Количество срочных депеш, доставлявшихся в правительственные кабинеты европейских государств, резко возросло после 1 июля 1782 г., когда император Иосиф отправил из Люксембурга в Царское Село послание к Екатерине, в котором выражал готовность «вступить всегда и в какое угодно соглашение с Вашим императорским величеством относительно всяких событий, которые могут быть вызваны крымской смутой», а с другой – настоятельно просил государыню «открыть свои мысли и намерения».
В ответном письме от 10 сентября 1782 г. Екатерина предложила ввиду препятствий, которые Порта чинила проходу российских судов через Босфор и Дарданеллы, а также подстрекательств с ее стороны жителей Крыма к восстанию, заключить «секретную конвенцию о вероятных приобретениях, которые мы должны домогаться у нарушителя мира». В качестве основы такой конвенции Екатерина видела договоренность о создании между Российской, Австрийской и Турецкой империями буферного государства в составе Молдавии, Валахии и Бесарабии, которое она назвала античным именем Дакия. При этом Екатерина подчеркивала, что Россия не претендует на это буферное государство и стремится лишь присоединить крепость Очаков на Днестровском лимане и полосу земли между реками Буг и Днестр (то есть была сформулирована задача минимум, которая в итоге стала результом Ясского мирного трактата 1791 г.).
Однако в Европе немедленно уловили намек Екатерины на программу-максимум, заключавшейся в овладении русским флотом Босфором и Дарданелами, а затем распространении господства на Средиземном море. Свои геополитические намерения Россия не замедлила проиллюстрировать эффектной мизансценой.
Четырнадцатого октября 1782 г. русский посол в Гааге князь Дмитрий Алексеевич Голицын отправил обычной почтой письмо к барону Гримму, надписав конверт: A Monsieur, Monsieur le baron de Grimm, Ministre Plenipotentiaire de Saxe-Gotta, rue de la Chaussee d'Antin, pres le Boulevard. A Paris.
Приведу содержание письма полностью.
Гага, 14 октября 1782.
“Милостивый государь, жизнь человеческая — вещь, которую я меньше всего понимаю.
Я был самым спокойным человеком. Моя жена воспитывала наших детей в Мюнстере. Они преуспевали на-диво. Я видался с ними, когда им нужна была моя помощь. Я не вмешивался ни в какую интригу, ни в какой заговор. У меня были друзья. Я исполнял свои обязанности с такой аккуратностью, что был всегда доволен сам собой; все шло прекрасно. Одним словом, я был счастлив, очень счастлив, и вы это знаете.
Русская императрица, которая никого никогда не сделала несчастным, сказала мне на этих днях: “Отправляйтесь в Турин, не оставайтесь более в Голландии”.
Приходится покинуть жену, детей, друзей, вкусы, привычки и пр. И вот из счастливца, каким я был, я становлюсь несчастнейшим из людей. Какая перемена декораций! Понимаете ли вы в этом что-нибудь?
Если б вы могли объяснить мне это, вы оказали бы, как мне кажется, большую услугу всему человечеству, а в особенности тому, кто останется на всю жизнь вам преданным всем сердцем и всею душою.
Князь Дмитрий Голицын.
Р.S. Если б вы могли в ваших святых молитвах к св. Екатерине замолвить за меня словечко, вы спасли бы от крушения и несчастия целое семейство, которое прониклось бы к вам невыразимою словами благодарностью. Оно было бы вам обязано более чем жизнью, так как глава этого семейства в отчаянии и жизнь ему невыносима в настоящее время”.
(Письмо князя Д. А. Голицына к барону Гримму // Исторический вестник, № 7. 1882. С. 220-221)
Не требовалось большого умственного напряжения, чтобы понять прозрачный намек князя Голицына: в Турине намечались интриги и заговоры со стороны русских дипломатов. Все коронованные подписчики газеты барона Гримма «Correspondance litteraire philosophique et critique» немедленно получили крайне интригующее известие. Впрочем уже летом 1782 г. европейские наблюдатели заметили резкий всплеск в дипломатических сношениях России с итальянскими городами, расположенных на побережье Средиземного моря.
Первого июля 1782 г. в Геную, проследовав через Варшаву, Вену и Венецию, прибыл капитан первого ранга А.С. Мордвинов. В инструкции, составленной Безбородко, говорилось, что он назначается «поверенным в делах при Республике Генуеской и при других с нею смежных италианских областях, где нет еще особливых от е.в. акредитованных лиц..., с одной стороны, для поспешествования и распространения заводимой на Средиземном море подданными ея безпосредственной торговли, а, с другой - для приобретения подробных и верных сведений о настоящей политике итальянских областей, поскольку оная к общим всей Европы делам некоторое и небезважное отношение иметь может».
В свою очередь Генуэзская республика выразила желание направить в Петербург своего представителя – маркиза Дураццо. К сожалению, по семейным обстоятельствам маркиз Дураццо так и не смог приступить к исполнению дипломатических обязанностей. Вместо него в Петербург прибыл маркиз Стефан де Риварола, однако его миссия заключалась лишь в выражении благодарности русскому правительству за назначение в Геную своего представителя. Маркизу было строго запрещено обсуждать какие-либо политические или торговые вопросы.
Между тем, указом от 28 июля был назначен поверенный в делах России во Флоренции. А в августе 1782 г. стало известно о намерении Сардинии направить в Петербург своего посланника маркиза ди Парелла. Ответным шагом русского правительства стало назначение поверенным в Турин князя Голицына, имевшего к тому времени тридцатилетний стаж дипломатической работы.
Историко-документальный департамент
МИД Российской Федерации.//РОССИЯ И ЕВРОПА В XVIII в. Италия.http://64.233.169.104/search?q=cache:bHUFM0fMHkMJ:www.ln.mid.ru/ns-arch.nsf/88ff23e5441b5caa43256b05004bce11/12abe461c5805fc343256b06002fb330%3FOpenDocument+%D1%82%D1%83%D1%80%D0%B8%D0%BD+1782&hl=en&ct=clnk&cd=4&gl=us
Форма письма князя Голицына к барону Гримму и способ отправки (по недипломатическим каналам) говорят в пользу того, что содержание послания представляло собой санкционированную русским кабинетом «утечку информации». В своем «полуоткрытом» письме князь достаточно ясно дал понять, что несмотря на суету на Средиземноморском побережье, «перемена декораций» не предусмотрена. И действительно, благодаря «молитвам св. Екатерине», князь Голицын остался на своем посту в Гааге, который сохранил до кончины (1803 г.). Вместо Голицына посланником в Турин был назначен Н.Б.Юсупов, прежде выполнявший в Италии отдельные дипломатические поручения.
Юсупову поручалось "недреманным оком охранять интересы" Российского государства, "противное оным отвращать", "неосновательныя разглашения опровергать, а особливо посторонния негоциации наблюдать". Посланник должен был "внушать Сардинскому двору о пользе ближайшаго его с Россиею сношения, а до того о благосклонном приеме в его пристанях наших торговых судов и военных эскадр", ежегодно отправляемых в Средиземное море "для прикрытия и охранения начинающагося по оному безспосредственнаго кораблеплавания россиян".
В то время как на итальянской сцене разыгрывалась пантомима «русские прорубают окно в Средиземное море», европейские политики рассматривали на свет водяные знаки в секретных документах, которые составлялись в кабинетах Австрии и России. Осенью 1782 г. на стол императора Иосифа легла докладная записка австрийского посла графа Кобенцеля, а для русской императрицы А.А. Безбородко составил «Записку по Греческому проекту».
(Стегний П. В. Еще раз о греческом проекте Екатерины II. Новые документы из АВПРИ МИД России // Новая и новейшая история, № 4. 2002. С. 101-119)
Оба документа сближает не раз повторяющееся утверждение, что Англия ни при каких обстоятельствах не собирается вмешиваться в европейские дела, т.к. глубоко увязла в американской войне.
Австрийский посол докладывал императору Иосифу: «Какую помощь могла бы оказать нам Англия, для того чтобы прикрыть наши владения от берлинского двора? Нынешняя война слишком занимает эту державу, для того чтобы она могла в ее течение предпринять малейшее усилие в нашу пользу. А если она закончится, то Великобритания не будет ни к чему склонной более, чем к тому, чтобы возместить свои потери длительным миром; оставаясь традиционно безразличной ко всему, что происходит на континенте, она будет избегать вовлечения в новую войну, а если бы она все-таки этого захотела, то поскольку ее морские силы будут заняты берлинским двором, то какую помощь она могла бы эффективно нам оказать?» (
КОПИЯ СЕКРЕТНОГО СООБЩЕНИЯ АВСТРИЙСКОГО ПОСЛА ГРАФА КОБЕНЦЕЛЯ.1782 год. Там же. С. 110).
Ему вторит Безбородко: «Англия, хотя бы и была прямо на нашей стороне, мало нам тут пособия принести может. Она, без сомнения, выйдет из настоящей войны при всей славе с знатным ущербом своего могущества. Нельзя никак полагать, чтобы она, конча беспосредственные свои дела, нашла для себя сходным вмешаться в наши, где для нее великой пользы ожидать трудно, вместо того еще и иная предлежит опасность дать повод к новой войне с Бурбонскими дворами. Она, конечно, не отказалась бы заключить с нами союзный оборонительный договор, не изъемля уже из случая союза и турецкую войну».
К записке Безбородко приложена следующая собственноручная резолюция Екатерины:
«Я думаю, что Франция и так может быть довольна, что Россия не есть союзник Англии.
Второе, Франции откровенности давать надлежит не инако, как дабы осталось пассивна.
Третье, Англию фаворизировать нужно во многом, но союза ее избегнуть, колико можно.
Четвертое, между королем Прусским и императором остается пока роль всегдашнего медиятора или посредника.
Пятое, Курляндия должна остаться навсегда как есть, между державами независима»
(ЗАПИСКА БЕЗБОРОДКО ПО ГРЕЧЕСКОМУ ПРОЕКТУ. Там же. С. 113, 119)
А вместе с тем, тень Великобритании постоянно мелькала русско-австрийского союза, то появляясь в виде шотландских вольных каменьщиков, то облачаясь в лохмотья «английской лихорадки», то наряжаясь в дипломатические одежды. Так, непосредственно накануне русско-турецких переговоров в Яссах, во время своего пребывания в Петербурге с февраля по август 1791 г., князь Потемкин несколько раз встречался у себя на даче с английским послом сэром Эверардом Фокнером, присланном в Россию с секретной миссией. Предметом обсуждения являлись условия мирного договора с Портой.
Следует отметить, что Фокнер являлся другом и постоянным корреспондентом Вольтера, столь почитаемого императрицей. Вольтер жил в доме Фокнера во время своего пребывания в Англии. Сэр Эверард в 1737-1744 гг. исполнял обязанности посла Англии в Оттоманской империи, с 1745 г. имел должность начальника Британского почтового ведомства и ведал переброской английских военных транспортов в район Дарданелл. В том же году он стал одним из инвесторов первой в Англии порселановой мануфактуры.
(The Albemarle Papers. Ed. Terry, Charles Sanford. Aberdeen, 1901. Vol. II. Pp. 390-391.
...Здесь приходит на ум саркастическое замечание одного коллеги о «несолидном» пожелании Петра I приобрести за границей порселановые печи. О «печах» ли заботился государь? Как видим, люди, понимавшие толк в поставках вооружения, с удовольствием вкладывали капиталы в производство фарфоровых стауэток и прочие мелочи. В конце концов, фирма «Ремингтон» выпускала не только пишущие машинки, но и оружие....
По свидетельству Самойлова, именно переговоры с Фокнером заставили князя Потемкина задержаться с отъездом в Яссы: : «По сим-то обстоятельствам князь Григорий Александрович пробыл в столице долее, нежели военные обстоятельства главного над армиями начальства ему позволяли».
Несомненно, именно достигнутая с Фокнером неофициальная договоренность о поставках вооружения дала возможность Потемкину вести переговоры с Портой в ключе превосходства, и вынуждала главного визиря Юсуф-пашу заискивать и осыпать подарками главу русской миссии. Бряцая английским оружием, князь мог рассчитывать на выполнение любых условий. Таким образом, «Греческий проект» опирался на английские поставки вооружения. Скоропостижная смерть князя 5 октября 1791 г. изменила расстановку сил.