Nikola писал(а):Keil, именно о делопроизводстве и должна идти речь.
Для справки, право - это прежде всего совокупность, а точнее - система норм или правил поведения. С учетом этого, обращаю внимание, что договоры с греками представляют собой международные нормативно-правовые акты, основанные на комплексе двух правовых систем русского и греческого права.
Греки не могли создать такой документ самостоятельно при всем желании. Они не знали русского права. А если так, то в создании договоров, бесспорно, русская сторона играла если не преимущественную роль, то как минимум равную грекам. В номах договоров значительную часть положений составляют нормы русского национального права, нашедшего отражение в позднейших источниках. В греческом праве подобных положений никогда не было.
Nikola писал(а):Клятва не входит никаким боком в предмет договора и не имеет отношения к источникам заложенных в условиях договора правовых норм.
Клятва входит в состав нормативного предписания, определенного договорами. Я вам уже писал, что согласно тексту договоров клятва по своей вѣрѣ имела очень большое значение. Человека обвиняемого в совершении правонарушения могут отпустить, если он только поклянется, что не делал этого. Однако, если обнаружится, что тот солгал, его казнят. Такое же сильное значение клятва имела и в процедуре заключения договоров, клялись всегда по своей вѣрѣ. Поэтому того, что предлагает Лемурий - Греки угрожали отступникам от роты отказом в помощи христианского Бога, что делало этих отступников клятвопреступниками прежде всего перед христианами Византии - быть не могло.
В отношении ваших сомнений в принадлежности правил о клятве к нормам закона русского, к русскому праву вот небольшой комментарий Беляева (я только поделю на абзацы, сложно читать):
Беляев писал(а):Вторая статья договора свидетельствует, что во времена Олега русское общество при разборе обид и преследовании преступников уже не допускало самоуправства и требовало суда над преступниками, чтобы обиженные представляли свои жалобы общественной власти, а не сами разделывались с обидчиками.
Статья говорит: «А о головах, когда случится убийство, узаконим так: ежели явно будет по уликам, представленным на лицо, то должно верить таковым уликам. Но ежели чему не будут верить, то пусть клянется та сторона, которая требует, чтобы не верили; и ежели после клятвы, данной по своей вере, окажется по розыску, что клятва дана была ложно, то клявшийся да приимет казнь».
Здесь явно и прежде всего выступает суд как главное основание общественного благоустройства. На суде главным доказательством и основанием обвинения считалось поличное; тогдашний суд решал дело по одному поступку, каким он есть налицо; обвиняемый в убийстве был признаваем убийцей, ежели труп убитого был ему уликой. Но, впрочем, и при главном основном судебном доказательстве закон не отвергал других доказательств – он допускал и спор против улик: обвиняемый мог по закону требовать, чтобы не верили уликам, т.е. отводить их от себя; но в таком случае он должен был подтверждать свое требование клятвой, и если после клятвы по розыску оказывалось, что клятва была дана ложно, то клявшийся за это подвергался особой казни.
Таким образом, в числе судебных доказательств того времени кроме поличного мы находим клятву, или присягу, и розыск, может быть допрос свидетелей. Клятву по закону должен был давать тот, кто отрицал или отводил от себя улики. Сии судебные доказательства вполне согласны с доказательствами, находящимися в Русской Правде и других последующих узаконениях; следовательно, нет сомнения, что суд и судебные доказательства Олегова договора принадлежат русскому законодательству.
