Мусин-Пушкин, "Слово..." и дело.

[sasha a]

СКАНДАЛ АДАИРА
Как впоследствии утверждал сэр Роберт Адаир, он прибыл в Россию как частное лицо, что это была его собственная идея посетить Петербург, чтобы обсудить ситуацию в Нидерландах, а его друг и лидер Оппозиции Чарльз Фокс лишь просил сообщать новости из заграницы. Однако в Петербурге Адаир был принят как член Парламента и полномочный представитель Фокса. Он удостоился чести отобедать с императрицей, с князем Потемкиным и посетить других выскопоставленных лиц, поэтому исследователи считают его «полу-официальным» лицом. (Сunningham, Allan. Anglo-Ottoman Ecounters in the Age of Revolution. 2 (1993).)


Скандал разразился в конце июля – начале августа из-за четырех писем, отправленных Адаиром в Лондон с дипломатической почтой. Одно письмо, от 27 июля, было адресовано даме – миссис Мери Бенвелл (Mary Benwell), в замужестве Коуд, – художнице-портретистке, другое – от 28 июля – его банкирам: господам Ренсом, Морланд и Хаммерслей (Ransom, Moreland, Hammersley), два последних письма, датированные 21 и 28 июля, - Чарльзу Фоксу.

Письма были написаны в спешке, так как Адаир узнал от секретаря посольства Линдсея, что курьер собирается отбыть в самое ближайшее время, а из русских источников – что с почтой в Лондон будет отправлено последнее донесение Фокнера с итогами миротворческой миссии, накануне его возвращения в Англию. Ни одно из четырех писем не попало к адресату. Согласно инструкции Почтового Ведомства, они были вскрыты перед тем, как опечатать мешок с дип.почтой, в присутствии английского посла в России Витворта, Фокнера и секретаря Линдсея. Последний охарактеризовал письма как некомпетентные, бестактные и возмутительные. Секретарь Линдсей лично доставил их премьер-министру Питту. Тот положил их в ящик письменного стола, и с тех пор оригиналы никто не видел. Однако остались копии, приложенные к донесению Линдсея (пятое письмо, приложененное к делу, адресовано члену Парламента Самюэлю Вайтбреду, другу и соратнику Фокса, от некоего «м-ра Брауна» и датировано 15 июля 1791 г.)

В письме от 27 июля Адаир писал миссис Бенвелл, что эмиссар Питта (Фокнер) уступил по всем пунктам, и императрица свободна в своем намерении заключить мир с Портой на тех условиях, которые она неизменно предлагала Турции; что британское правительство не будет выступать против России, если только к этому его не вынудит Пруссия, однако вероятность этого ничтожно мала. Он высказывал предположение, что Линдсей, «которому вполне можно доверять», направляется в Лондон для того, чтобы получить инструкции о том, как будет оформлена уступка Великобритании, - документом или по умолчанию. Оттоманская империя, предоставленная себе самой, писал Адаир далее, может либо капитулировать, либо продолжить войну: трудно предсказать, что она выберет. Питту необходимо выждать время. Возможно, премьер-министр не станет выводить флот, создавая видимость давления на Екатерину II. «Я очень хорошо знаю, что из себя представляет Питт, поэтому не удивлюсь какому-либо трюку с его стороны». Адаир поручил миссис Бенвел посетить два банкирских дома, Бекфорда и Кокера (Beckford’s and Cocker’s) и сообщить им, что угроза войны миновала. Этот пассаж, по мнению Лидсея, свидетельствовал о намерении Адаира использовать политическую ситуацию в свою пользу, спекулируя на акциях.

Письмо, адресованное банкирскому дому Ренсом, Морланд и Хаммерслей, также содержало известие, что вопрос войны исчерпан, Англия уступила по всем позициям, и Россия намерена требовать у Турции всю территорию между Днестром и Бугом, Очаков, а также другие крепости и укрепления по своему усмотрению. «Не будет никакого соглашения, т.к. императрица категорически отказывается слушать речи Фокнера как посредника, миротворца или в каком-либо другом качестве, за исключением того случая, если он является лицом, присланным для выражения дружественных намерений со стороны Британии».

Два письма к Фоксу полностью скомпромитировали Адаира. Он передавал подробности переговоров, полученные незаконным путем. Он признавался, что видел окончательный ответ русских до того, как документ был официально вручен Фокнеру. Адаир охарактеризовал реакцию Фокнера, как «униженную признательность», и высказывлся в саркастическом тоне о его манере вести переговоры. Впрочем, сам Фокнер признавал ничтожность своих усилий. 28 июля он писал британскому послу в Константинополь, что туркам могут не понравиться условия перемирия, но без посредничества Англии все было бы значительно хуже.

Адаира обвинили в разглашении государственных секретов. Однако сведения о провале миссии Фокнера уже давно не являлись в правительственных кругах сенсацией. Начиная с 5 июля в официальных донесениях Фокнера говорится о ходе переговоров в пессимистических тонах. Более того, в конце июля провал английской миссии стал достоянием широкой общественности в Лондоне.

28 июля Уолпол писал к мисс Берри в Италию:

«Леди Ди (Di’ana Beauclerk)) сообщила мне экстраординарную новость. Екатерина Цареубивица (Catherine Slayczar) послала за мистером Фокнером и выразила пожелание, чтобы он заказал для нее (мраморный) бюст Чарльза Фокса, она собирается поместить этот бюст между Демосфеном и Цицероном (которых она тщательно изучила под влиянием своих французских авторов, и которых наше юнное поколение более не считает нужным использовать), за то что благодаря его красноречию две великих нации получили спасение от ужасов войны, против которой он (Фокс) выступал: подразумевается, что мир, несомненно, будет достигнут. Она [Екатерина] не могла придумать ничего хуже, чем высказать комплимент м-ру Фокнеру, посланному (в Россию) Питтом, который терпеть не может Фокса, - и адресовать эти слова Фоксу, которому наплевать на лесть и которой все равно не поймет, о чем идет речь».
(Miss Barry's Journals and Correspondance, from the year 1783 to 1852. Ed. Lady Theresa Lewis. London, 1866. Vol. I. P. 321)

Леди Ди, на слова которой ссылается Уолпол, – урожденная графиня Мальборо, по первому мужу – виконтесса Болинброк, также принадлежала к артистическим кругам. Она была известной в то время художницей, иллюстратором и дизайнером, ее работы использовал Джошуа Веджвуд (владелец известной мануфактуры по производству фарфоровой посуды. В 1774 г. Екатерина заказала у него сервиз «Зеленая лягушка» - сейчас находится в Эрмитаже. К слову, Чарльз Дарвин - внук Веджвуда). Чарльз Фокс входил в круг близких знакомых Леди Ди. Следовательно, утечка информации о ходе переговоров в России происходила помимо Адаира.

К сожалению, никто не удосужился выяснить, кто же был информатором с русской стороны самого Адаира? Кто показал ему проект ответа импрератрицы до того, как тот был отправлен английскому посланнику? Кто имел доступ к столь важной информации? Кто был вхож в кабинет Екатерины II?

Анализ писем Адаира порождает еще один вопрос. Два письма к Фоксу (от 21 и от 28 июля) содержат, практически, одинаковую информацию, которая был уже известна после заключительной аудиенции Фокнера, состоявшейся 20 июля: английская миссия завершилась провалом, достичь договоренности не удалось, русские намерены заключить мир с Турцией на собственных условиях, т.е. Очаков и другие крымские крепости, а также территория между Бугом и Днестром отходят России. Письма отличаются лишь деталями. В чем же состояла срочность в написании писем 27 и 28 числа? Почему он делает распоряжения банкирам в заключительных посланиях?

Очевидно, накануне 27 июля произошло событие, которое могло обвалить в Лондоне денежный рынок. Что же сдучилось в Царском Селе между 21 и 27 июля?

[Юлли]

... дорогая Саша, я очень рада, что вы вернулись из отпуска и продолжаете радовать нас своими маленькими открытиями... позвольте в вашу копилку предложить книжку Нотович Н. А. Россия и Англия. Истор.-политич. этюд Н. А. Нотовича. СПб. Госуд. тип. 1907. XXVII+256 стр - скачать http://www.nlrk.kz/upload/files/ftd190.rar - 38,5 МБ...

[sasha a]

Спасибо, Юлли, вы, как всегда, радуете меня новыми источниками.

[sasha a]

ПОЧТАЛЬОН ПРИХОДИТ ДВАЖДЫ

Достигнув 20 июля долгожданного результата в переговорах с Фокнером, Потемкин должен был немедленно выехать в Галац, где со 2 июля князь Репнин вел переговоры с турецкими парламентариями. Обсуждались следующие условия мира: Кючук-Кайнарджийский трактат и последовавшие за ним договоры подтверждались в полном объеме, река Днестр назначалась границей обеих империй, земли, лежащие между Бугом и Днестром переходили к России (Бантыш-Каменский Д.Н. Словарь достопамятных людей земли русской...: В 5 ч. Ч. 4. - М.: тип. Лазаревых, 1836. - С. 281 - 308.) Как видим, о создании буферного государства Дакия на территории Молдавии, Валахии и Бессарабии, не упоминается.

Переговоры шли полным ходом, а светлейший князь прохлаждался в столице, и как будто не думал о делах. С 14 июля Репнин слал в столицу гонцов одного за другим, а Потемкин не находил нужным даже вскрывать депеши. Ф.П. Лубяновский, адъютант князя Репнина, говорит в своих «Воспоминаниях», что на все письма Репнина к Потемкину в Петербург он не получил ни одного ответа, что Потемкин даже задерживал курьеров, которые должны были отправляться в армию Репнина. (Брикнер. С. 205)

В Петербурге их скопилось около десятка.Потемкин тянул время. Для этого у светлейшего князя был свой резон. Во-первых, он ожидал результаты переговоров с Англией, которые бы позволили выставить еще один пункт условий – о буферном государстве, а во-вторых, на 31 июля был запланирован завершающий удар по турецкому флоту, который бы окончательно сломил волю Порты и заставил бы турецкого султана пойти на уступки.

Двадцатого июля Фокнер подал свой «униженный ответ» русской стороне, и у Потемкина уже, вроде бы, не осталось причин находиться в столице. Однако он задержался еще на два дня, и, по свидетельству Самойлова, отсрочка отъезда была связана с английскими делами: «По сим-то обстоятельствам князь Григорий Александрович пробыл в столице долее, нежели военные обстоятельства главного над армиями начальства ему позволяли».

Князь ждал, когда в Англию будет доставлено письмо Адаира к Фоксу от 21 июля. В нем содержалась любопытная информация для лидера Оппозиции. Адаир с сарказмом писал Фоксу об «униженном» ответе Фокнера на ноту императрицы и о той глупой ситуации, в которой он оказался, стараясь удовлетворить все требования России. По его словам, в ответе Фокнера содержалась благодарность за то, что русские милостиво разрешали осуществлять свободное судоходство на всей протяженности реки Днестр – вопрос, которому британское правительство всегда уделяло большое внимание. Этот пункт позабавил и удивил русских, т.к. они никогда не намеревались препятствовать судоходству по Днестру, что, по мнению Адаира, «хорошо сработает во время дебатов» в Парламенте: премьер-министр Питт будет вынужден сделать вид, что он запрашивал и получил ответ по этому пункту. Следовательно, русские готовили в Парламенте скандал, направленный против премьер-министра Питта.

Императрица ничего не знала о закулисных делах Потемкина и не могла понять причину его задержки. Как пишет Брикнер, ходили «слухи о личном столкновении между Екатериною и князем накануне отъезда последнего. Императрица старалась уговорить его к отъезду, ради скорейшего окончания войны; Потемкин желал оставаться в Петербурге. Наконец, императрица чрез Зубова или чрез Безбородко хотела приказать ему уехать. Никто из вельмож не пожелал пойти к князю с столь опасным поручением. Тогда она самолично пошла к князю и объявила ему в решительном тоне что ему пора ехать, что дела требуют этого. Потемкин из своенравного, строптивого, упрямого — сделался совершенно скромным, послушным, кротким и повиновался желанию Екатерины, так что все удивлялись в последние дни и часы пребывания Потемкина в столице его кротости, мягкости, крутой перемене его нрава. ([color=green]Брикнер. С. 206-207) [/color]

Перемена в характере князя произошла вечером 23 июля, так как днем у него состоялась важная встреча, которая также имела непосредственное отношение к английским делам. В тот день светлейший князь обедал вдвоем с банкиром Судерландом (А.М. Тургенев. Русская Старина, 1886. т. LII. С. 261-262). Надо полагать, в частной беседе с придворным банкиром, проходившей в неформальной обстановке, Потемкин решал деликатные финансовые проблемы.

Из письма Ростопчина к С.Р. Воронцову в Лондон известно, что князь уехал, «истратив в четыре месяца 850 тысяч рублей, которые были выплачены из Кабинета, не считая частных долгов». O частных долгах и шла речь за столом. Долги составили 120 тыс. рублей, они были переданы весной 1791 г. Судерландом русскому послу во Флоренции Димитрию Мочениго и были потрачены, видимо, на «итальянские новомодные башмаки» императрицы, «изготовленные» императором Священной Римской империи Леопольдом II.

Однако за столом речь шла не об «итальянском» долге, а о новом займе, который был оформлен четырьмя ссудами: одна – на имя самого Потемкина (800 тыс. руб), вторая – цесаревича Павла, третья - А.А. Вяземского, четвертая – И.А. Остермана. Общая сумма составила 2 млн рублей. (Cross A.G. By the Banks of the Neva. Cambridge University Press, 1997. Pp. 80-81)

Генерал-прокурор Вяземский, по словам современников, отличался исключительной честностью, был врагом роскоши, а в денежных делах – даже скуп. Вице-канцлер иностранной коллегии И.А. Остерман оставил о себе память как о декоративной фигуре в политике. Австрийский император Иосиф II назвал его «соломенной чучелой», ничего не делающей и не имеющей веса. (Трачевский А.С. Союз князей и немецкая политика Екатерины II, Фридриха II, Иосифа II. 1780-1790 гг. СПб.1877. С.56)

Выбор лиц, на которые была разбросана эта гигантская сумма, говорит в пользу того, что деньги предназначались для некой политической цели, которую русское правительство не хотело афишировать.

Договорившись с Судерландом, Потемкин назначил отъезд на раннее утро 24 июля, то есть его уже ничто не задерживало, поэтому он легко согласился с доводами Екатерины, что пора ехать. Примирение между ними произошло, видимо, потому, что князь посвятил императрицу в некоторые детали своего плана и передал ей все запечатанные депеши, поступавшие от Репнина с 14 июля.

Князь покинул Царское Село 24 июля в 5 часов утра и неспеша двинулся в Галац, намереваясь прибыть туда 1 августа.В тот же день, императрица писала ему: «Друг мой сердечный, князь Григорий Александрович. Рапорт к тебе князя Репнина от 14 июля я, раскрыв, читала... Бога молю, да благословит успех, а тебе желаю благополучного пути». (Брикнер. Там же)

Следуя указаниям Потемкина, 24 или 25 императрица дала последнюю аудиенцию Фокнеру. Призвав его, она заказала ему бюст Фокса, и сообщила, что намеревается поставить его между Демосфеном и Цицероном за его ораторские способности. Письмо, содержавшее эти сведения, было отправлено в Лондон не позднее 25 июля, чтобы к 28 числу быть доставленным на адрес леди Ди. (Уолпол упоминает в одном из своих писем, что почту отправляют во Флоренцию два раза в неделю – по вторникам и пятницам. (С. 303) Очевидно доставка писем в Италию осуществлялась за три дня (!). Расстояние между Лондоном и Петербургом короче, и почта доставлялась быстрее.)

Автором послания к леди Ди являлся Адаир, вернувшись в Лондон, он неоднократно повторял этот рассказ. Письмо благополучно избежало перлюстрации в канцелярии посольства, т..к. было отправлено не с дипломатической почтой, а с обычной. Возможно, Адаир не успел его отправить с дип.курьером и был вынужден воспользоваться услугами русского Почтового Ведомства. Тем не менее его письмо было вскрыто в «черном кабинете» в Петербурге, находившемся в подчинении Безбородко.

Вслед за этим в Петербурге, Лондоне, Флоренции и Париже почти одновременно поплыл странный слух, что императрица заказала «чучело банкира Судерланда».

[sasha a]

ЧУЧЕЛО БАНКИРА

Имя барона Ричарда Судерланда было хорошо известно в деловых и финансовых кругах как Британских островов, так и Континента. Его отец, Александр Судерланд, талантливый шотландский кораблестроитель, запутавшись в карточных долгах, был вынужден принять предложение русских и переехать с семьей в Россию. Он сделал прекрасную карьеру в Архангельске и в Петербурге. Сыновья кораблестроителя, Ричард, Джон, Джордж и Александр-Гендрас, занялись бизнесом. Компания Судерландов продавала в Англию демидовское железо марки «Старый соболь». Ричард, как старший брат, возглавил компанию. Он также стал придворным банкиром. Их семья была связана с британской масонской ложей.

Ричард имел двух детей: сына – Ричарда-младшего и дочь – Сару. Сара в 1788 г. вышла замуж за наставника Ричарда-младшего – Джона Брауна, которого рекомендовал друг семьи – известный политический деятель Вайтброд. Барон Судерланд был категорически против этого брака и лишил дочь приданного. Надо полагать, отношения между зятем и тестем были далеки от родственной любви.

А теперь хочу напомнить, что пятое письмо в «деле Адаира», приложенное секретарем Линдсеем, является посланием Брауна к Вайтброду от 15 июля 1791 г. Линдсей объединил письма Брауна и Адаира, следовательно, они касались одного и того же вопроса – завершения переговоров между Англией и Россией и полной уступки английского правительства и изменением ситуации, в связи с этим, на английском денежном рынке. То есть дело Судерланда и дело Адаира тесно связаны между собой.

Итак, 23 июля в Петербурге состоялась приватная встреча между Потемкиным и бароном Судерландом. Вслед за этим банк Судерланда негласно оформил очень крупный кредит на четырех высокопоставленных лиц. Репутация должников давала основание считать, что деньги предназначались для крупной операции.

24 июля Екатерина заказала бюст Фокса, и в тот же день Андаир послал об этом сообщение в Лондон. Как представитель Оппозиции Фокс выступал против политики Кабинета, то есть он осуждал рабовладельческую практику в Америке, поддерживал Французскую революцию и требовал передасть России Очаков с прочими крепостями. То есть Екатерина заказала бюст Фокса в знак признательности за его поддержку русских интересов.

Однако к 24 числу Фокс успел изменить свою точку зрения на Французскую революцию. Сообщение об этом мы находим в письме Уолпола к мисс Берри от 17 июля. Он пишет, что празднование второй годовщины Французской революции в Лондоне не нашло поддержки. Революционный клуб хотел устроить банкет в Опера-хауз, но получил отказ, французские флаги и кокарды, доставленные из Франции, были задержаны на таможне. Клуб издал памфлеты, но они не пользовались успехом. Банкет удалось устроить в пабе Корона и Якорь, но почти никто не явился. Звали Фокса, но он не ответил.

Далее Уолпол добавляет, что русская война также не пользуется большой популярностью среди лондонцев. И это на фоне того, что премьер-министр Питт пошел на уступки Екатерине, и ответное послание Фокнера содержало согласие на овладение Россией всеми крымскими территориями, включая Очаков.

Таким образом, Фокс, который всегда держал нос по ветру, грозил перейти из лагеря сочувствующих русской политике в отношении крымских территорий в лагерь ее противников. Теперь следовало ожидать от Оппозиции совершенно противоположных действий. В этом случае заказ бюста Фокса, который мешал России, выглядел совсем иначе.

В это же время в Петербурге стал модным анекдот, который был передан в Мемуарах французского дипломата Сегюра (в России находился с 1785 по 1789 гг) Тот ссылается на слова очевидца, некоего английского дипломата, коллегу по дип. службе, а в год написания Мемуаров – члена палаты Пэров. Сегюр недвусмысленно намекает на посла Вудворта, который находился одновременно с ним на дип. службе в Петербурге (1785-1800), а в 1813 г. был произведен в Пэры.

Я передаю этот анекдот полностью:

[sasha a]

«В стране безгласного послушания и бесправности владелец самый справедливый и разумный должен остерегаться последствий необдуманного и поспешного приказания.
Приведу случай, может быть, немного странный, но достоверность его мне подтвердили многие русские, а один из моих сослуживцев, теперь член палаты пэров, не раз слышал об нем в России.
Один богатый иностранец, Судерланд, приняв русское подданство, был придворным банкиром. Он пользовался расположением императрицы. Однажды ему говорят, что его дом окружен солдатами и что полицеймейстер Р. желает с ним переговорить.
Р. со смущенным видом входит к нему и говорит:
- Господин Судерланд, я с прискорбием получил поручение от императрицы исполнить приказание ее, строгость которого меня пугает, не знаю, за какой проступок, за какое преступление вы подверглись гневу ее величества.
- Я тоже ничего не знаю и, признаюсь, не менее вас удивлен. Но скажите же, наконец, какое наказание?
- У меня, право, - отвечает полицеймейстер, - не достает духу, чтобы вам объявить его.
- Неужели я потерял доверие императрицы?
- Если бы только это, я бы не так опечалился, доверие может возвратиться, и место вы можете получить снова.
- Так что же? Не хотят ли меня выслать отсюда?
- Это было бы неприятно, но с вашим состоянием везде хорошо.
- Господи! - воскликнул испуганный Судерланд. - Может быть, меня хотят сослать в Сибирь?
- Увы, и оттуда возвращаются!
- В крепость меня сажают, что ли?
- Это бы еще ничего, и из крепости выходят.
- Боже мой, уж не иду ли я под кнут?
- Истязание страшное, но от него не всегда умирают.
- Как, - воскликнул банкир, рыдая, - моя жизнь в опасности? Императрица добрая, великодушная на днях еще говорила со мной так милостиво, неужели она захочет... но я не могу этому верить. О, говорите же скорее! Лучше смерть, чем эта неизвестность!
- Императрица, - отвечал уныло полицеймейстер, - приказала мне сделать из вас чучелу...
- Чучелу? - вскричал пораженный Судерланд. - Да вы с ума сошли, как же вы могли согласиться исполнить такое приказание, не представив ей всю его жестокость и нелепость?
- Ах, любезный друг, я сделал то, что мы редко позволяем себе делать; я удивился и огорчился, я хотел даже возразить, но императрица рассердилась, упрекнула меня в непослушании, велела мне выйти и тотчас же исполнить ее приказание, вот ее слова, они мне и теперь еще слышатся: ступайте и не забывайте, что ваша обязанность исполнить беспрекословно все мои приказания.
Невозможно описать удивление, гнев и отчаяние бедного банкира. Полицеймейстер дал ему четверть часа сроку, чтоб привести в порядок дела. Судерланд тщетно умолял позволить ему написать письмо императрице, чтоб прибегнуть к ее милосердию. Полицеймейстер, наконец, однако со страхом, согласился, но не смел нести его во дворец, взялся доставить его графу Брюсу.
Граф сначала подумал, что полицеймейстер помешался, и приказав ему следовать за собою, немедленно поехал к императрице. Входит к государыне и объясняет ей, в чем дело. Екатерина, услыхав этот странный рассказ, восклицает:
- Боже мой, какие страсти, Р. точно помешался! Граф, бегите скорее сказать этому сумасшедшему, чтобы он сейчас поспешил утешить и освободить моего бедного банкира.
Граф выходит и, отдав приказание, к удивлению своему видит, что императрица хохочет.
- Теперь, - говорит она, - я поняла причину этого забавного и страшного случая: у меня была маленькая собачка, которую я очень любила, ее звали Судерландом, потому что я получила ее в подарок от банкира. Недавно она околела, и я приказала Р. сделать из нее чучелу, но, видя, что он не решается, я рассердилась на него, приписав его отказ тому, что он из глупого тщеславия считает это поручение недостойным себя. Вот вам разрешение этой странной загадки. (Сегюр Л-Ф. Записки о пребывании в России в царствование Екатерины II.// Россия XVIII в. глазами иностранцев. Л. Лениздат. 1989. С. 335-337)

[sasha a]

Итак, 26 июля Адаир стал обладателем чрезвычайно важной информации: окончание войны может повлиять на ситуацию на бирже (почему-то эта мысль не посетила его 21 июля, возможно, потому что 26-го он консультировался с ювелиром по поводу стоимости бриллиантового кольца, полученного им от русских, и тот подсказал ему более верный способ быстрого обогащения, чем продажа кольца). 27 июля Адаир в спешке пишет к своей приятельнице Бенвелл с просьбой посетить два банкирских дома, Бекфорда и Кокера (Beckford’s and Cocker’s) и сообщить им, что угроза войны миновала. То есть он хотел остаться в тени, чтобы его имя не упоминалось в связи с финансовыми операциями.

На следующий день он вновь в большой спешке пишет к известному банкирскому дому, но уже от своего имени. Очевидно, надобность в деликатности отпала. Скорее всего, 28 июля до Фокса дошел смысл слов императрицы по поводу «бюста Фокса». Он решил, по аналогии с «чучелой банкира», что русские «заказали» голову Фокса, чтобы тот не поднял шум против дальнейших планов России. Если Британское правительство приветствовало контроль России «на всей протяженности Днестра», то это означало молчаливое одобрение действий по созданию буферного государства Дакия и дальнейшего завоевоевания Константинополя. Фокс, выступая в оппозиции, мог помешать «Греческому проекту» князя Потемкина.

В письме от того же числа к Фоксу, Адаир пишет, что собирается остаться в России для того, чтобы наблюдать за развитием дальнейших событий. Получается, что Адаир собирался наблюдать издалека за тем, что произойдет в ближайшее время с Фоксом.

Однако и Фокс был не мальчик в политических игрищах.

[sasha a]

БЮСТ ЛИСЫ

В ноябрьском номере «Журнала для джентельменов» за 1855 г. помещен некролог в связи со смертью сэра Роберта Адаира, который скончался после непродолжительной болезни на 93 году жизни. Ушел из жизни последний из соратников, коллег и советников известного политического деятеля Чарльза Фокса. Сэр Роберт познакомился со своим дальним родственником в 1780 г. после того, как завершил обучение в Готтингенском университете и вернулся в Англию. Историческая встреча произошла в Истон-холле на обеде у герцога Графтонского, куда восемнадцатилетний Адаир прибыл в сопровождении своего дядюшки, адмирала Кеппеля.

Чарльз Фокс опоздал к обеду, но со своей обычной непосредственностью сел рядом с юношей и заговорил с ним (Фокс был на 40 лет старше Адаира).
Привожу диалог в оригинале, т.к. почти каждое слово – с двойным дном:

- Well, young one, what could you find to shoot-at at Gottingen?
- Foxes.
- Hush, our host is an inveterate Niarod, and if he hears you have been killing any of my namesakes he will swear they belonged to Fakenhamwood.

В переводе это звучит не так лаконично, но я старалась:
- Итак, молодой человек, что же вы нашли подходящего в Готтингене, чтобы поупражняться в стрельбе? (игра слов: shoot-at – стрелять, но промахнуться; приударить за девушкой).
- Лис. (fox – лиса).
- Тише! Хояин дома – закоренелый Нимрод (Нимрод – жестокий библейский царь, муж царицы Семирамиды; второе значение – великий охотник), и если бы он услышал, что вам удалось подстрелить кого-нибудь из моих тезок (Фокс имел ввиду - foxy woman – кокетливая, игривая женщина), то он бы поклялся, что они принадлежат Фейкенхемвуду (Fakenham wood – поместье герцога Графтона, где находился Истон-холл).

(Gentleman’s Magazine. Vol. XLIV. (New Series). London. 1855. Pp. 535-536)

Думаю, после реплики Фокса стены Истон-холла дрогнули от гомерического хохота джентельменов, так как герцог Графтонский прославился своими амурными похождениями, отдавая предпочтение рыжеволосым красавицам. Его последняя любовница, Элизабет Вротслей, имела волосы цвета меда.

Портрет Элизабет Вротслей


Не смеялись только двое. Молодой Адаир хлопал ресницами, силясь понять, в чем соль шутки. Адмирал Кеппель боролся с желанием вздернуть племянника на рее. Его протеже оказался круглым болваном, зря потратившим годы на обучение в Готтингене и не освоившим главной науки – языка Эзопа. Дядюшке подумалось, что отныне молодой Адаир прослывет второсортным товаром на Ярмарке Тщеславия, и что этот анекдот будет тащиться за ним лисьим хвостом всю оставшуюся жизнь, а может быть и переживет его. Адмирал, конечно, оказался прав: немедленно вышел стихотворный памфлет «Миленькая Матильда Поттинген», и после этого над Адаиром смеялся весь Лондон.

А Чарльз Адаир, после того как раскусил утонченный юмор Фокса, бросился наверстывать упущенное время и постигать язык гламурной двусмысленности. Потратив на это десять лет, он счел себя прожженным дипломатом и отправился в Россию. Кто надоумил Адаира – навсегда останется тайной, но, вряд ли такая мысль могла прийти в голову Фоксу, тот бы предупредил своего родственника, что дипломатическая почта перлюстрируется, и тот не вляпался бы в такую некуртуазную ситуацию.

Чарльз Адаир вернулся из Петербурга в Лондон с бриллиантовым кольцом на пальце, рассказом о заказанном императрицей бюстом Фокса, и сатирическим памфлетом на своего родственника. «Дело Адаира» рассматривалось в Парламенте, его замяли, но после этого еще десять лет он не смел показываться в приличном обществе.

На заседаниях Парламента Фокс имел возможность ознакомиться с посланиями Адаира. Сопоставив письма от 21 и 28 июля, а также ознакомившись с письмом Брауна, он пришел к выводу, что юноше понадобилась неделя, чтобы до него дошел смысл слов Екатерины: русские заказали надгробный памятник Фокса, перечислив 2 млн рублей за границу через банк Судерланда. К такому же мнению пришли многие члены Парламента, и разразился международный скандал.

[Юлли]

... Саша, либо Адаиров было два, либо вы перепутали имена... либо я утратила во время чтения суть... помогите мне...

[sasha a]

Адаиров было - один.

Я сделала небольшое отступление во времени, т.к. мне показалось, что этот случай с молодым Адаиром, который произошел в 1780 г., объясняет, почему в 1791 г. возникло недоразумение с "бюстом Фокса".

Вообще, вся эта история с 2 млн рублей, из-за которых был сорван "Греческий проект", напоминает мне трагедию ошибок, в отличае от комедии ошибок, мастером в которой был Шекспир.

Мы уже подходим к тому кульминационному моменту, когда Екатерина отдала приказ "летописцы при особых реестрах доставлять на рассмотрение синодальному господину оберпрокурору и кавалеру и что от него приказано будет, по тому и поступать".
Немного терпения, господа.

[sasha a]

Уважаемые геродотцы, помогите, пожлста, уточнить дату приказа Екатерины по поводу присылки "летописцев при особых реестрах к оберпрокурору Синода. Я нашла дату 11 августа 1791 г. у Барсова. Однако не ясно: это - по новому стилю, или по старому?

[sasha a]

КАТАФАЛК КНЯЗЯ ПОТЕМКИНА – К ПОДЪЕЗДУ!

В первых числах августа 1791 г. разразились сразу два международных скандала, связанные с Россией.

Двадцать восьмого июля в английском посольстве в Петербурге были вскрыты письма Адаира и Брауна в присутствии комиссии из трех человек. Секретарь Линдсей составил рапор, приложил копии писем и лично доставил документы в Лондон не позднее 31 июля. Оригиналы легли на стол премьер-министра Питта. В первую очередь он ознакомился с письмом Джона Брауна, который, несмотря на то что не получил приданного за Сарой Судерланд, являлся партнером банка, благодаря покровительству своего ученика – Судерланда-младшего. (Cross A.G. By the Banks of the Neva. Cambridge University Press, 1997. P. 82)

Правительства европейских государств были осведомлены, что через банк Судерланда проходит финансирование гласных и негласных расходов русских миссий за рубежом. Так, в ноябре 1790 г. Екатерина писала Потемкину: «... О польских делах тебе скажу, что деньги на оные я приказала ассигновать до пятидесяти тысяч червонных, из которых Булгаков тебе возвратит те двадцать тысяч червонных, кои ты ему дозволил употребить из ассигнованных тебе сумм. Барон Сутерланд пошлет с курьером в Варшаву вексель сей».

Письмо Брауна датировано 15 июля. В нем, видимо, сообщалось о каких-то важных передвижениях больших денежных сумм через банк Судерланда. Напомню, что с 14 июля Потемкин перестал распечатывать депеши от князя Репнина о событиях в Галаце. Очевидно, 14 июля князю удалось договориться с Фокнером об условиях, при которых Англия не будет вмешиваться в русско-турецкие переговоры. Эти условия подразумевали «отступные».

Ознакомившись с запиской Брауна, премьер-министр Питт прочитал письма Адаира, в которых сообщалось о введении в ответ Фокнера дополнительного пункта уступок, одобрявшего контроль судоходства «по всей протяженности Днестра» со стороны России, причем одобрение выражалось от лица британского правительства.
Сопоставив эти сообщения, Питт пришел к выводу, что через банк Судерланда готовилась передача в Лондон крупной суммы денег, которая представляла собой взятку кабинету министров. (согласована ли была сумма с Питтом – не ясно, но видимо, без его молчаливого одобрения не обошлось).

Благодаря болтливому языку Адаира и служебному рвению секретаря посольства, дело получило огласку. В этом случае не могло быть и речи о решении правительства в пользу России. Само предположение о возможности подкупа премьер-министра могло стать предлогом для его отставки.
Единственный выход из катастрофической ситуации – это представить дело так, будто русские собирались использовать 2 млн рублей для того, чтобы не дать возможности Фоксу сменить свою точку зрения на «очаковский вопрос».

Слух о том, что императрица заказала бюст Фокса, а через банк Судерланда в Англию тайно переправлена крупная сумма денег, немедленно распространился по Европе. Во Франции ходил по рукам памфлет о Чарльзе Фоксе, в котором он уподоблен воздушному шару, заполонившему собой весь политический горизонт. Этот памфлет процитировала в своем письме от 28 июля к мисс Берри ее подруга из Бордо. (С. 345) В тех же числах всплыл «пораненный» во Флоренции носик мисс Берри. Многочисленные друзья из Франции, Испании и Германии выражали ей свои поздравления по поводу выздоровления.

Скандал приобрел угрожающие размеры, и русским ничего не оставалось делать, как найти стрелочника. Посол во Флоренции Мочениго подал рапорт о ссуде в 150 тыс. рублей, полученной от банкира Судерланда. 18 августа Екатерина отдала распоряжение поэту Державину рассмотреть донесение Мочениго, произвести аудиторскую проверку в банке и лично доложить ей о результатах.

В ходе дознания выяснилось, что банкир, помимо 150 тыс рублей, переведенных во Флоренцию, ссудил огромные средства князю Потемкину, наследнику Павлу, князю А.А. Вяземскому и вице-канцлеру И.А. Остерману, также большие суммы были выписаны на его собственное имя. Выяснилось, что многие царедворцы являлись клиентами банка, в том числе и сам Державин. Императрица была рассержена по поводу долгов цесаревича, но приказала оплатить крупные суммы из казны, мелкие же остались на совести должников.

Банкира Судерланда обвинили в финансовых махинациях. Он застрелился 4 октября 1791 г. (буквально с разницей в несколько часов, как умер князь Потемкин). Таким образом удалось замять дело о взятке британскому правительству, представив так, будто 2 млн. рублей, доставленные в Англию, являлись финансовой аферой самого Судерланда. А чтобы выпутаться из неловкой ситуации с заказом «бюста Фокса», русское правительство сделало вид, что мнение Фокса на Крымский вопрос уже давно никого не интересует, что Россия не претендует на Очаков. Для этого следовало ускорить заключение мирного договора с Портой на условиях, соответствовавших Кючук-Кайнарджийскому трактату, согласно которому Крым, и Очаков в том числе, оставались независимым ханством. 31 июля князь Репнин получил приказ императрицы заключить мирный договор с Турцией на предварительных условиях, не дожидаясь прибытия в Галац Потемкина.

Князь Репнин выполнил приказ, однако несогласованность в действиях привела к возникновению второго скандала.

[sasha a]

Покинув Царское Село ранним утром 24 июля, князь Потемкин со всей возможной неспешностью добирался до Галац 9 дней (!). Уже находясь на границе с Молдавией, он получил 31 июля радостное известие, что адмирал Ушаков разгромил турецкий флот у мыса Камакрия. Имея на руках «униженный» ответ Фокнера, Потемкин расчитывал эффектно завершить мирные переговоры. Лишившись не только флота, но и поддержки со стороны Англии, турецкая сторона была бы вынуждена дать согласие на создание буферного государства Дакия.

Однако по прибытии в Галац 1 августа выяснилось, что подписание мирного трактата состоялось 31 июля, причем на предварительных условиях, согласно которым Днестр объявлялся границей двух империй. То есть все усилия светлейшего князя по заключению секретного договора стоимостью в 2 млн рублей оказались напрасны. Кроме того, боевые действия русского флота 31 июля представляли собой, по сути, нарушение только что подписанного мирного договора. Порта объявила протест, Галацкий договор был признан недействительным. Россия в глазах Европы предстала вероломным варварским государством.

«Взбешенный этою неудачей, Фельдмаршал осыпал заслуженнаго Полководца (Репнина) страшными упреками, присоединил к онымъ угрозы». Тот же себя виновным не считал, отвечал, что «исполнил долг свой и готов дать ответ Государыне и Отечеству». (Бантыш-Каменский)

Чувствуя за собой вину и зная горячий характер светлейшего князя, государыня не решилась поставить Потемкина в известность о причинах, побудивших ее отдать приказ Репнину. Потемкин же считал свою договоренность с англичанами в силе и пытался возобновить переговоры с Портой. Ему удалось достичь договоренности о возобновлении переговоров, но уже в столице Молдавского княжества – Яссах.

Однако в начале августа произошло трагическое событие: на 21 году жизни внезапно скончался шурин цесаревича Павла - принц Карл Фридрих Александр Вюртемберг-Штутгартский. По одной версии он погиб, упав с лошади, по другой – скончался от горячки (Федорченко В.И. Дом Романовых. Москва. Олма-Пресс. 2002. С. 95). Наличие двух версий говорит о том, что со смертью принца связывали оба происшествия: он упал с лошади, а после этого впал в горячку и скончался в считанные дни.

Многим придворным эта странная смерть напомнила о судьбе несчастного фаворита императрицы – Александра Ланского, предсказавшего свою смерть. Как говорят, во время похорон принца Вюртемберг-Штутгартского, состоявшихся 13 августа, князь Потемкин, не дождавшись окончания литургии, вышел из церкви и, пребывая в глубокой задумчивости, чуть не сел на похоронные дроги, воспринял это как дурную примету и предсказал свою скорую смерть.

Надо сказать, что и в Европе мало кто сомневался в трагических последствиях, когда императрица неосторожно заказала бюст Фокса. Чарльз Фокс, судя по портретам, производил впечатление добродушного пожилого джентельмена, однако имел репутацию отравителя.

Портрет Фокса

В 1788-1789 г. английский король Георг III впал в сумасшествие. Он обращался к дубам как премьер-министру Питту, а своего заклятого врага Фокса называл «другом». В Парламенте обсуждался вопрос о дееспособности короля и установления над ним опеки. Немедленно пополз слух, что Георг III отравлен, в злодействе заподозрили Фокса. Тот провел год на Континенте, лечился на водах. (Mitchell. Charles James Fox. The Oxford Dictionary of National Biography. 1992. Р. 80) К счастью, король поправился, и обвинение с Фокса было снято. Но репутация опасного человека – осталась.

[sasha a]

Императрица сильно испугалась последствий своего двусмысленного заявления: кто знает, не объявят ли ее сумасшедшей, если она назовет Фокса своим лучшим другом? И не воспользуется ли Павел благоприятным моментом, чтобы установить над ней опеку? Опеку над Екатериной цесаревич может установить только в том случае, если на его стороне будет находится армия в лице светлейшего князя. За тайными переговорами Потемкина с англичанами императрица разглядела заговор против нее самой.

В Англии прекрасно знали о состоянии Екатерины и панических поисках выхода из создавшегося положения. 17 августа, когда из Флоренции в Петербург уже было доставлено донесение посла Мочениго о ссуде в 150 тыс рублей через банк Судерланда, Уолпол писал к мисс Берри: «Наши акционеры (под «акционерами» он подразумевал Порту, которая закупала в Англии оружие) пришли в состояние полного восторга в связи с усмирением России, и их не волнует вопрос, во сколько нам обошлось устрашение императрицы без видимых результатов, и говорят, что они могут себе это позволить» (С. 327)

Уолпол лукавил: «результаты» уже были видны. Как только Потемкин прибыл в Галац – его арестовали. В ставке делали вид, что князь заболел, но продолжает руководить делами. Екатерина писала к нему трогательные письма. Однако в последствии их пришлось подправлять. Так, письмо, датированное 28 августа, на само деле могло быть написано в первых числах августа, что видно из следующих слов: «О чем я всекрайне сожалею и что меня же столько беспокоит, есть твоя болезнь и что ты ко мне пишешь, что не в силах себя чувствуешь оной выдержать. Я Бога прошу, чтоб отвратил от тебя сию скорбь, а меня избавил от такого удара, о котором и думать не могу без крайнего огорчения. О разогнании турецкого флота здесь узнали с великою радостью, но у меня все твоя болезнь на душе... Прикажи ко мне писать кому почаще о себе. Означение полномочных усмотрела из твоего письма; все это хорошо. а худо то только, что ты болен. Молю Бога о твоем выздоровлении. Прощай, Христос с тобою. Платон Александрович тебе кланяется и сам пишет к тебе». (Брикнер. С. 209-210).

Трудно поверить, чтобы сведения о победе 31 июля русского флота у мыса Камакрия над турецким флотом доставлялись в столицу почти месяц. Фельд-егери доставляли депеши из Константинополя значительно быстрее – всего за 10-12 дней. Думаю, что цифра «8» была приписана к дате письма с целью фальсифицировать события в Галаце: до 13 августа светлейший князь находился в добром здравии. Он принимал участие в похоронах принца Вюртемберг-Штутгартского. Воспользовавшись благоприятным моментом светлейший князь предпринял попытку бежать, его должны были увезти в похоронной карете. Однако ему воспрепятствовали, а свидетелям инцидента объяснили, что князь по рассеянности чуть было не сел в похоронные дроги. С 13 августа князь заболел английской лихорадкой. 19 августа, все еще находясь в Галаце, он приобщился святых тайн у своего духовника архиепископа Амвросия.

[Дайчин-баатар]

он получил 31 июля радостное известие, что адмирал Ушаков разгромил турецкий флот у мыса Камакрия.

...

Трудно поверить, чтобы сведения о победе 31 июля русского флота у мыса Камакрия над турецким флотом доставлялись в столицу почти месяц.

Пардон, разве Ушак-паша разбил крокодила морей Саид-Али и капудан-пашу Хусейна не у мыса Калиакрия?