Первые сообщения о переходе Красной Армией границы Речи Посполитой по всему периметру стали приходит в штаб верховного главнокомандующего в Косове 17 сентября на рассвете. Были одновременно неожиданными, противоречивыми и туманными. Что значит «вступили»? – спрашивалось. В качестве кого вступили? Идут ли нам на помощь? Возможность советской агрессии в той войне в пользу немцев – как видится – вообще не предполагалась. Несмотря на тревожные рапорты из Москвы военного атташе Речи полковника Генштаба Стефана Бжещинского, сообщающего 10 сентября о весьма вероятном вступлении советских войск в Польшу, несмотря на сообщения о мобилизации очередных призывников, несмотря на донесения о концентрации возле границ Речи подразделений количеством несколько десятков тысяч человек. С застав Корпуса охраны пограничья добрых несколько дней приходили рапорты о странных дымовых завесах на советской стороне, за которыми русские что-то пробуют скрыть и только слышно из-за них работу больших танковых двигателей.
Предвестники нападенияИсторики до сегодня не могут понять, как могли пройти мимо польского внимания так называемые диверсионно-саботажные группы, некоторые из которых достигали 300 человек, которые уже несколько дней действовали на польской территории, в районах коммуникационных узлов, мостов, вокзалов и виадуков. Как можно было поверить уверениям советского посла Николая Шаронова, который ещё 10 сентября говорил польской стороне о возможности поставки из СССР стратегических материалов, крайне необходимых для ведения войны с немцами, а 11 сентября неожиданно исчез под предлогом отсутствия связи с Москвой. Неожиданность была полной. «Видно было, что катастрофы уже не избежать, - написал в своём «Последнем рапорте» министр Юзеф Бек. – На мой вопрос, есть ли у маршала Смыглого какие-либо силы в Восточной Малопольше, чтобы сдержать напор советских войск, получил ответ, что кроме КОПа можно найти только неполные маршевые батальоны, но отпор практически безнадёжен». На самом деле ответ Смыглого был – как видится – отличен от правды.
Полмиллиона готовых к боюКак утверждают историки, 17 сентября на так называем румынском предмостье и восточных кресах находились более 200 тысяч солдат, отступающих в регулярных частях на восток от Вислы, и около 200 тысяч в основном невооружённых солдат, которые в безнадёжном хаосе искали своё назначение. Если к этому прибавить пять полков и одну бригаду КОП, если помнить о 20-тысячной Группе «Полесье» генерала Францишка Клееберга, то польские силы могли достигать полмиллиона готовых бороться людей. 17 сентября, о чём пробовали не помнить в ПНР-вском учебнике истории Польши, ещё боролись Варшава и Модлин. Боролось [балтийское] Побережье. Части армий «Познань» и «Поморье» после битвы над Бзурой пробивались к Варшаве. Боролся Львов, а на восток пробивалась армия генерала Пискора. В Беловежской пуще после прорыва из окружения под Замбровом находилась Отдельная оперативная группа «Нарев», Сувалкская бригада кавалерии и часть Подлаской бригады. Если бы кто-то хотел далее воевать, то – без сомнения – было бы кем воевать.
Маршал Смыглый весь день 17 сентября раздумывал о содержание своего главного в жизне приказа, решая – как писал Юзеф Бек – «Биться или только обстрелять площадь…». Тем временем с границ Речи приходили очередные рапорты. Гарнизоны застав КОП под советским напором отступали на запад. Некоторые, как батальон «Сарны» полковника Никодима Сулика, вступили в битву, которая продолжалась три дня. Матросы Пинской флотилии из-за драматически низкого уровня воды решили уничтожить и затопить свои суда и присоединится к группе Клееберга, чтобы после очередных боев с советскими войсками под Яблоней и Милеевым окончить свою полную славы кампанию в последней битве сентябрьской кампания, под Коцком. Боролись Новогрудщина и Виленщина. Батальоны КОП «Гленбоке», «Красне», «Ивенец», «Клецк» и «Барановичи». Боролась бригада КОП «Полесье».
Свою неизвестную в Польше легенду вскоре создали «гродненские орлята». Хоть и без приказа – однако Польша боролась. Два солдата в Вильно, которые в тот день несли почетный караул на Россе возле сердца маршала Пилсудского, предпочли погибнуть, но не оставить пост.
Пропаганда-враньё«Солдаты! Что вам осталось? Ради чего и с кем воюете? Для чего ставите под угрозу свою жизнь? Сопротивление бесполезно, - говорили листовки, сбрасываемые советскими самолётами. – Офицеры толкают вас на бесполезную резню. Они ненавидят вас и ваши семьи… Не верьте своим офицерам. Офицеры и генералы – ваши враги… Солдаты, бейте офицеров и генералов… Смело переходите к нам, к вашим братьям, к Красной Армии. Верьте нам! Красная Армия Советского Союза – это ваш единственный друг». Несмотря на такие горячие приглашения история не знает примеров солдатской несубординации, предательства и бунта против своих командиров.
В то 17 сентября бой начинали в даже безнадёжных ситуациях. Когда в Залещиках около обеда, после воскресного Богослужения, люди выходили из костёла, неожиданно с окружающих гор съехали танки. Все – украшенные бело-красными и советскими с серпом и молотом флагами. На первом был помещён большой транспарант с надписью «Россия – на помощь Польше!». Когда люди это увидели, начали аплодировать. Откуда-то взялись цветы. Началось движение, приветствия. Аж до того момента, когда оказалось, что вся площадь окружена танками, из которых прозвучал приказ: «Руки вверх! Бросать оружие!». Как свидетельствует рассказ Казимежа Конколевского, которому было тогда только девять лет, люди, которые разбежались во все стороны, вскоре вернулись с оружием и начался неравный бой, который продолжался целые сутки.
Приказ: не воевать 17 сентября около 22 часов верховный главнокомандующий маршал Рыдз-Смыглый решился наконец представить свой приказ. Наверное самый удивительный, наиболее непонятный приказ в новейшей польской истории. «Советские войска вступили. Приказываю начать общее отступление в Румынию и Венгрию кратчайшим путём. С большевиками не воевать, только в случае нападения с их стороны и попыток разоружения [наших] частей. Задание Варшаве и городам, которые должны были защищаться от немцев – без изменений. Города, к которым дойдут большевики, должны с ними вести переговоры о выходе гарнизонов в Венгрии или Румынию». Уже первые слова этого приказа должны вызнавать беспокойство и неуверенность; «Советские войска вступили…» - но в качестве кого? Провозглашали ли эти слова войну? Ведь как по иному звучал тот приказ хотя бы в сравнении с приказом Смыглого от 1 сентября 1939 г.: «Солдаты, воюете ради существования и будущего. За каждый шаг, сделанный в Польше, враг должен дорого заплатить кровью… Без оглядки на продолжительность войны и принесённые жертвы окончательная победа будет за нами и нашими союзниками». В приказе от 17 сентября нет даже слова о войне. Более того, однозначно звучит в нём пожелание, чтобы не воевать с большевиками!
В лапах НКВДНаверное немногие из нас понимают, что тот несчастливый приказ обязывал на протяжении всей войны, ставя польское дело в очень трудное положение. Ведь факт необъявления состояния войны освободил наших союзников от каких-либо обязательств в этом вопросе относительно польской стороны. Заявления советской стороны были обманчивы и изворотливы: «Польско-немецкая война указала на внутреннее банкротство польского государства. На протяжении десяти дней военных действий Польша потеряла все свои промышленные регионы и культурные центры. Варшава перестала существовать как столица Польши. Это означает, что польское государство и его правительство фактически перестали существовать. Из-за этого заключенные между СССР и Польшей договора потеряли юридическую силу». Однако не смотря на это непровозглашение поляками войны лишило нас «правовой опеки» со стороны Европы. В то же время, когда советские войска вступили в Финляндию в ноябре 1939 г., Лига Наций решила исключить Советского Союза из своего состава.
Достаточно вспомнить речь Черчилля, провозглашённую по радио 1 октября 1939 г., чтобы представить себе, как далеко этот факт непровозглашения поляками войны СССР был полезным с точки зрения планов и интересов Британии: «Мы могли бы желать, чтобы русские заняли свои теперешние позиции в качестве приятелей и союзников Польши, … но факт занятия этой линии русскими войсками обусловлен крайней необходимостью обеспечения безопасности России ввиду угрозы со стороны национал-социалистов. В любом случае линия эта существует и возник восточный фронт, который гитлеровская Германия не посмеет атаковать». С точки зрения политических интересов Польши этот приказ должен был привести к трагическим и неоценённым результатам. Поскольку не было войны, то нет повода и говорить об оккупации восточных земель – аргументировали русские. Поэтому – говорили они во время переговоров Майского и Сикорского в Лондоне в июле 1941 г. – о будущем этих земель должен решать плебисцит населения после войны. И ни словом не заикнулись о том, что в 1940 г. с тех восточных земель вывезли в Сибирь сотни тысяч польских семей.
В дискуссии об этом странном приказе Смыглого, который многие историки считают самой большой ошибкой нашей военной политики, возникают также вопросы без ответов: если бы мы объявили состояние войны между Польшей и Советской Россией, тогда наши офицеры-военнопленные, а не интернированные, попали бы под преступную опеку НКВД? Был бы в нашей истории трагический катынский раздел? В польской традиции события 17 сентября 1939 г. были записаны в коллективной памяти поляков как «нож в спину», вбитый Россией. Сегодня все исследования историков, как видится, эту оценку подтверждают. С одним небольшим дополнением. Оказывается, что были такие раны, которые мы нанесли себе сами.
http://www.wprost.pl/ar/94865/Bierna-wojna/
Добавлено: 05 сен 2007, 11:33
Как бы не с руки было им туда (в Германию) ехать...