить даже подозрения, что малыш подменен. Отец не хотел слышать о том, что у него нет наследника.
А императрица все не принимала.
Наконец, и весьма кстати, лопнуло терпение у столичных медиков. Граф Калиостро не объявлял себя врачом, не принимал никакой платы (кроме ценных подарков, но ведь это совсем другое дело!), кого демонстративно отсылал к лекарям, кого успокаивал травяными настоями. Но тем ярче на фоне такой нарочитой скромности выглядели его успехи.
Успешно соперничал с ним только знахарь Ерофеич со своей настойкой, почитаемой за “жизненный элексир”. Заметим, кстати, что она и посейчас неплохо продается в винных магазинах.
Говорить красиво и туманно Калиостро умел не хуже практикующих в Петербурге англичан и немцев, а толков о его учености и магических способностях ходило куда больше. Все это изрядно подрывало авторитет и коммерцию медицинского сообщества.
Посыпались обвинения в шарлатанстве. Ну, а в атмосфере скандала Калиостро чувствовал себя, как рыба в воде.
— Дуэль! Королевский медик Роджерсон распространяет обо мне порочащие слухи? Я намерен удостоить его чести сразиться со мной! Но не на шпагах, разумеется — так бьются вспыльчивые корнеты. Не присоединяться же к этой толпе! Калиостро и здесь необыкновенен.
— Вы слышали? – не было салона, приема или бала, на котором не обсуждалась бы невероятная дуэль исцелителей. Дуэль на ядах. Принимают отраву оба. Выигрывает жизнь тот, чье противоядие окажется лучше. Невероятно!
Но дуэль не состоялась. Придворный медик Роджерсон благоразумно отказался. Уж теперь-то государыня обратит к Калиостро свое благосклонное внимание. Но результат превзошел все ожидания.
Светлейший пригласил графа навестить его, приватно, без чинов. Калиостро не заставил себя ждать. Прибывшего провели в небольшую гостиную, где вместо Потемкина расположилась дама, прежде графом не виденная. Богатство платья, взгляд и манеры, выдающие привычку к беспрекословному повиновению окружающих…
“Гишпанский полковник” согнулся в глубочайшем поклоне.
— Вы понимаете, кто перед вами, граф?
— О, да, ваше величество. Я не могу выразить, как счастлив, как благодарен вашему величеству за эту встречу. Надеюсь, что вы предоставите мне случай всеми своими знаниями и умениями, ниспосланными мне Господом, послужить вашему величеству.
— Я хотела посмотреть на вас, прежде, чем вы узнаете мое решение. И не обманулась в своих ожиданиях. Вы обладаете жизненным опытом и, надеюсь, достаточно умны, чтобы сделать нужные выводы из того, что я вам скажу.
— Я весь внимание, ваше величество.
— Вы талантливы и предприимчивы. Ваше появление вызвало в нашем обществе значительный резонанс. Я получила от своих европейских корреспондентов также довольно сообщений о вашей деятельности.
Догадываюсь, что ваши планы простирались далеко, возможно, вы надеялись превзойти Сен-Жермена, которого называете вы своим учителем. Хотя господин Гримм полагает, что вы были только его лакеем. Во всяком случае, я уверена, титул графа и фамилия Калиостро вряд ли принадлежат вам по праву рождения. Не тревожьтесь, я не намерена проводить расследования. В этой стране судьбы решает не только происхождение, главное – чего хочу я. А я хочу, чтобы вы охотились за славой за пределами России.
— Чем, о Господи, чем прогневал я, несчастный, ваше величество?! Неужели происки моих врагов достигли своей цели, и я оклеветан в ваших глазах?
— Я выслушиваю немало клеветников, ищущих моей поддержки в своих происках, и умею отличить правду от лжи. Но я знаю своих подданных, и считаю, что ваше присутствие в России принесет смятение в умы и развратит слабые души.
Ваша рьяная поклонница Медем тому яркий пример: она уже собирается в путешествие по окрестным планетам и готовится стать спасительницей рода человеческого. Что из этого внушено вами намерено, а что домыслено взбалмошной девицей, мне и знать не нужно. Главное – результат. Не хватало мне еще роты, составленной из петербургских орлеанских дев. Я не испытываю недостатка в государственных заботах. А потому прошу, а следовательно, требую: в течении недели вы, граф покинете Петербург, и сколь возможно скоро – Россию. А в качестве компенсации ущерба, который вы потерпели и, возможно, потерпите еще от российского вашего вояжа, примите некоторое воспомоществование.
Прощайте. И не пытайтесь противодействовать мне, русские темницы весьма неполезны для здоровья. Да, и приглядывайте за вашей супругой, она очаровательна и воодушевляет слишком многих, на свою и вашу беду.
Калиостро молча склонился перед Екатериной Великой. Кажется, он не смог бы произнести ни слова, даже потребуй этого императрица. Но та выплыла из комнаты, не дожидаясь ответа, в коем не сомневалась. Владычице всея Руси не возражают.
“Гишпанский полковник” покинул Петербург в предписанный ему срок. Крушение честолюбивых планов скрашивала увесистая шкатулка, пожалованная императрицей. И еще фокус, который Калиостро позволил себе, дабы отъезд не походил на бегство: его коляска выехала из города со всех застав одновременно, о чем немедленно стало известно его безутешным покинутым поклонникам.
Через несколько лет граф Калиостро понял, что означали слова императрицы о будущем ущербе. На петербургской сцене с успехом пошли три комедии о шарлатане Калифалкжерстоне, в котором без труда узнаваем был “гишпанский полковник”. Успех был предопределен не столько совершенством пьес, сколько именем комедиографа: им была Екатерина Вторая.

Режиссер собственного аутодафе

— Но скоро уже рассвет, зачем ты призвал меня, ведь не для воспоминаний?
— Да, пора. Я хотел предсмертной исповеди.
— Разве ты болен?
— Нет. Я, к сожалению, совершенно здоров. Но я чувствую, как смертельно больно мое дело. Всею жизнью своей я писал историю графа Александра Калиостро – мага и друга человечества. И рукопись эта была, пусть во многом несовершенна, однако не постыдна! Но в последних строках ее вопреки моей воле появляется все более мерзкий запах балагана. Обвинить меня в краже ожерелья! Присовокупить к этой компании - чете де ла Мотов и кардиналу Рогану! И мне плевать, причастна к этому Мария-Антуанетта или нет! Пусть в жилах мошенников течет хоть графская, хоть королевская кровь, пусть цена ворованному – миллионы, но запачкать Калиостро пошлой кражей? Я должен вернуть себе свое место в душах людей!
— А ты уверен… хотя пусть. Я не судья тебе. И что же ты намерен делать?
— Я намерен в последний раз воспользоваться помощью Лоренцы. И, может быть, утолить ее невысказанную боль. Она сможет отомстить мне за ту отвратительную ночь на Сицилии с князем, что убила ее душу. И сделает это по моей же просьбе.
— Что? Что она сделает?
— Она донесет на меня инквизиции. Надеюсь, что в погасших ее кострах найдутся угли для последнего аутодафе – для графа Калиостро!
— Ты бредишь?
— Нет. Одного из тысячи масонов, из сотни гастролирующих фокусников, очередного похитителя драгоценностей – забудут. А последнего сожженного инквизицией еретика – нет. Разве сжигают простого фокусника или шарлатана? Аутодафе – признание значимости. Книги, рукописи будут хранить в архивах самой же инквизиции, деяния будут изучать сомневающиеся и, может быть, кто-то пройдет этим путем дальше.
— Скорее твои рукописи сожгут вместе с тобой.
— Только часть. И сохранится имя. Это будет подпись под всей моей жизнью, заключительный росчерк. Благословите же, святой отец.
— Нет! Ты пытаешься манипулировать даже Божьей церковью. И еще просишь моего благословения!.. Нет.
— Что ж… Мне не впервой одному выбирать путь, каким не пойдут другие.
Граф упал головой на скрещенные руки. Когда он поднял глаза, утренний ветерок колыхал драпировки, так напоминавшие ночью рясу старого монаха, его духовного отца, уже с десяток лет мирно покоящегося в монастырском склепе.
Калиостро был арестован инквизицией в Риме в декабре 1789 года. Церковный суд вменил ему в вину все – и занятия черной магией, и мошенничество, и лжепророчества и предсказание Французской революции. И приговорил к сожжению.
7 апреля 1791 года на площади перед римской церковью Святой Марии разложили костер. Вывели Калиостро, босого, в простой белой рубахе. Но в последний момент Папа Пий Шестой изменил приговор. На костре сожгли только магические книги и инструменты. Преступник был заточен в замке Сан-Лео, выстроенном на скале в горах Тосканы, до конца жизни.
Тюремщики боялись своего могущественного узника. Через четыре года кто-то донес, что графа собираются освободить, прислав за ним новейшее чудо техники — воздушный шар. Но охрана предотвратила побег, отравив заключенного — “мага и друга человечества” графа Александра Калиостро.
Аватара пользователя
Юлли
Афродита Эвплоя
 
Сообщения: 4154
Зарегистрирован: 21 май 2004, 11:38
Откуда: Санкт-Петербург

Вернуться в Светлана Туровская aka Svet

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 1

cron