О Красной армии без лжи

[thor]

Действительно, теперь, спустя три года после начала войны, все было по другому – в тех же местах не наши солдаты бежали, бросая технику, снаряжение, подвергаясь беспощадным бомбардировкам с воздуха, утюжимые нещадно танками. Наоборот, немцы бегут, и теперь над их головами висят непрерывно наши штурмовики, и их колонны давят и расстреливают наши танки, и их генералы, а не наши, теряют голову и не знают, что предпринять, и длинные, нескончаемые колонны пленных тянутся по дорогам, но не на запад, а на восток. И что самое важное, случилось это не с армией, которая еще не обстреляна, состоит из новобранцев и солдат, в массе своей не нюхавших пороха, а из опытных ветеранов, выдержавших не один бой (особенно это касается солдат группы армий «Центр», которые еще зимой 1943/1944 гг. успешно противостояли попыткам советских войск прорвать их оборону).
И последнее, свидетельство А. Бухнера особенно важно еще и тем, что оно делается как бы нехотя, скрипя зубами – то здесь, то там проскакивает извечный, подсознательный мотив боязни европейцев перед надвигающимся с Востока валом «новых варваров», «русским паровым катком», нескончаемыми волнами человекоподобных существ в коричнево-зеленой униформе, нерасчлененной, кишащей толпой «унтерменшей». И вот эта «толпа» разгромила блистательный вермахт, учинила ему такой разгром, какого не знала немецкая военная история! Одним словом, весьма поучительная книга, особенно для тех, кто по-прежнему считает, что мы выиграли войну, «завалив немцев трупами».
P.S. Кстати говоря, Симонов, на мой взгляд, одни из лучших наших журналистов и вполне адекватный, трезвомыслящий человек - в своих записках он рисует совсем не розовую картину войны, а такой, какой она виделась со стороны, особенно впечатляют его описания событий 1941 и 1942 гг. Мало кто из наших генералов так откровенно писал об этих событиях.

[Zdvij]

thor
"Симонов, на мой взгляд, одни из лучших наших журналистов и вполне адекватный, трезвомыслящий человек - в своих записках он рисует совсем не розовую картину войны, а такой, какой она виделась со стороны, особенно впечатляют его описания событий 1941 и 1942 гг. Мало кто из наших генералов так откровенно писал об этих событиях."
Согласен. Он видел войну на разных фронтах. По-моему, он даже
участвовал в бою на Арабатской стрелке в 1941 году.

[thor]

Не удержусь и приведу отрывок из его "Разных дней войны":
"Мы переехали через железную дорогу, миновали линию наших проволочных заграждений, передний край, откуда началось наступление, и перед нами открылась картина всего, что происходило здесь в последние два дня. Грязная узкая дорога вилась меж полей, которые мало чем отличались от нее по виду: та же самая грязь, только не утоптанная. На дороге, на объездах, в балках и в бадочках — всюду виднелись застрявшие машины. Они ревели и рыдали, моторы выбивались из сил, но никакие человеческие и нечеловеческие усилия, никакой мат не могли сдвинуть их с места. Под диким дождем, лившим без передышки третьи сутки, солончаковые почвы чудовищно развезло. Все вокруг буквально плавало в грязи. Даже тракторы там, где они двигались, а не стояли, ползли со скоростью полукилометра в час, и в том, как они двигались, была, пожалуй, еще большая безнадежность, чем в зрелище стоявших машин.

Мы быстро проехали через ничейную зону. Потом по ходуном ходившим, наспех сколоченным мосткам перебрались через противотанковый ров и миновали первую линию румынских проволочных заграждений и окопов.

Зрелище, которое я увидел вслед за этим, должно быть, никогда не забуду. Слева и справа от дороги, насколько хватало глаз, тянулось огромное грязное поле, истоптанное так, словно по нему долго ходил скот. На этом грязном поле с кое-где торчащими пожелтевшими стеблями прошлогодней травы и с бесчисленными мелкими минными воронками лежали трупы. Редко на войне я видел такое большое количество трупов, разбросанных на таком большом и при этом легко обозримом пространстве. Это были румынские минные поля, расположенные между первой и второй линиями их обороны. Поля эти тянулись примерно на километр вглубь, и на них лежали бесчисленные трупы — румынские и наши. Сначала, убегая с первой линии обороны, на эти собственные минные поля нарвались румыны. А потом, очевидно, на них же нарвались и наши, спешившие через эти поля вперед, вслед за отступавшими румынами. Мертвецы чаще всего лежали ничком, как упали на бегу — лицом в землю, руки вперед. Некоторые сидели в странных позах, на корточках. У некоторых оставались в руках винтовки, у других винтовки лежали рядом. Румынские странные, непривычные высокие черные бараньи шапки, наверное, некрепко державшиеся на головах, валялись рядом или впереди.

Не знаю, прав ли я, но я мысленно восстановил по этому зрелищу картину того, что произошло здесь. Румыны, когда мы ворвались на первую линию их позиций, а может быть, даже и раньше, когда мы накрыли ее артиллерийским огнем, бросились бежать. Наверное, забыв при этом, что позади них, между их первой и второй позициями, лежат их собственные минные поля, забыв о том, что через эти поля есть только немногочисленные узкие проходы, они бросились бежать прямо по этим минным полям, густо начиненным не только противотанковыми, но вдобавок к ним еще и противопехотными минами. Они бежали так густо, что на каждого человека, наступившего на мину и разорванного в клочья, приходилось еще по нескольку трупов, поращенных осколками. Они-то, эти мертвецы, и напоминали сейчас людей, прилегших отдохнуть или споткнувшихся на бегу и упавших.

А потом, через какой-то интервал времени, очевидно недостаточный для того, чтобы заметить катастрофы, происшедшей с румынами, наши, ворвавшись в первую линию окопов, сразу же бросились дальше, вслед за румынами, и сгоряча нарвались на то же минное поле.

Зрелище было настолько тягостное, что Львов, служивший штабс-капитаном еще в старой армии, человек, которому, должно быть, за три войны вид смерти был не в новинку, начал горько материться".

[Stanislaw]

«Потом Горишный вдруг сказал фразу, которая в первую секунду показалась мне странной: «Боюсь, не пойдут они сегодня на меня». Я не понял и переспросил. И он спокойно, как маленькому, стал объяснять мне, что его дивизию сегодня поддерживает восемь артиллерийских полков и чем больше он перебьет наступающих немцев, тем ему легче будет потом, когда самому придется наступать на них. И я запомнил то утро и эту фразу, потому что она была связана с внезапным и острым ощущением, что немцы уже ничего не смогут с нами сделать. У меня, как и у многих других переживших сначала страшное для нас лето сорок первого года, потом почти такое же страшное лето сорок второго, оставался еще какой-то осадок удивления, что вот мы, те самые, которых так давили и гнали перед собой немцы, вдруг начали их побеждать. Теперь этот осадок наконец исчез. И то, что немцы не могут ничего с нами сделать, и то, что мы бьем их, наконец в порядке вещей».

Это кстати замечательный пример, который я давно хотел привести в качестве иллюстрации того, как и почему рождаются новые тактические идеи.
В чем суть – к середине октября ширина полосы, контролируемой советскими войсками в Сталинграде (вдоль берега Волги) уменьшилась до 1,5 км., а в некоторых случаях и до 800м. Причем это сплошь руины заводов. В таких обстоятельствах маневрирование сколько-нибудь крупными силами и усиление наиболее опасных участков нашей обороны стало уже технически невозможным. Казалось бы, у фрийцев блестящий шанс взять город, последовательно концентрируя удары то на одной, то на другой дивизии 62 армии и уничтожая их по одиночке. Паулюс именно так и стал действовать
Чем помочь атакуемым дивизиям, как усилить защиту наиболее опасных участков обороны?
Чуйков В. И. «Начало пути» стр. 330-331: «В боях за город армия имела: 8-10 артиллерийских полков дивизионной артиллерии, 5 истребительно-противотанковых артиллерийских полков, 2-3 пушечных и 2-3 полка гвардейских миномётов («катюш»)... Мы стремились к возможно большей централизации управления артиллерийским огнем...» Однако обратите внимание как Василий Иванович понимает термин «возможно большая централизация управления»! К сожалению очень многие из его коллег обычно считают, что это значит все резервы держать у себя под... и только самому распоряжаться ими. В 62-й армии считали по-другому: «Генерал Николай Митрофанович Пожарский (команд. артиллерией армии – моё прим.) выступал подлинным новатором в использовании крупных масс артиллерии при обороне города... Пожарский сумел так построить управление огнем артиллерии, что она свободно и легко могла переходить из рук одного командира дивизии в руки другого». В итоге, благодаря такой системе, в критические моменты не только собственно армейская артиллерия но и вся дивизионная и даже полковая, через посредство командующего артиллерией армии, могла быть сосредоточена в одних руках и действовать непосредственно в интересах одной конкретной дивизии, атакуемой немцами. Поэтому полковник Горишный (дивизия которого обороняла завод «Баррикады») и чувствовал себя столь уверенно, ведь даже если бы его дивизию атаковали 3-4 немецких, допустим имевших поддержку в виде армейского артиллерийского резерва, то на Горишного кроме армейского резерва работала артиллерия всех 8 дивизий армии, что давало ему минимум 2-х кратный перевес в огневой мощи над противником. Небольшой пример как это осуществлялось на практике: «... в конце сентября нашими артиллерийскими налётами было сорвано большое наступление противника в направлении высоты 102,0 (Мамаев курган – моё прим.) и овраг Банный. Контрподготовка проводилась несколько дней подряд, и в ней участвовало более 250 орудий среднего и крупного калибра на фронте в один-два километра» и это при том, что тот же Чуйков пишет: «Плотность артиллерийского огня всё время менялась в зависимости от потерь. В районе города она в среднем составляла 10-15 орудий на один километр фронта».

[Stanislaw]

Новаторские методы войны появляются в первую очередь на поле боя. Немецкие генералы разработали на полигонах грамотную схему – шаблон танково-авиационного наступления, но далее этого так и не продвинулись. Мне представляется, что коренным пороком командования вермахта было отсутствие (или очень слабое) креативного мышления у генералитета. Креативность – умение выявлять и обобщать ценные идеи подчинённых – важнейшее качество руководителя и залог его успешного руководства. Очевидно, немецкие командиры стали жертвами весьма распространенного предубеждения, что «им, начальникам, виднее» как выиграть войну. В итоге даже те приёмы, которые они разрабатывали позднее, либо не работали, либо приводили к результатам обратным ожидаемым, поскольку основывались более на теоретических расчётах нежели на реальном опыте (который могли получить разве, что солдаты да младшие офицеры в окопах, но никак не господа, просиживавшие штаны в 10 – 30 км. от передовой). Очевидно, что в РККА с креативностью дело обстояло гораздо лучше. Ведь не сам же Чуков придумал большинство из тех приёмов борьбы, о которых он пишет. Выдумали-то их безвестные солдаты да лейтёхи на передовой, а вот его заслуга была в том, что он сделал всё, чтобы собрать, обобщить и максимально быстро внедрить этот опыт.
У немцев же до конца войны так и остались верховодить теоретики. Вот цитата Мантейфеля из Лидеел Харта стр. 335-336, на тему «к чему это приводило»: «Самым острым дефицитом оставался бензин. Мантейфель сказал: «Йодль нас заверил, что будет обеспечена поставка достаточного количества бензина, чтобы мы могли поддерживать нужную скорость движения. На деле всё оказалось совсем не так. Первую ошибку допустило командование вермахта. Служившие там офицеры владели типично математическими методами расчёта количества бензина, необходимого для продвижения дивизии на 100 километров. Опыт, полученный мною в России, показал: высчитанную таким образом расчётную цифру следует, как минимум, удвоить, чтобы получить действительное количество бензина, необходимое в боевых условиях. Йодль этого не понимал... когда началось наступление (Арденны, 1944 г. – моё прим.), мы располагали колиеством бензина только в 1,5 раза превышающим расчётное. Хуже того, бензин в основном находился в бочках, погруженных на грузовики, которые двигались далеко от танков – по восточному берегу Рейна. Когда же туман рассеялся и в небе снова появились самолёты союзников, продвижение колонны отнюдь не ускорилось».

[thor]

Занимаясь историей второй мировой войны и Великой Отечественной в частности, я давно пришел к выводу, что войну выигрывают те, кто в конечном итоге допускает меньше ошибок. Я больше чем уверен, что у немцев бардак был еще большим, чем у нас (почитаешь их мемуары - порой просто удивляешься, как они вообще умудрялись воевать). Другое дело, что на первым этапе войны союзники (и англосаксы с французами, и мы), делали ошибок побольше немцев, а на втором этапе роли переменились - теперь немцы стали делать больше ошибок. Но здесь, как мне представляется,в дело вступил количественный и пространственный фактор. На первом этапе войны немцы не смогли использовать допущенные нами ошибки в полной мере из-за того, что "умом Россию не понять, аршином общим не измерить!". и те мерки, которые подходили к Западному ТВД, на Востоке не работали, а если и работали, то не в полной мере. Оказавшись на русских просторах, немцы не смогли в конечном итоге приспособиться к ним - их армия оказалась неготова вести боевые действия в таких условиях. Кроме того, неожиданностью для немцев оказалось и способность РККА "держать" удары такой мощи, от которыхфранцузская или польская армия сломались после непродолжительных боевых действий. Потеря темпа для вермахта (как и для кайзеровской армии) означала перевод войны в стадию борьбы на истощение, в которой проигрыш Германии был неизбежен. Во второй же стадии войны союзники имели огромное, всевозрастающее численное превосходство, тогда как немцы утратили и инициативу, и пространство неумолимо сокращалось, и парировать допщенные ошибки становилось все сложнее и сложнее, тем более что германское военное руководство, оказавшись в жестком цейтноте, просто не поспевало за событиями, впало в своего род аступор, и получая удар за ударом. не успевало адекватно на них реагировать - "грогги"! Ошибки накапливались, росли как снежный ком, их никто н разруливал - и итог вполне закономерен. У Бухнера, к примеру, эта динамика хорошо показана - и показано той стороной, а не нашими, так что здесь апологетикой и не пахнет.

[thor]

И в продолжение темы о шаблонности действий немецких войск во Второй Мировой войне. Интересная цитата (в переложении отечественного автора) из германского предвоенного наставления об организации наступательных действий: "Атака (вторжение) может начинаться или одновременно на фронте всего соединения в час, указанный его командиром, или же по инициативе впереди наступающих подразделений.

В последнем случае атака, начинаясь в разные моменты на различных участках, естественно, не может иметь какого-либо шаблона. Но в первом случае шаблоны возможны. Поэтому устав решительно предостерегает от какого-либо шаблона как в отношении часа атаки, так и в отношении формы ее начала. Необходимо разнообразить час начала атаки. Атака в предрассветные сумерки зачастую не даст эффекта внезапности, так как в большинстве случаев у обороны в это время напряжены все нервы. Атаку никогда не следует начинать раньше назначенного времени, т. е. пока не закончена артиллерийская подготовка, — это почти всегда ведет к неудаче..." (http://militera.lib.ru/science/tokarev_im/index.html).

[Stanislaw]

Ну что ж, я тоже не против возобновить эту тему. Но предлагаю рассмотреть её в несколько ином ракурсе, который вообще не рассматривается современной исторической наукой.
Лично мне в настоящее время интересен период летне-осенней кампании 1941 года. Интересен как образец управления в кризисной ситуации (конечно же с советской стороны).
Полагаю, в предыдущей дискуссии мы уже достаточно продвинулись вперёд, чтобы не объяснять причину провала плана «Барбаросса» мифами вроде «генерала мороза» и ему подобных. Ссылки на массовый героизм в духе агитпропа КПСС, тоже не могут всего объяснить. Следовательно, остается очень важный и до сего времени неучтённый момент – сознательные и запланированные действия советского военно-политического руководства разрушившие фашистский план.
Иными словами предлагаю рассмотреть данный период (за СССР) с точки зрения того, А ЧТО НАМИ БЫЛО СДЕЛАНО ПРАВИЛЬНО? Какие будут мнения?

(P. S. для thora: В теме «Разные виды истории» дан подробный ответ на Ваши вопросы (если Вы не в курсе). Если же в курсе и по каким либо причинам не хотите дальше продолжать тему (возможно молчание следует понимать именно так) – я не в обиде).

[thor]

Да нет, почему, же, в курсе, просто в силу объективных причич все эти дни отсутствовал на форуме и несколько потерялся во времени и пространстве. Дискуссию можно продолжить, тем более что с Вами интересно спорить, особенно если и Вас, и меня не захватывают слишком эмоции (если в чем-то Вас обидел, каюсь и прошу прощения - аз есм человек и ничто человеческое мне не чуждо).
Что же касается поднятого Вами здесь вопроса, то, как мне представляется, события нужно рассматривать "ширше", а к людям подходить "мяхше" , т.е. события нужно рассматривать в комплксе всех факторов, вливших на их развитие. И массовый героизм, и "генерал Мороз" сыграли свою роль, хотя, безусловно, не самую важную хотя бы потому, что героизм был с обеих сторон, а генералы "Грязь" и "Мороз" воздействовали на обе стороны. И я согласе вс Ваим в том, что наши военачальники переиграли немецких если н етактически, то стратегически точно (именно поэтому у меня и вызвало возмущение "творение" Мухина об "отцах-командирах"). Войны выигрываются генералми и солдатами, но никогда только одними солдатами. Как говорил Наполеон, стадо львов во главе с бараном хуже стада баранов во главе со львом.

[thor]

Stanislaw'ом поднята чрезвычайно интересная проблема. В целом вопрос о том, почему немцы не сумели нанести поражение СССР в 1941 г., несмотря на, казалось бы, чрезвычайно благоприятнейшие условия, в которых они действовали, остается дискуссионным до сих пор. Более того, если бы вся проблема заключалась только в несхожести позиций оппонентов по чисто военным или историческим аспектам проблемы, то это было бы полбеды. Однако главная беда в том, что этот вопрос теснейшим образом связан с политикой, в особенности с попытками пересмотра как итогов Второй мировой войны, так и советской истории конца 20-х – начала 50-х гг. В итоге мы видим налицо замену одних мифов на другие, замазывание ранее «белых» пятен и превращение их в «черные» и наоборот, «развенчивание» одних политических и военных деятелей и «возвеличивание» других и идет этот процесс в соответствии со вкусами и политическими пристрастиями и симпатиями тех, кто пишет по данной проблеме. А воз между тем и поныне там!
И аз недостойный, многогрешный, убогий, скудоумный, грамоте неучен, некнижен и просторек, что слышал от иных христолюбцев, да сие написах верных ради человек!
Ладно, это шутки, а теперь о серьезном! Отслеживая последние лет двадцать литературу по истории Великой Отечественной войны, не трудно заметить, что за это время она серьезно изменилась. «Разоблачительный» пафос и дуркование эпохи конца «перестройки» - начала «демократии», равно как и волна описательных работ вроде бы отхлынули назад. Нет, конечно, сказать, что все это прошло как дурной сон, еще нельзя – рецидивы еще наблюдаются. Тем не менее налицо поворот к более серьезным, аналитического плана работам, которые не просто ограничиваются описанием событий, но предпринимают серьезные попытки их анализа. На мой взгляд, к числу лучших работ по данной проблеме относится серия работ А.В. Исаева. Во всяком случае, на сегодняшний день я не вижу современных активно пишущих авторов, кто бы мог встать с ним на одну доску по основательности анализа событий 1-го этапа войны и обоснованности выводов. С большей частью его идей я согласен, поскольку они совпадают с теми выводами, которые сложились у меня в процессе знакомства с отечественной и зарубежной литературой, выходившей у нас в последние лет двадцать. Почему и попытаюсь изложить свое видение проблемы 1941 г., опираясь как на собственные наблюдения, так и на выводы А.В. Исаева.

[thor]

Итак, главный вопрос – почему РККА не рухнула и почему СССР устоял, несмотря на целую серию военных катастроф, равных которым не знала военная история? Естественно, что на это существовал целый комплекс причин, объективных и субъективных, которые в той или иной степени сказались на провал «блицкрига». Чтобы все их осветить и дать им оценку, нужен целый трактат, на что нет времени (да и сейчас для меня это не самый главный вопрос, а так, дань старому увлечению – ностальгия по молодости, так сказать). Поэтому ограничимся только основными тезисами.
Если брать начальный период Второй мировой войны, то из считавшихся «серьезными» (с военной точки зрения) держав в прямом столкновении с Германией ни Франция, ни Польша не сумели устоять, хотя их армии развивались в сравнении с немецкими в благоприятных условиях, не имея никаких ограничений. При этом крушение и польской, и французской военной мощи свершилось буквально в течение первой недели – полутора с начала боевых действий. Гитлеру и его генералам удалось решить главную задачу – разгромить кадровые войска и сломить волю противника к сопротивлению до того, как в дело вмешались союзники побежденных и до того, как антинемецкая коалиция смогла перевести войну в войну на истощение, задавив немцев, как и в Первой мировой войне превосходством в силах и ресурсах. Итак, ключ к победе заключался в срыве планомерной мобилизации противника. В сентябре 1939 г. и в мае 1940 г. немцы в этом преуспели Могут возникнуть сомнения относительно Франции – но, позвольте, с разгромом лучших французских сил в северо-западной Франции и Бельгии возможности Франции к сопротивлению вовсе не были исчерпаны. Оставался флот и колониальная империя, ресурсы которой позволяли продолжить борьбу. Однако французская государственная система, пресловутая III Республика, рухнула, не сумев совладать с обострившимися из-за первых поражений на фронте политических противоречий. Неважно, что это были за противоречия, имелся ли факт предательства национальных интересов Франции со стороны части правящей элиты или нет, но французы капитулировали в первом раунде, попав в нокдаун. Шансы и возможности продолжать борьбу у них оставались, но желание напрочь отсутствовало – воля к борьбе исчезла, и необходимость в мобилизации сохранившихся немалых усилий отпала сама собой. Был выбран путь коллаборационизма.

[thor]

Сходная ситуация имела место быть в Польше. Да, 17 сентября 1939 г. советские войска вторглись в польские «восточные кресы». Однако что-то менялось в данном случае? На мой взгляд, ничего! Все равно нити управления страной к тому времени были потеряны – польское правительство бежало на границу с Румынией (подчеркну, это произошло до того, как РККА начало свой освободительный поход), польское верховное командование также было неспособно адекватно руководить теми частями и соединениями, что оставались в его распоряжении. Варшава была окружена, важнейшие в промышленном отношении районы оккупированы немцами, кризис на Бзуре, имевший в лучшем случае оперативный характер, немцами был практически преодолен. По существу, уже во 2-й декаде сентября речь шла о добивании Польши немцами, «зачистке» оставшейся бесхозной территории от остатков прежней власти.
Подобный сценарий был запланирован в Цоссене и для СССР. И события первых дней войны, казалось, давали все основания для оптимизма как Адольфа Алоизовича, так и его генералов. Я ни в коем случае не считаю, что германскую военную верхушку составляли поголовно идиоты и авантюристы, абсолютно не знающие Россию и не представлявшие себе ее потенциала. Напротив, они очень хорошо понимали, о чем идет речь и какой будет эта война. Именно поэтому командование вермахта попыталось в максимальной степени учесть все уроки предыдущих кампаний и опыт прежних попыток вторжения в Россию. Теоретически, на мой взгляд, план «Барбаросса» именно как военный план был разработан практически безупречно и должен был принести Германии успех. Но не принес! Почему?

[thor]

Для начала отметим, что главную проблему, разгромить кадровые войска РККА немцам удалось решить. Правда, случилось это не на линии Днепр – Западная Двина, а несколько восточнее, и не в первых числах июля, а позднее, в середине сентябре, но немцам это уже ничем помочь не могло. К этому времени на смену разгромленным в приграничных боях дивизиям мирного времени пришли дивизии, сформированные после начала войны, детища «перманентной» (так метко назвал ее А. Исаев) мобилизации. Соглашаясь с его мнением относительно важности этой мобилизации для победы, я не согласен с тем, что она была начата только после осознания в Москве факта проигрыша приграничных сражений. Директива Ставки ВГК о начале формирования новых дивизий из состав погранвойск датируется 29 июня 1941 г., но в таком случае она должна была готовиться заранее – документы такого значения и характера не принимаются ни с того ни с сего и с кондачка не готовятся. Им предшествует долгая и серьезная проработка всех деталей предстоящей мобилизации. Следовательно, можно уверенно предполагать, что такая возможность закладывалась еще перед войной, и после обозначившихся признаков неудачи (еще не катастрофы - !) механизм мобилизации новых дивизий был запущен в дело. А дальше маховик начал раскручиваться, и, как верно заметил А. Исаев, немцы просто не успевали перемалывать поступающие на фронт потоком пусть и недостаточно обученные и боеспособные, но все требовавшие со стороны вермахта определенных усилий и потерь для того, чтобы разбить их и снова, раз за разом, расчищать себе путь к победе.

[thor]

Это первый фактор, а теперь второй, действовавший с ним в тесной связке. Речь идет о факторе географическом. Немцы не случайно стремились решить исход войны в приграничных сражениях – протяженность фронта в приграничной полосе была меньше, и это позволяло им и быстрее рокировать резервы и подвижные соединения вместе с авиацией вдоль фронта, и иметь высокие плотности сил и средств для прорыва жидкой бороны советских войск (об этом обычно забывают, когда пишут о превосходстве советских войск над немецкими в технике в приграничных боях, но немцы имели чуть ли не вдвое больше людей, а с учетом того, что немецкие войска были сосредоточены все в приграничной зоне, а советские растянуты на глубину 100-200-300, а порой и более км на восток). Однако по мере продвижения на восток протяженность фронта быстро увеличивалась, и с учетом того, что со стороны немцев действовало фактически одно и тоже количество дивизий, к тому же теряющих и людей, и технику, плотность сил и средств у вермахта стремительно сокращалось. Разменивая пространство на время, советское командование оттягивало «момент истины», советская пружина сжималась, а немецкая, напротив, растягивалась. Создается впечатление, что Гитлер каким-то звериным чутьем это почувствовал, а его генералы – нет, поэтому во 2-й половине июля в германской ставке начала возникать разногласия относительно дальнейших действий, которые по мере продвижения на восток и все новых и новых «побед» и «одолений» «азиатско-большевистско-еврейских» полчищ, как это ни парадоксально, все возрастали. В конечном итоге немцы исчерпали всю свою ударную мощь. Да, они докатились до Ростова на юге, до Тихвина и Ленинграда на севере и до Москвы в центре, но сделали они это за счет инерции, набранной в первые дни войны. Подкрепить эту инерцию вливанием новых сил, новым толчком они не могли – этих сил просто не было. Все было вложено в первый удар, и когда выяснилось, что он не принес успеха, было слишком поздно что-либо предпринимать.

[thor]

Далее, фактор третий – это активность советского командования. Много писалось о «бессмысленных» контрударах, которые-де приводили только к одним потерям и поражениям советских войск в боях лета-осени 1941 г. Но я согласен в А. Исаевым, что лучший вид обороны – это наступление, и вынуждая противника реагировать на свои контрудары, советское командование так или иначе подсыпало песочку в колеса германской военной машины, вынуждало ее буксовать, терять драгоценное время на организацию контрмер и выигрывая время для создания новых и новых дивизий и эвакуации промышленной базы на восток. Пассивность ни к чему хорошему не приводила, и, как мне представляется, в Москве сделали правильные выводы из опыта сражений в Польше и во Франции в 1939-1940 гг. Как показал это опыт, немцы очень нервно отзывались на возникающие угрозы фланговых ударов (достаточно указать на реакцию германского командования на попытки поляков нанести контрудар на Варшаву на Бзуре и на действия англичан под Аррасом и де Голля под Лаоном). Непрерывные, пусть и неудачные попытки атаковать наступающие немецкие группировки не только сбивали «дыхание» у немцев, заставляли их терять темп. Нет, самое главное было в том, что, на наш взгляд, немцы настолько «привыкли» к такой активности советских войск, что на втором этапе кампании 1941 г. они действовали с постоянной оглядкой на противника, все время ожидая от него очередного контрудара (и порой дожидались!). Именно этим ожиданием можно объяснить, в первую очередь, поворот 1-й 2-й ТГр в тыл Юго-Западному фронту и попытку взять Ленинграда в сентябре 1941 г. – только разгромив советские войска на юго-западном и на северо-западном направлениям, можно было обезопасить армии ГрА «Центр» на московском направлении от фланговых ударов и заставить советское командование израсходовать имеющиеся в его распоряжении резервы на затыкание образовавших во фронте дыр. Учитывая же, что вермахт в подвижности превосходил РККА, можно было рассчитывать «растянуть» силы противника по всему фронту и тем самым создать условия для успешного продолжения наступления на Москву. В известной степени немцам это удалось, но вместе с тем постоянные рокировки подвижных соединений вдоль линии фронта вели и к износу матчасти, и к все новым и новым потерям, и в конечном итоге к утрате прежней ударной мощи.