Военное дело доиндустриальных обществ

[thor]

Остановимся теперь подробнее на ополчении. Когда речь идет о народном ополчении-exercitus, прежде всего встает проблема – а кто входил в его состав? Каким была его численность? Дело в том, что переселенцы-варвары по отношению к коренному населению на территориях Западной Римской империи составляли меньшинство, и порой весьма и весьма очевидное. Так, Ж. Ле Гофф полагал, что расчеты, показывающие численность варваров, осевших на римском Западе, составляла около 5 %, недалеки от истины (Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992. С. 33). В принципе в этом нет ничего невозможного. В обыденном сознании устоялось представление об эпохе Великого переселения народов как о времени, когда действительно, с места снимались и перемещались на значительные расстояния целые народы, насчитывающие, в соответствии с современными представлениями о народах, сотни, а то и миллионы людей со всем их скарбом и пр.На деле же речь идет о переселении племен и союзов племен (воспользуемся этими старыми и привычными терминами), численность которых была относительно небольшой. Так, в 429 г. численность «народа» вандалов (и примкнувших к ним аланов и нек. других «народов»), что под предводительством своего rex’а Гейзериха, определяется в примерно 75-80 тыс. «душ» обоего пола. «Народ» свевов, осевший в начале V в. в северо-западной Иберии, насчитывал примерно 20-25 тыс. «душ», а франки, отправились завоевывать Галлию в количестве около 100 тыс. «душ» (См: Диснер Г.-И. Королевство вандалов. Взлет и падение. СПб., 2002. С. 61; Клауде Д. История вестготов. СПб., 2000. С. 62; Томпсон Э.А. Римляне и варвары. Падение Западной Римской империи. СПб., 2003. С. 140, 143; Уоллес-Хедрилл Дж.-М. Варварский Запад. Раннее Средневековье. СПб., 2002. С. 89).
Попытаемся, исходя из этих цифр, определить размеры варварского войска. Вне всякого сомнения, у варваров, долгое время придерживавшихся обычаев «милой, старой доброй старины», всякий свободный мужчина считался воином. Поэтому с приводимыми в литературе оценками численности варварских войск (например, для тех же вандалов 10-15 тыс. воинов, для свевов – 6-7 тыс., для франков 20-25 тыс.) в принципе можно согласиться, но при одном условии – речь идет об общем числе боеспособных мужчин, которых теоретически можно призвать к оружию. Однако далеко не факт, что подобная тотальная мобилизация могла быть осуществима на практике. Конечно, можно принять во внимание сведения Аммиана Марцеллина, который писал, повествуя о события на рейнской границе в 357 г., что аламанны и их союзники под началом «короля» Хнодомара и его 6 вассальных «царьков» выставили против римлян 35 тыс. воинов (т.е., если м предположим, что это были все боеспособные мужчины, общая численность аламаннского союза могла составлять порядка 175 или более тыс. «душ». См.: Amm. Marc. XVI. 26), но при это необходимо иметь ввиду, что такое напряжение сил было возможно только в экстренных случаях, причем такая «акция» неизбежно носила разовый, единичный характер, и тогда, когда можно было действительно собрать под начало одного «короля» всех способных держать в руках оружие – т.е., когда в самом деле «народ» отправлялся переселяться на новые земли в поисках лучшей доли.

[thor]

Однако в противном случае тотальная мобилизация всех и вся была невозможна даже в силу чисто технических причин – собрать быстро рассеянных по большой территории германцев, привыкших жить отдельными хуторами (См.: Гуревич А.Я. Аграрный строй варваров // Гуревич А.Я, Избранные труды. Древние германцы. Викинги. СПб.., 2007. С. 35 и далее). Если же мы учтем, что раннее Средневековье – это «мир редкого человека» (Гуревич А.Я, «Феодальное Средневековье»: что это такое? Размышления медиевиста на грани веков // Гуревич А.Я, История – нескончаемый спор. М., 2005. С. 734), ставший таковым в результате упадка античной цивилизации (См., например: Ле Гофф Ж. Цивилизация Средневекового Запада. С. 28-29,35-36), в условиях упадка центральной власти (в сравнении с римскими временами, конечно), отмобилизовать всех боеспособных мужчин и перебросить их, снабдив необходимым провиантом и фуражом, на сколько-нибудь приличное расстояние, а потом вести более или менее продолжительную военную кампанию – согласимся, что это было практически невозможно! Так что полагать, что общее количество боеспособных мужчин в том или ином варварском королевстве и максимальная численность варварского войска, т.е. совпадение понятий «народ» и «войско», как это следует при буквальном прочтении раннесредневековых хроник, было бы ошибкой. Да, принцип «всякий свободный человек обязан служить королю в течение всей кампании, пока у него есть силы, полностью обеспечивая себя на это время всем необходимым» оставался в силах, но на вопрос – насколько тогдашние варварские короли могли на практике реализовать это принцип, можно ответить однозначно – этот принцип действовал только на бумаге. Его практической реализации мешало множество объективных и субъективных обстоятельств.
Поэтому есть все основания согласиться с мнением Г. Дельбрюка, который писал, что римлянам с их администрацией, средствами и правильно организованным снабжением можно было выставлять в кампанию армии в десятки тысяч солдат, но варварские короли были лишены этого, так как «… мир снова погрузился в натуральное хозяйство, и германские короли уже не имели в своем распоряжении римской административной организации. Воинов больше не держали сосредоточенными в легионы. Для того, чтобы их прокормить, их приходилось распределять по всей стране… Не составило б никакого труда собрать в чисто германских областях более крупные отряды, но в таком случае не было бы возможности их прокормить, не нарушая при этом всех установленных порядков и не уничтожая местной культуры (не стоит забывать о том, что примитивная экономика варварских государств, основывавшаяся на сельском хозяйстве, не имела большого запаса прочности, и небольшие по, предположим, римским меркам, потрясения могли погрузить ее в глубокий кризис, переходивший в многолетнюю депрессию со всеми вытекающими отсюда последствиями – Thor)…» (Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Т. II. СПб., 2001. С. 297, 298).

[thor]

Следовательно, можно предположить, что с того самого момента, как варвары начали оседать на территории Западной Римской империи и начали строительство собственной примитивной государственности, значение прежнего народного ополчения начала постепенно падать. Выставлять десятки тысяч воинов варварские короли были неспособны хотя бы по чисто техническим причинам. В пользу довода о немногочисленности варварского exercitus’a и снижения его роли на протяжении VI – нач. VIII вв. говорят также и следующие соображения. Во-первых, на первых порах варвары-германцы отнюдь не стремились смешиваться с романским населением и, поскольку последнее в массе своей отвыкло от военной службы или не стремилось к ней, то представить себе, что оно массово привлекалось на службу в exercitus, крайне трудно (хотя вроде бы есть свидетельства того, что варварские короли некоторое время продолжали привлекать к службе в своих армиях римских солдат, главным образом лимитанов. Так, во всяком случае, можно истолковать данные Прокопия Кесарийского. См. De bello Gotico. I. 12. Есть указания на это и у Исидора Севильского в его «Истории готов». См: Historia gothorum. 70). Не стоит забывать также и о том, что романское население в варварских королевствах оказалось, как правило, в положении людей второго сорта, неполноправным, а потому с точки зрения варварского этоса ожидать распространения на него обязанности служить в войске было бы ошибочным. Наконец, чисто ради самосохранения варвары должны были стремиться сохранить status quo, сложившийся еще во времена Римской Империи, когда воины-miles противопоставлялись штатским «шпакам»-civis, ибо, как было отмечено выше, в процентном отношении варвары составляли меньшинство населения в новообразованных «королевствах» (кстати, именно это противопоставление формально сохранялось у тех же остготов – так, Теодорих своим указом запретил римлянам носить оружие и сами римляне в это мне видели ничего предосудительного. Кассиодор писал по этому поводу, что римляне могут спокойно трудиться и жить, занимаясь повседневными делами потому, что готы взяли на себя обязанность с оружием в руках защищать установленный порядок). В последующие же десятилетия, по мере ассимиляции германцев романским населением (или же наоборот, как это было в Британии) и распада традиционных форм социального и экономического бытия социальное расслоение внутри самого варварского общества все более или более усиливалось, и рядовые свободные члены общества (типа саксонских фрилингов или англосаксонских кэрлов) так или иначе втягивались в процесс постепенной утраты «всех публичных обязанностей, связанных с правами свободного человека», в т.ч. и прежде всего военной службы (характеристику этого процесса см., например: Гуревич А.Я. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе // Гуревич А.Я. Избранные труды. Древние германцы. Викинги. С. 292-308). Т.о., по мере превращения прежних общинников-воинов в крестьян их значимость как основы варварского войска стремительно падала.

[thor]

Конечно, на основании ряда актов варварских королей можно возразить – как же так, если вот они, документы, в которых черным по белому прописано: в войске должны служить все, без различия происхождения и социального статуса (применительно к концу VI и VII вв.). Например, 51-я статья законов уэссекского короля Инэ говорила: «Если уклоняется от участия в походе (fyrd) кто-либо из сословия дружинников, то [если он] владеет землей, пусть уплатит 120 шиллингов и лишится своей земли, – [если он] не владеет землей – 60 шиллингов; кэрл [пусть платит] 30 шиллингов войскового штрафа» (http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty ... a/text.htm). Схожие положения можно обнаружить и в других варварских королевствах. Так, Григорий Турский неоднократно указывает на случаи, когда франкские короли призывают в поход всех способных носить оружие (См. Historia Francorum. V. 26; VII. 42). Однако, исходя из контекста этих сообщений, эти случаи попали в хронику только потому, что они, касаясь «людей церкви», были чем-то из ряда вон выходящим, нарушением традиции, и потому вызывали возмущение со стороны клириков. Следовательно, в этом случае можно с уверенностью предположить, что всеобщая воинская повинность не распространялась в это время на владения церкви. А это, согласимся, уже немалая часть населения.
Далее, могут сослаться на законы вестготских королей Вамбы и Эрвига (первый правил в 672-680 гг., второй – в 680-687 гг.). Однако в законе Вамбы (ноябрь 673 г.) сказано, что «… со дня или со времен, установленного этим законом, если неприятель начнет какие-либо военные действия против нашей родины, каждый, – будь то епископ или всякое иное лицо духовно звания, герцог или граф, тысячник, наместник, королевский дружинник или кто-либо иной, происходящий из того же самого диоцеза, где начались эти военные действия, или из другого, который граничит с ним, или всякий другой, случайно находящийся в этих областях или на этой территории в пределах ста миль, – тотчас после того, как возникнет в том необходимость и как только он получит уведомление от своего герцога, графа, тиуфада, наместника или от кого-либо иного или уже узнает об этом каким-либо иным путем и не выступит быстро в защиту народа и родины нашей со всей своей дружиной, какой располагает…» (Цит. по: Дельбрюк Г. История военного искусства в рамках политической истории. Т. III. СПб., 2001. С. 302). Дальше я не буду цитировать, а попытаюсь проанализировать данный отрывок. Внимательно прочитав текст, мы никак не можем заключить из него, что речь идет действительно о всеобщей воинской повинности. Конечно, термин «кто-либо иной» можно расширительно истолковать в смысле тотального охвата всего и вся, что ходит, ползает или вообще шевелится. Но мешает согласиться с этим концовка цитаты – «со всей дружиной, какой располагает». У всех вестготов, независимо от происхождения и социального статуса, были дружины? Наконец, в тексте закона Вамбы четко и недвусмысленно указано, что мобилизация, даже если она и носила «тотальный» характер, тем не менее была локальной.

[thor]

В законе Эрвига вроде бы понятие «кто-либо другой» толкуется более точно: «…этим специальным декретом мы постановляем, чтобы каждый человек, будь то герцог или королевский дружинник, гот или римлянин, свободнорожденный или даже отпущенник, или кто-либо из государственных слуг…» (Цит по.: Дельбрюк Г. Указ. соч. С. 304). Здесь вроде бы все понятно – все, независимо от того, гот ли это или же римлянин, свободный или вольноотпущенник – все должны следовать королевскому призыву и становится под его знамена. Однако дальше следует весьма примечательная фраза, позволяющая серьезно усомниться в тотальном характере мобилизации: «…которые должны отправиться в войско, отправившись в поход, привел бы с собой десятую часть своих рабов. И эта десятая часть рабов должна явиться не безоружной, но снабженной различными видами оружия…». (Там же. Более того, Э.А. Томпсон отмечал, что у вестготов «…большая часть армии в VII в. состояла из выставленных землевладельцами рабов…»: Thompson E. The Goths in Spain. Oxford, 1969. P. 318). Значит, тот, кто подлежал призыву, должен был явиться в войско во главе десятой части своих рабов, и не просто толпы, а хорошо вооруженных людей – а не говорит ли это о том, что призыву подлежали те, кого у скандинавов называли «бондами», т.е. крепкие, зажиточные хозяева, «мужи», этнографические «бигмены», опиравшиеся на многочисленных домочадцев, клиентов и рабов (См. также: Контамин Ф. Указ. соч. С. 30-31)?
Одним словом, о какой всеобщности призыва может идти речь, даже если считать, что в VII в. различия между пришлыми германцами и туземным романским населением практически стерлись? И как тогда можно вести речь о насчитывающих десятки тысяч, а то и более, ратях, когда мобилизация носила локальный характер и затрагивала главным образом зажиточных людей, А как могло быть иначе при тогдашнем уровне развития хозяйства и примитивных агротехнологиях, требовавших больших затрат ручного труда и когда каждая пара рук в крестьянском хозяйстве была даже не на вес золота, а много, много больше – от этого порой зависела сама жизнь крестьянина и его семейства? А к этому добавим также еще и чрезвычайно высокую по тем временам стоимость оружия. «Рипуарская правда» сообщает, что доспех (кольчуга или чешуйчатый панцирь?) стоили 12 солидов, шлем – 6, меч с ножнами – 7, копье и щит – 2 солида (Контамин Ф. Указ. соч. 198). Для сравнения, согласно тем же законам корова стоила 1 солид, вол 2 солида. «Аламаннская правда» отмечала, что свинья стоила 1/3 солида, конь стоил до 6 солидов, возмещение за убитого сторожевого пса составляло 1 солид (Аламаннская правда. 22. 1; 71. 1; 83. 5).

[thor]

Т.о., можно только согласиться с мнением М. Нечитайлова, который писал, что «армия (exercitus) поздних Меровингов и ранних Каролингов/Арнульфингов, в основе своей состояла из магнатов и их вооруженных свит, дружинников (socii), внешне напоминая традиционную пирамидальную модель феодального войска Средневековья, только без вассальных связей и бенефициев. Вне всякого сомнения, если в VI-VIII вв. мелкие свободные держатели, франкские крестьяне, и привлекались к участию в войнах (всеобщая мобилизация на три месяца – lantweri), то только в том случае, если регион подвергался угрозе вторжения. Тогда, конечно, каждый свободный и даже несвободный человек по королевскому призыву (bannum) под угрозой смерти или штрафа был обязан браться за оружие, защищая себя и свой край в рядах спешно собранной милиции, в первую очередь – на стенах соседнего города или крепости… Ополченцы участвовали как в оборонительных, так и в наступательных военных акциях, а также исполняли полицейские обязанности в мирное время. Протяженность их службы могла достигать трех месяцев, при этом они могли заходить от родного города на расстояние до 500 километров». И, поскольку «…воины должны были сами снабжать себя оружием, доспехами, одеждой, транспортом и продовольствием», то, «…учитывая длительный срок службы, частые призывы в поход и стоимость участия в кампании, ясно, что лишь человек со стабильным и сравнительно высоким положением в обществе мог позволить себе участие в военных действиях – как правило, тот, земли которого обрабатывали рабы или крепостные…» (Нечитайлов М. Армии независимой Аквитании // http://artoftactics.com/rus/modules.php ... le&sid=149). Одним словом, говорить об армиях насчитывающих десятки тысяч воинов применительно к эпохе, последовавшей сразу после того, как распалась Западная Римская империя и варвары осели на ее землях, создав свои государства, не приходится (примечательно, что в одном из списков англосаксонских законов короля Инэ, относимого ко временам короля Альфреда, говорится: «До семи людей мы называем разбойниками, от семи до тридцати пяти – бандой, а сверх того – here (т.е. войско – Thor)…»: Сойер П. Эпоха викингов… С. 180. Итак, «войско» – это то, что больше трех дюжин воинов!). И снова аналогия: Бертинские анналы сообщают, что в 845 г. норманнский флот (еще раз подчеркну, что у скандинавов традиционные формы организации военного дела сохранились много дольше, чем на континенте) из 120 кораблей осадил Париж, а другой флот, из 60 кораблей, вторгся в землю саксов, спустившись вниз по течению Эльбы (См.: http://vostlit.info/Texts/rus14/Annales_Bertiniani). Даже если предположить (что сомнительно), что анналист привел точные сведения о численности датского флота, то и тогда армии данов были чрезвычайно немногочисленны – если считать в среднем по 30-40 чел экипажа на корабль (см., например: Сойер П. Эпоха викингов… С. 124-125), то в первом случае войско данов составляло порядка 3,5-5 тыс. воинов, а во втором – около 2 или несколько более того тыс. чел.

[thor]

И еще одно обстоятельство, которое также существенно повлияло на падение значения exercitus’a и, напротив, возрастания значения трансформирующейся древней дружины (а, значит, и на сокращение общей численности выставляемых варварскими королевствами армий). Речь идет о наметившейся тенденции к изменению баланса между пехотой и конницей в пользу последней (не по численности, конечно, а по значимости и по месту в войске и на поле боя). Судя по всему, изначально германцами не были всадниками и предпочитали сражаться пешими и лишь окружение вождя и он сам бились конными. Однако с началом Великого переселения народов ситуация начала постепенно меняться. И если, условно говоря (согласно Ф. Кардини), «западные», «лесные» германцы в значительной степени продолжали следовать старой доброй традиции сражаться преимущественно пешими (как франки, о чем свидетельствует, к примеру, Historia Francorum. II. 37 – «готы вели бой копьями, а франки – мечами…». Это фразу можно трактовать только как указание на то, что готы были всадниками, тогда как франки в массе своей пехотинцами, тем более что на это указывал и Прокопий Кесарийский (De bello Gotico. II. 25): франки имели «…всадников только около своего короля в небольшом числе; эти всадники имели только одни копья; все же остальные были пешими, не имели ни луков, ни копий, но каждый нес меч, щит и одну секиру…»), то «восточные», «степные» германцы, готы и вандалы прежде всего, успешно осваивают технику конного боя (См., например: De bello Gotico. I. 18, 27; IV. 29-32 и др.; Диснер Г.-И. Королевство вандалов. СПб., 2002. С. 148-149; Клауде Д. История вестготов. СПб., 2002. С. 60. Характерная деталь: в 478 г. готский вождь Теодерих Страбон обвинил своего тезку, Теодериха сына Тиудимира в том, что из-за его неразумных действий готы, ранее имевшие каждый по 2-3 лошади, теперь, «не имея ни одной, тащатся за тобой по Фракии пешие, словно невольники…»: Малх Филадельфиец. Фрагм. 17 // Византийские историки Дексипп, Эвнапий, Олимпиодор, Малх, Петр Патриций, Менандр, Кандид, Ноннос и Феофан Византиец. Рязань, 2003. С. 190).
Замечательное описание готского тяжеловооруженного всадника, искусно владеющего как конем, так и оружием, оставил Прокопий: «На нем (на Тотиле – Thor) было надето оружие, богато разукрашенное золотом; украшения его перевязей на шлеме и на копье были пурпурные; развеваясь, они производили удивительное впечатление истинно царского наряда. Сам он, сидя на великолепном коне, между двумя войсками искусно проводил «игру с оружием». Он пускал коня скакать по кругу, затем, поворотив его в другую сторону, вновь заставлял делать круги. Во время этой скачки он пускал в воздух копье, и, схватив это еще дрожащее в воздухе копье, он с большим искусством часто перекидывал из одной руки в другую; он с гордостью показывал свое искусство, то откидываясь назад, то раскачиваясь и склоняясь на ту и на другую сторону…» (De bello Gotico. VIII. 31. На это же обстоятельство указывал и Исидор Севильский в своей «Истории готов»: Historia gothorum. 69-70). Однако, учитывая дороговизну комплекта полной защиты всадника, таких всадников у германцев было, судя по всему, немного и большую часть их конницы составляли легковооруженные воины, вооруженные дротиками и мечами (См., например: Historia gothorum. 69).

[thor]

Правда, настоящими, «природными» всадниками, подобно аланам или гуннам, «степные» германцы так и не стали – как писал Маврикий (?) в своем «Стратегиконе», «…светловолосые народы (франки и лангобарды – Thor, однако, надо полагать, что это приложимо в первую очередь к лангобардам и готам)… решительно вступают в рукопашную схватку и верхом, и в пешем строю; если они, как это случается, оказываются в затруднительном положении в конных сражениях, то по условному знаку они сходят с лошадей и встают в пеший строй (см., например: De bello Gotico. IV. 35 – Thor), не уклоняясь от боя даже будучи в меньшинстве против кавалеристов… Предпочитают сражение в пешем строю (это относится скорее всего к франкам – Thor)…» (Mauricius. XI. 3). Примерно в том же духе выражался и Исидор Севильский в своей «Истории готов» спустя примерно полстолетия после Маврикия: «В искусстве войны они (т.е. вестготы – Thor) достаточно умелы, сражаются верхом на лошадях не только копьями, но и дротиками. Хотя они ходят на бой пешим порядком так же как конным, более всего они доверяют ловкости своих лошадей» (Historia gothorum // http://www.vostlit.info/Texts/rus/Isido ... metext.htm).
Причин на то, на наш взгляд, можно выделить несколько. Во-первых, хороший верховой конь стоил, как было отмечено выше, в то время недешево, да и было их немного. Как отмечал Ф. Кардини, «…в связи с ухудшением отношений между Востоком и Западом романо-германская Европа оказалась лишенной притока лошадей из мест традиционного производства наиболее ценных пород. В этом одна из причин запоздалого развития кавалерии у франков, особенно же саксов, тогда как традиции конного воинства по-прежнему процветали у лангобардов, в течение продолжительного времени поддерживавших связи с балканско-дунайским регионом, и у вестготов…» (Кардини Ф. Истоки рыцарства. Сретенск, 2000. С. 269). Во-вторых, несовершенные седла и узда, а также отсутствие стремян (которые на Западе появилось не ранее 1-й пол. VII в. См.: Никоноров В.П. К вопросу о роли стремян в развитии военного дела // Степи Евразии в древности и средневековье. Кн. 2. СПб., 2002. С. 264. При этом В.П. Никоноров отмечал, что «нет никаких оснований утверждать, что они (т.е. стремена – Thor) изначально предназначались для боевого использования. Представ¬ляется достаточно очевидным, что должно было пройти какое-то время после знакомства со стременами, прежде чем они становились важным и обязательным предме¬том экипировки каждого воина-кавалериста. Предшест¬вовавшая этому практика конного боя вовсе не сразу восприняла данное новшество, а, наоборот, как раз стре¬менам предстояло доказать свою целесообразность на поле брани…») ограничивало боеспособность всадника. Как писал тот же Кардини, «…без стремени никакое оружие, колющее или сабельное, не могло сколько-нибудь эффективно применяться конным воином…» (Кардини Ф. Указ. соч. С. 264. Правда, сегодня это положение представляется ряду авторов, спорным, исходя из последних реконструкций римских «рогатых» седел, а также находками остатков седел с высокой передней лукой. См., например: Macdowell S. Germanic Warrior 236-568 AD. L., 1996. P. 21). Всадник, вооруженный копьем и дротиком и недостаточно защищенный (полный комплект, включающий в себя шлем, панцирь, щит, копье, меч, стоил целого стада коров, потому и имелся далеко не у всех всадников – см., например: Heath I. Armies of Dark Ages 600-1066. Worthing, 1980. P. 16) не мог совладать с пехотой, держащей строй (примером тому может служить схватка готских всадников с византийскими пехотинцами, описанная Прокопием. См.: De bello Gotico. IV, 29). В-третьих, обучение верховой езде и уверенному владению оружием, сидя в примитивном седле, без стремян требовало немалого времени и навыков. Позволить себе это могли опять же немногие германцы. Все это, с одной стороны, превращало конницу в элитарное войско, «войско богатых», а с другой – сужало сферу ее деятельности и не позволяло ей окончательно оттеснить пехоту на второй план. Тем не менее, общая тенденция наметилась достаточно четко – конница выдвигалась на первый план. Именно она, достаточно мобильная и отличавшаяся более высоким профессионализмом и верностью своему господину, и, как следствие, более высокой боеспособностью, первой вступала в бой и получала большую часть добычи и славы со всеми вытекающими отсюда последствиями, уступая при этом все-таки по численности прежнему exercitus’у. Наблюдение, сделанное Г. Дельбрюком относительно смещения баланса в пользу конницы, видимо, не утратило своей значимости и по сей день: «…Вся боевая сила основывается на одиночном бойце, на личности. Человек, который может сражаться лишь в пешем строю при помощи холодного оружия, представляет собой очень незначительную величину в том случае, если он не является звеном тактической части. Человек, который сражается пешком при помощи лука и стрел, всегда будет лишь вспомогательным родом войска. Человек, сражающийся верхом, превосходит в качестве одиночного бойца и того, и другого… Лучшие стремились на кавалерийскую службу. Короли не оказывали больше никакого внимания пехоте в прежнем смысле этого слова…» (Дельбрюк Г. Указ. соч. Т. II. С. 296).

[thor]

Итак, с первым и последним измерениями военной мощи мы как будто разобрались (во всяком случае, сформулировали свою точку зрения). Теперь коснемся второго аспекта – технологического. Прежние представления о германцах как о полуголых диких варварах в шкурах, вооруженных дубьем, давно остались в прошлом. Как отмечал А.Я. Гуревич, «…археологические находки свидетельствуют о распространенности у германцев железодобывающего промысла, который давал им орудия, необходимые для расчистки лесов и вспашки почв, так же как и оружие… Железо добывалось повсеместно в Центральной и Северной Европе и в доримский, и в римский периоды. Железная руда была легко доступна вследствие поверхностного ее залегания, при котором была вполне возможна ее добыча открытым способом. Но уже существовала и подземная добыча железа, и найдены древние штольни и шахты, а равно и железоплавильные печи. Германские железные орудия и иные металлические изделия, по оценке современных специалистов, отличались доброкачественностью (еще бы – речь шла о штучном производстве, когда мастер вкладывал в свое изделие часть своей души, это не массовое производство ширпотреб, как в пределах Римской державы – Thor)…. Слова Тацит, будто у германцев мало изготовленного из железа оружия и они редко пользуются мечами и длинными копьями, также не получили подтверждения в свете археологических находок. Мечи найдены в богатых погребениях знати. Хотя копья и щиты в погребениях численно преобладают над мечами, все же от ¼ до ½ всех погребений с оружием содержат мечи или их остатки. В отдельных же районах до 80 % мужчин были похоронены с железным оружием. Также подвергнуты сомнению заявление Тацита (и не только его, но и, к примеру, Агафия Миринейского, отмечавшего, что франки «…не знают панцирей и поножей. Большинство не защищает головы. Немногие сражаются, надевая шлемы. С голой грудью и спиной, они ходят только в штанах, льняных или кожаных…». См.: Agathias. II. 5. – Thor) о том, что панцири и металлические шлемы почти вовсе не встречаются у германцев…»» (Гуревич А.Я. Аграрный строй варваров // Гуревич А.Я, Избранные труды. Древние германцы. Викинги. СПб., 2007. С. 33, 43-44. См. также: Дряхлов В.Н. Войны германских племен с Римом в III в. и их влияние на развитие древнегерманского общества на Рейне // Вестник древней истории. 1987. № 2. С. 156-157).
Т.о., железное оружие, и оружие достаточно качественное, как наступательное (мечи, кинжалы, топоры, копья), так и оборонительное (шлемы и доспехи, главным образом кольчуги), вовсе не было редкостью у германцев в эпоху Великого переселения народов. Естественно, что богатые и знатные воины имели оружие и доспехи более разнообразные и качественные, нежели рядовые пешие воины, ибо, как уже было отмечено выше, каждый воин-варвар самостоятельно снаряжался в поход. Судя по материалам погребений, можно выделить в первом приближении три основных типа наборов оружия: богатые воины помимо кольчуги или чешуйчатого панциря и шлема (самым распространенным из них был т.н. Spangenhelm), имели щит (судя по археологическим находкам, в рассматриваемый период обычно круглый, с диаметром до 1 м, хотя в первые века нашей эр германцами использовались и продолговатые щиты. См., например: Harrison M. Anglo-saxon thegn 449-1066 A.D. Oxford, 1993. P. 13; Harrison M. Viking Hersir 793-1066. Oxford, 1993. P. 48; Macdowell S. Germanic Warrior… Р. 55; Wilcox P. Rome’s enemies: Germanics and Dacians. L., 1982. P. 11. Ср.: Каинов С. Древнерусские щиты Х века // Цейхгауз. 2002. № 2 (18). С. 4, 6), с металлическим умбоном, меч, нож-сакс (длиной до 50 см. См. например: Wilcox P. Rome’s enemies: Germanics and Dacians… Р. 11-12), боевой топор и, само собой, тяжелое копье с мощным наконечником и несколько дротиков (ангонов - ?). Воин среднего достатка вооружался щитом, копьем, несколькими дротиками, мечом или скрамасаксом и топором и нередко имел шлем (во всяком случае, скандинавские материалы дают немало шлемов, тогда как кольчуги даже в плохо сохранившемся, фрагментарном виде встречаются редко. См., например: Harrison M. Viking Hersir... Р. 46-48). Наконец, бедные воины – щит, копье, несколько дротиков и топор (См., например: Harrison M. Anglo-saxon thegn 449-1066… P. 14; Macdowell S. Germanic Warrior… P. 22, 26, 27, 31). Конечно, в зависимости от времени, места и прочих обстоятельств набор наступательного и оборонительного вооружения мог сильно варьироваться, однако некоторые его компоненты, такие, как щит, топор и копье, были чрезвычайно широко распространены.

[thor]

Несколько сложнее обстояло дело с луком. В том, что германцы были хорошо знакомы с ним – нет сомнения. Наконечники стрел, да и сами луки, обычные и композитные, неоднократно встречались в погребениях (См., например: Wilcox P. Rome’s enemies: Germanics and Dacians… Р. 13-14), да и источники сообщают о применении лука германскими воинами (хотя бы тот же Аммиан Марцеллин при описании знаменитого сражения при Страсбурге в 357 г. или Прокопий Кесарийский, рассказывая о первом сражении Велизария с остготами под стенами Рима, говорит о готских лучниках, а у Агафия Миринейского гот Алигерн, брат Тейи, описан как умелый стрелок). Хорошими лучниками были викинги (так, к примеру, в описании битвы при Стэмфордбридже стрелы, выпускаемые норвежскими стрелками, препятствовали атакам англосаксов на строй викингов: Сага о Харальде Суровом // Снорри Стурлуссон. Круг земной. М., 1995. С. 458) Однако создается впечатление, что из-за своего героического этоса германцы недолюбливали лук, считая его «неблагородным» оружием, недостойным настоящего воина. Во всяком случае, Тотила, король готов, бросил своих воинов в атаку против византийцев при Буста Галлорум, приказав им не использовать никакого иного оружия, кроме копий (De bello Gotico. IV. 32). Схожий приказ отдал своим воинам и вандальский король Гелимер (De bello Vandalico. II. III. 9). Несколько ранее тот же Прокопий описывал вандалов как преимущественно конных копейщиков, привыкших к ближнему бою (De bello Vandalico. I. VIII. 27). Не упоминает луков и Агафий Миринейский, описывая столкновения византийских войск с франками (Agathias. I. 21; II. 5, 9), равно как молчит о франских и лангобардских лучниках Маврикий. Не менее примечательно и то, что в Англии, среди англосаксов, где архаичные формы военного дела сохранились дольше, чем на континенте, лук также не был в почете (так, в языческих захоронениях остатки луков и стрел найдены всего лишь в 2 % могил. См.: Harrison M. Anglo-saxon thegn 449-1066… Р. 13. Однако в той же битве при Стэмфордбридже англосаксонские лучники приняли достаточно активное участие и именно от стрелы, попавшей в горло, пал сам Харальд Суровый. См.: Сага о Харальде Суровом... С. 458-459). Наконец, Павел Диакон сообщал, что у лангобардов рабам при освобождении наносили ритуальную рану именно стрелой (не потому ли, что только рабу было достойно сражаться луком и стрелами, тогда как настоящему мужу – копьем или мечом? См.: Нistoria langobardorum. I. 13), а капитулярий 726 г. лангобардского короля Айстульфа предписывал «…богатые и сильные пусть имеют кольчугу и коней, щит и копье; следующие по богатству – коней, щит и копье, маломощные – колчаны со стрелами и лук…» (Цит. по: Дельбрюк Г. Указ. соч. Т. III. С. 35См. также отрывки капитулярия Айстульфа: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty ... /edikt.htm).

[thor]

Пренебрежение луком и упор на применение копья, топора и меча диктовало и соответствующую тактику, свойственную германцам. Выше мы уже приводили мнение Маврикия о том, что «светловолосые народы» решительно вступают в бой и стремятся к рукопашной схватке, независимо от того, идет ли речь о пехоте или о коннице. Во всяком случае, германцам (в особенности «лесным», тем же франкам или саксам) было логичнее действовать именно так. В пользу такого предположения говорит и характер вооружения германской пехоты – действительно, не имея дальнобойного метательного оружия в достаточном количестве и пренебрегая его применением, германцы должны были стремиться как можно быстрее сблизиться с неприятелем на дистанцию метания дротика или топора с тем, чтобы потом атаковать его с копьем или мечом в руках; и характерный «героический» этос; и неспособность основной массы рядовых пехотинцев-ополченцев к длительным слаженным действиям на поле боя из-за недостаточной выучки и дисциплины. Но вот что касается конкретных тактических приемов действий германцев на поле боя, вот здесь вопросов много больше, чем ответов.
При анализе доступных письменных источников складывается впечатление, что тактика германцев была достаточно примитивна. Действуя от обороны, германцы полагались на возводимую основной массой пехотинцев чрезвычайно малоподвижную «стену щитов» (древнеангл. scildburh. Ср. описание боевого построения войска Тости и Харальда Сурового при Стэмфордбридже – «ряды длинные, но не глубокие, …щит к щиту во всю глубину строя…», причем Харальд приказал: «Те, кто стоит впереди, пусть воткнут в землю древка своих копий, а острия направят в грудь рыцарям, если они поскачут на нас: те же, кто стоит за ними, пусть наставят копья в грудь их коням…» – ! См.: Сага о Харальде Суровом… С. 456), за которой могли укрываться всадники, дружины вождей и лучники (См., например, описание боевого построения норвежцев при Стэмфордбридже (Сага о Харальде Суровом… С. 456) или же описание схватки отряда византийской конницы и франкских фуражиров, конных и пеших, приводимое Агафием Миринейским (Agathius. I. 21-22). При этом, если позволяло время, оборона могла быть усилена примитивной полевой фортификацией – к примеру, волчьими ямами и рвами (как это сделали тюринги перед решающим сражением с франками в 524 г. См.: Historia Francorum. III. 7). Эта «стена щитов» формировалась, судя по всему, из отдельных отрядов воинов, которые создавались, как писал Маврикий, «…по племенам, по родственным и дружеским связям…» (Mauricius. XI. 3).
Такая стена была, судя по всему, малоуязвима (что подтверждается, к примеру, опытом сражений при Стэмфордбридже и Гастингсе в 1066 г. и под Аримином в 553 г.) для атак конницы и спорадического обстрела из луков и была надежной опорой боевого порядка, из-за которой немногочисленные лучники германцев могли прицельно обстреливать врага (на эту мысль наводит каролингский капитулярий, предписывающий воинам являться на смотр, имея среди прочего оружия лук с двумя тетивами и 12 стрелами (Дельбрюк Г. Указ. соч. Т. III. С. 21). Прокопий Кесарийский также указывал на то обстоятельство, что остготские лучники действовали под прикрытием тяжеловооруженной пехоты: De bello Gotico. IV. 27). Конечно, можно сказать, что какое отношение каролингские военные установления относятся к рассматриваемой нами эпохе, но, как мне представляется, в силу присущего той эпохе консерватизма Каролинги вряд ли интенсивно занимались новаторством – скорее, наоборот, они только утверждали своими капитуляриями давно установившиеся явочным порядком нормы). Конница или дружинники вождя могли, опираясь на пехоту, перестроиться после неудачной атаки и снова броситься вперед на врага (и опять же посмотрим на то, как действовали франкские всадники при Аримине и норвежцы под Стэмфордбриджем).

[thor]

Несколько сложнее с наступлением. Традиционно считается, что излюбленным атакующим построением германцев был «клин»-cuneus (она же «свинья» или «кабанья голова»). Опять же традиционно его описывают как именно клиновидное построение, когда во главе клина стояли 1-2 воина, в следующем ряду – 3, за ними – 5 и т.д. (как у Вегеция: «Клином называются отряд пехоты, соединенной с боевым строем, в котором первые ряды короткие, а дальнейшие становятся все шире…». См.: Vegetius. III. 19). Однако еще Г. Дельбрюк подробно «разобрал» пресловутый cuneus и показал его надуманность и нежизнеспособность (см.: Дельбрюк Г. Указ. соч. Т. II. С. 30-35). Скорее всего, готовясь к атаке, германцы выстраивались в глубокую колонну, голову которой формировал вождь и его дружинники (Не об этом ли говорит описание боевого порядка норвежцев при Стэмфордбридже? См: Сага о Харальде Суровом… С. 456). Они то, начав движение, вырывались вперед, а хуже вооруженные остальные же пехотинцы отставали, тем самым образуя стихийно, непреднамеренно пресловутый клин (См., например: Macdowell S. Germanic Warrior… Р. 32, 47; Harrison M. Anglo-saxon thegn… P. 27).
Еще больше проблем возникает с тактикой германской конницы. Исходя из археологических данных и свидетельств письменных источников, можно с уверенностью говорит о том, что у германцев, в особенности «восточных», «степных», благодаря знакомству с тактикой и приемами борьбы, свойственных кочевникам западной Евразии, конница, судя по всему, чисто формально делилась на тяжелую (тяжелую по европейским понятиям, так как похоже, что, скорее всего, настоящих катафрактов германцы все-таки не знали) и легкую. Вернее сказать, тяжеловооруженные всадники у германцев, конечно, были, но тяжелой конницы как отдельного рода войск не было. Почему – выше уже неоднократно отмечалось, что полный комплект вооружения и доспехов стоил дорого, и далеко не все германские воины могли позволить себе роскошь экипироваться по полной программе. Так, в упоминавшемся выше капитулярии лангобардского короля Айстульфа четко и недвусмысленно указывалось, что люди, «…которые являются торговцами и имеют деньги (pecunias): знатные (potentes) и более могущественные (majores) пусть имеют панцирь и коня, щит и копье, те, кто следует за ними, пусть имеют коней, щит и копье (выделено нами – Thor)…» (См: http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty ... /edikt.htm). Учитывая же примитивность государственного устройства варварских королевств раннего Средневековья, ожидать от них, что в армиях германских королей того времени будут специализированные подразделения тяжеловооруженной конницы наподобие античных катафрактов, было бы слишком смелым допущением (поэтому и вызывает сомнение описанная Х. Вольфрамом картина наличия у Теодориха и его преемников многочисленных остготских катафрактов – см.: Вольфрам Х. Указ. соч. С. 434-435. И тот факт, что у Прокопия Кесарийского есть описание готов, служивших в армии Велизария на персидском фронте, что атаковали неприятеля «…густыми рядами…», «…вооруженные длинными копьями…»: De bello Persico. II. XVIII. 24), не должен нас вводить в заблуждение – если готы на византийской службе могли быть катафрактами, то это вовсе не означает, что они были таковыми на службе королей Вестготского или Остготского государств). Скорее всего, как и в случае с пехотой, хорошо вооруженные и защищенные всадники германцев (знать и их ближайшее окружение) составляли первые шеренги пресловутого клина, только на этот раз конного, а менее защищенные и хуже вооруженные – задние ряды. Вообще, складывается впечатление, что перед нами предстает толпа поединщиков, бойцов-индивидуалистов в духе гомеровских героев-одиночек, что стремятся любой ценой добыть «себе чести, а князю – славы…»! Отсюда и соответствующая тактика германской конницы – как можно быстрее сблизиться с неприятелем на дистанцию броска дротика или удара копьем, и, выбрав себе противника, вступить с ним в поединок (и снова вспоминается Маврикий, который отмечал стремительный характер атак германских воинов и в тоже время отсутствия у них правильного боевого порядка, причем в особенности это было характерно именно для конницы: Mauricius. XI. 3. Он же приводит и описание самой атаки конницы в германском духе – по сигналу к «К бою» всадники первых шеренг «…наклоняются вперед, прикрыв щитами свои головы и частично шеи лошадей и положив копья на плечи, подобно светловолосым народам, и под прикрытием щитов идут в наступление в строгом порядке, только галопом…». См.: Mauricius. III. 3). Однако если атака не задалась, если противник проявлял упорство, если он отказывался отступить и более того, бежать, то германская конница откатывалась назад, и не факт, что она могла перестроиться и снова вступить в бой (как это случилось, к примеру, в сражении при Буста Галлорум).

[thor]

Отметим также и интересный взгляд А.К. Нефедкина на обычную тактику германцев. Проанализировав описание столкновения между готами и римлянами при Салиции в 377 г., он пришел к выводу, что это – «… сражение показано как типичная битва между римлянами и готами. Тут все характерные черты сведены воедино. Это – битва-характеристика, а не конкретный бой. Тактика готов выглядит, согласно описанию, следующим образом: сначала готы попытаются захватить высоты на местности, чтобы угрожать римлянам (кстати, именно это сделает и Гарольд при Гастингсе – Thor), однако им это не удалось, затем – полевой бой: противники сходятся, воодушевляя себя криком, строятся в «черепаху» (и эта «черепаха» чрезвычайно похожа на неоднократно упоминавшуюся выше scildburh – Thor. См. также: De bello Gotico. IV. 5), сближаются на расстояние броска копья и перестреливаются. В это время отдельные храбрые воины или отряды (вожди и их дружинники –?) завязывают рукопашные схватки (См., например, хронику Фредегара: Сhronicarum quae dicuntur Fredegarii libri quattuor. 26). Подобная битва длилась весьма долго (на наш взгляд, противоречия между выводом А.К. Нефедкина и указаниями Маврикия, что были приведены выше, нет – основная масса германских воинов, тот самый exercitus, сориентированный на ведение дистанционного боя, могла долго перестреливаться с аналогичным неприятелем, тогда как отборные воины, руководствуясь героическим этосом, должны были стремиться к рукопашной схватке, в которой они могли проявить свои бойцовские качества, смелость и героизм и, как следствие, заслужить славу, почет и награды вождя)…» (Нефедкин А.К. Тактика готов IV века на примере битвы при Салиции (377 г.) // Воин. 2002. № 9. С. 11). Можно соглашаться или не соглашаться с предложенным А.К. Нефедкиным готским «face on battle», однако определенная логика в его умозаключениях есть, и, учитывая присущий средневековому обществу консерватизм и стремление следовать традиции, можно предположить, что многие черты этой «обычной» тактики готов будут сохраняться еще достаточно долго.
Отметим также, что германцы не были склонны к хитроумным тактическим изыскам. Судя по всему, глубокого эшелонирования боевых порядков германцы не знали, равно как и выделения сколько-нибудь значительных резервов для парирования неожиданных поворотов в ходе сражения или для развития успеха – все вкладывалось в первый удар (о примитивности тактики «светловолосых народов» прямо и откровенно говорит, к примеру, тот же Маврикий). Сложные маневры и перестроения на поле боя германцы, видимо, производить были неспособны. Да и как их можно было осуществлять с необученным ополчением или с немногочисленными отрядами дружинников, которые представляли собой скорее героев-одиночек Гомера и уж безусловно не походили на дисциплинированных римских легионеров ранней Империи или ветеранов Александра Македонского? Вместе с тем раннесредневековые авторы сообщают, что попытки организовать взаимодействие пехоты и конницы германские вожди предпринимались, и порой достаточно успешные (например, Тотила при Буста Галлорум попытался организовать взаимодействие пехоты и конницы таким образом, чтобы конница, потерпев неудачу в атаке, могла отойти за пехоту, перестроиться и затем повторить атаку).

[thor]

Ну и наконец, после предварительного анализа вооружения и тактики варваров, осталось третье измерение – организационное. Выше я уже отмечал, что армии варварских королевств состояли из двух основных компонентов – народного ополчения-exercitus’а и дружин, состоявших на службе знати и королей. Относительно структуры германской дружины сказать что-либо определенное сложно – в источниках этот вопрос практически никак не отражен, да и при ее малочисленности необходимости в детальном структурировании дружины не возникало. В отношении остального «народа»-exercitus’а, очевидно, справедливо высказывание Х. Вольфрама, который писал, что «…военная и социальная структура готского войска обуславливала одна другую и даже были в значительной степени идентичными…» (Вольфрам Х. Указ. соч. С. 415). Это в принципе приложимо и к остальным варварам, хотя, естественно, что существовали и определенные территориальные различия, обусловленные теми конкретными условиями, в которых формировалась и развивалась та или иная варварская государственность. Очевидно, что так или иначе организация exercitus’а базировалась на двух основных принципах – десятичном и территориальном. Так, у вестготов наименьшей войсковой единицей была десятка во главе с десятником (decania). Десятки сводились в сотни (centena) во главе с сотником Следующим была «пятисотня» во главе с квингентенарием и наивысшим подразделением была тысяча во главе с тысячником-милленарием. Однако складывается впечатление, что все эти единицы достаточно быстро приобрели в большей степени административное и судебное значение, нежели чисто военное, а десятники, сотники и тысячники стали в большей степени полицейскими и судебными агентами при графах (comes) и герцогах (duces), нежели действительно начальными людьми, «воеводами». Надо полагать, что схожие процессы проходили и у остальных германцев, независимо от того, где они расселились – в Галлии ли, в Италии ли или же на Британских островах. Однако все-таки можно предположить, что в определенном смысле десятичная организация exercitus’а сохранилась, но внутри территориальной. Во всяком случае, выше мы уже отмечали локальный характер мобилизации у тех же вестготов, у франков постоянно упоминаются «люди» из отдельных графств (см., например: Historia Francorum. V. 26), по территориальному принципу было организовано и англосаксонское ополчение-fyrd (См.: Harrison M. Anglo-saxon thegn… P. 23-24, 27). В любом случае можно с уверенностью утверждать, что личная дружина короля или аристократа была своего рода «силами быстрого реагирования», всегда готовая по первому сигналу выступить в поход. Однако в случае серьезной опасности или большой войны ее силы были явно недостаточны ( о ее численности я уже писал ранее), и тогда под знамена короля призывали территориальное ополчение из тех местностей, что непосредственно прилегали к предполагаемому ТВД (к примеру, именно так поступил франкский король Дагоберт в 631 г.: «На 10-м году своего правления Дагоберт узнал, что армия вендов вторглась в Тюрингию. Он собрал войско в Австразии, сам его возглавил в городе Меце, пересек Арденны и прибыл в Майнц, собираясь перейти Рейн. С ним были корпуса отборных воинов из Нейстрии и Бургундии под началом их герцогов и графов». Очевидно, что, выступая против вендов, король мобилизовал австразийское ополчение и присоединил к нему дружину как свою, так и графов и герцогов Нейстрии и Бургундии. См.: Сhronicarum quae dicuntur Fredegarii libri quattuor. 74).
Вот таким представляется в первом приближении военное дело германцев в раннем Средневековье. И, прежде чем поставить точку, повторим вслед за стариками римлянами: «Feci, quod potui, faciant meliora potentes»!

[Дайчин-баатар]

«Рипуарская правда» сообщает, что доспех (кольчуга или чешуйчатый панцирь?) стоили 12 солидов, шлем – 6, меч с ножнами – 7, копье и щит – 2 солида (Контамин Ф. Указ. соч. 198). Для сравнения, согласно тем же законам корова стоила 1 солид, вол 2 солида. «Аламаннская правда» отмечала, что свинья стоила 1/3 солида, конь стоил до 6 солидов, возмещение за убитого сторожевого пса составляло 1 солид (Аламаннская правда. 22. 1; 71. 1; 83. 5).

Это что - стоимость в рыночном выражении или же эквивалент для судебного взыскания?

Если так измерялись суммы штрафов за кражу доспехов или же их отсутствие у лиц, обязанных иметь доспехи, то к истинной цене доспеха эти цифры имеют весьма и весьма опосредованное отношение.

Ср. с монгольским уложением "Халха джирум":

ПРОДОЛЖЕНИЕ УЛОЖЕНИЯ 1709 г.

Статья 24. Если будет установлено, что указанного в штрафах андзу и яла вида скота не имеется, то [руководствоваться следующей расценкой]:

...

Панцирь (убчи хуяк) и хорошее ружье [равняются] одному пятилетнему коню.

Латы (дэгэлэй хуяк) и худое ружье [равняются] четырехлетнему коню.

...

Статья 33. За [кражу] пластинчатых лат (илтасун хуяк), кольчуги (куо), ватного панциря (олбок), ружья, подшлемника (тоби), шлема (тулга), нарукавников (харабчи), передника к панцирю, нагрудного круга (толи), наплечия (джабдунг), кожаного панциря, чешуйчатого панциря (бэктэр хуяк) — штраф в восемь девятков.

УЛОЖЕНИЕ ПЯТОГО ВАЧИРАЙ ТУШЕТУ-ХАНА 1709 г.

Статья 13. Ежегодно каждый сомон должен приобретать по десяти панцирей. Если годичного количества панцирей не хватит, то взять с дзанги столько коней, сколько не хватило панцирей. Если кто приобретет панцирь сверх положенного, то пусть нойон наградит его конем старше четырех лет.

Имеются в виду панцири — обыкновенный мягкий и пластинчатый.

Нойоны и тайджи, имеющие средства, должны в течение грех лет приобрести панцири. Если не приобретут, то взять с них в качестве штрафа ба коня старше четырех лет, передать его в управление дзасаку, который, поменяв коня на панцирь, наградит тем панцирем доброго молодца (сайн эре), не имеющего средств на приобретение панциря. А человека, подвергнутого штрафу ба, заставить приобрести панцирь.

Из текста следует, что реальная стоимость панциря - 1 конь старше 4 лет. Если же панцирь украдут, то за него возьмут 8 девятков скота - 72 головы скота. Обычно это 2 коня, 2 быка/коровы, 5 голов баранов и коз.

Следует также отметить, что кража любого вида панциря карается одинаково, вне зависимости от сложности изготовления и стоимости панциря.

В то же самое время, если скота у ответчика не хватает, что было вполне распространенным явлением, то имелись статьи (ст. 24), согласно которой 1 конь приравнивался к панцирю и ружью. Но это при очень больших штрафах.

Поэтому надо четко понимать, что мы имеем в "Рипуарской правде" и "Аламаннской правде" - возмещение за кражу или же рыночную стоимость предмета.