Что же касается плача Ярославны - с общим направлением того, что Вы пишете, я согласен. Голова Игоря ("...зло ти телу кроме головы...") - не победная. а повинная, но он остается любимым "ладом" несмотря на это. Правда, мне всё же трудно, в свете настолько лирических слов, посвященных ему, видеть в нём "антигероя".
Об уникальности образа Ярославны для средневековой литературы - переношу сюда в чуть подправленном виде фрагмент из "Эпилога" своей книги.
(цитата) Ярославна уникальна тем, что ни в одной средневековой литературе нет больше ни одного образа женщины, которая не оделяет своей благосклонностью самого доблестного, а просто любит - беззаветно и независимо от ратных деяний любимого.
Кто-то, быть может, удивится, но это факт. Прекрасные дамы увенчивали безупречных героев, тема же любви к побежденному не обыгрывалась ни эпосом, ни рыцарскими романами. Я не утверждаю, что так было в жизни, но литература этих законов придерживалась. В «Нибелунгах» возлюбленная есть только у сильнейшего из сильнейших – Зигфрида, да и чувства к нему она проявляет только узнав о его подвигах… а что было бы, не отличись он так, не бейся он лучше всех?... Когда же он добывает бургундскому королю Гунтеру амазонку Брунхильду, тот в первую брачную ночь, желая овладеть молодой женой, оказывается в смешном и унизительнейшем положении: она связывает его и подвешивает на крюк; и это – символически, - как бы «наказание» не самому сильному за то, что хочет любви без заслуг. В рыцарской литературе тоже только совершивший самые великие подвиги мог играть роль возлюбленного. Эта традиция являлась настолько непреложной, что даже Вальтер Скотт, умнейший и очень тонкий писатель, повествуя о средних веках, вынужден был приписать своему лирическому герою, Айвенго ( у которого юношески утонченная внешность ), две победы на турнирах над гораздо более «силовым» по облику, «матерым» Буагильбером – прежде чем они выезжают биться насмерть. Я, прочитав роман, подумал, что в образе этого Айвенго было бы куда больше истинной героики, если бы автор изобразил его именно дважды поверженным ранее рукой Буагильбера – если бы он, понимая, что слабее страшного противника, все же выехал бы на поединок с ним, защищая прекрасную Ревекку и уповая на Божий суд… Вальтер Скотт понимал это, я уверен, не хуже меня, но он, видимо, не мог отступить от канонов: роман «не читался» бы… Далее, и у Шекспира шестнадцатилетний и очень утонченный Ромео побеждает гораздо более взрослых и опытных Тибальта и графа Париса: тоже ведь не совсем это естественно, но – каноны! В отличном - кажется англо-итальянском, - фильме семидесятых годов этот момент был «схвачен» и мастерски откорректирован: Париса вообще нет, ибо он не столь обязателен по сюжету, Тибальт же намного сильнее Ромео и несколько раз сбивает его с ног, но, уже готовясь нанести смертельный удар, налетает по оплошности на выставленный лежащим юношей меч… Но это только в наше время так корректируют: раньше принцип «возлюбленный побеждает всех» соблюдался неотступно. Так же точно и на Востоке: Тариэл ( «витязь в тигровой шкуре» ) доблестью заслуживает отношение возлюбленной, которая могла бы, в принципе, обращаться с ним и получше, а не «судить» – в одном эпизоде она его жестко и несправедливо упрекает… Впрочем, надо сказать, что и в целом «характер у нее не золотой». Как бы то ни было, ни в средневековой, ни в более поздней, навеянной средневековыми мотивами, «любовной» литературе перед прекрасной дамой не ставится очень важный, сакраментальный, по-моему, вопрос: как бы она поступила, будь ее возлюбленный побежден ( другим воином или, скажем, драконом ), прояви он слабость? Неужели оставила бы его – уже не «достойного»?...
А Ярославна дает ответ – чистый, любящий и безмерно женственный. Да это и не «вопрос» для нее. Она не интересуется тем, самым ли доблестным был Игорь в схватках ( нет, не самым - основное авторское восхищение вызывает Всеволод ); она не «судит» его за проигранную битву, за то, что в плен попался… Ее порыв – безусловный, - взмолиться о любимом, лететь к нему на выручку, утереть его раны. При том, что он и полководец, видимо, не особенно хороший, и ратными подвигами не всех превзошел. Он – просто любимый; Ярославна не награждает его любовью-восхищением «за боевые заслуги», а именно любит по настоящему и ни за слабость, ни за робость не откажется от него. Победитель или побежденный – он останется возлюбленным и не будет покинут никогда.
В Ярославне есть нечто от «вечной женственности», и мне с юности, еще задолго до первых ростков моей гипотезы, решительно не верилось, что подобное могло взрасти на почве той, с позволения сказать, духовной жизни, которая традиционно приписывалась восточным славянам до так называемого «крещения». Этот образ мог создаться только в рамках мировоззрения очень высокого по типу. Так и получается: за жившей в 12-ом веке Ярославной – по меньшей мере шесть, а то и больше, веков библейско- христианской (хотя и довольно архаичной по "исполнению") культуры. (конец цитаты).