Поздней осенью 1932 г. обширные районы СССР охватил жестокий голод. Особенно он свирепствовал на Южной Украине, в Среднем Поволжье, на Северном Кавказе и в Казахстане. До сих пор никто не знает, сколько людей в Советском Союзе умерло от голода в 1932 – 1933 гг. Многие исследователи сходятся на цифре 5 млн. человек, другие называют 8 млн. человек. Число погибших было больше, чем в 1921 г. и чем в Китае во время страшного голода 1877-1878 гг. Об этом свидетельствуют косвенные данные.
В книге «Народонаселение СССР» приводятся данные о численности украинцев в СССР: по переписи 1926 г. их было 31,2 млн., а по переписи 1939 г. – 28,1 млн. человек. Абсолютное уменьшение за 13 лет составило 3,1 млн. человек. Между тем за эти же 13 лет численность белорусов увеличилась на 1,3 млн. человек, то есть почти на 30%. За период с 1926 по 1939 г. численность казахов уменьшилось на 860 тыс., уменьшилась численность и некоторых других национальных меньшинств (См.: Гозулов А. и Григорянц М. Народонаселение СССР). Всему этому могло быть только одно объяснение – голод начала 30-х гг.
Справочники ЦСУ в течении шести лет (1933 – 1938) повторяли одни и те же данные о численности населения СССР – данные на 1 января 1933 г, 165,7 млн. человек. Выступая в декабре 1935 г. на совещании передовых комбайнёров, Сталин заметил: «У нас теперь все говорят, что материальное положение трудящихся значительно улучшилось, что жить стало лучше, веселея. Это, конечно, верно. Но это ведёт к тому, что население стало размножатся гораздо быстрее, чем в старое время. Смертности стало меньше, рождаемости больше, и чистого прироста получается гораздо больше. Это, конечно, хорошо, и мы это приветствуем. Сейчас у нас каждый год чистого прироста населения получается около трёх миллионов душ. Это значит, что каждый год мы получаем прирост населения на целую Финляндию («Правда», 4 декабря 1935 г.). Но Сталин поторопился со своим выводом об увеличении прироста населения. Перепись 1939 г. дала цифру 170,4 млн. человек. Чистый прирост составил, таким образом, менее 1 млн. человек в год.
«Вслед за кулаком, - писал о страшной зиме 1932/33г. Михаил Алексеев, - из села, только уже добровольно, двинулся середняк. По чьему-то распоряжению был вывезен весь хлеб и весь фураж. Начался массовый падеж лошадей, а 1933 – страшный голод: люди умирали семьями, рушились дома, редели улицы, все больше и больше окон слепло – уезжали в город, наглухо забивали их досками и горбылями… Чернее горна стало лицо Акимушки. Белым накалом светились на нем глаза, в которые так часто заглядывали односельчане и как бы спрашивали: Что же это? Как же это Акимушка? Ведь мы за тобой пошли? Ведь ты человек партийный!» Он отвечал, как мог. Говорил, что там, наверху, разберутся. Сталин пришлет в Выселки своего человека, тот посмотрит, накажет виновных – и все будет хорошо. Никто в Выселки не приехал…» («Звезда» 1964, №1, с. 37).
«В Петраковской, - писал В.Ф. Тендряков, - падал скот от бескормицы, люди ели хлеб из крапивы, колобашки из круглины, пареную кашу из дягиля. И не в одной Петраковской. По стране шел голодный год – 1933. В районном городе Вохрове, на пристанционном скверике умирали высланные из Украины, раскулаченные куркули. Видеть там по утрам мертвых вошло в привычку. Приезжала телега, больничный конюх Абрам наваливал трупы. Умирали не все, многие бродили по пыльным неказистым улочкам, волоча слоновьи от водянки, бескровные голубые ноги, собачьи просящими глазами ощупывали каждого прохожего. В Вохрово не подавали. Сами жители, чтобы получить хлеб по карточкам становились в очередь к магазину с вечера. 33 год…» («Москва», 1968, №3,с. 77).
В своих воспоминаниях К. Икрамов писал о том, что в 1933 году сотни тысяч голодающих из всех районов Средней Азии устремились к Ташкенту. Все станции были забиты людьми. Несмотря на заставы, многие из них пробирались в город. Предельно истощенные, они тихо бродили по улицам, надеясь на подаяние, многие умирали прямо на улицах.
В повести «Все течет» Василий Гроссман описывал ужасающие картины голода на южной Украине: «… а пыль – и ночью и днем пыль, пока хлеб везли… И люди стали какие-то растерянные… И земля потрескалась… потом осень пришла, дожди, а потом зима снежная. А хлеба нет. И в райцентре не купишь, потому что карточная система. И на станции не купишь в палатке – потому что военизированная охрана не подпускает. А коммерческого хлеба нет.
С осени стали нажимать на картошку, без хлеба быстро она пошла. А рождеству начали скотину резать. Да и мясо это на костях, тощее. Курей порезали, конечно. Мясцо быстро подъели, а молока глоточка не стало, по всей деревне яичка не достанешь. А главное – без хлеба… Ночью проснешься, кругом тихо: ни разговору, ни гармошки. Как в могиле, только голод ходит, не спит. Дети по хатам с самого утра плачут – хлеба просят. А что мать им даст – снегу? А помощи не от кого… А государство зернышка голодным не дало, а оно ведь на крестьянском хлебе стоит. По всем дорогам заставы – войска, милиция, НКВД – не пускают голодных из деревень, к городу не подойдешь, вокруг станции охрана, на самых малых полустанках охрана…
А когда снег таять стал вошла деревня по горло в голод. Дети кричат, не спят и ночью хлеба просят. У людей лица как земля, глаза мутные, пьяные… Шатает голод людей. Меньше стали ходить, все больше лежат. И все им мерещится – обоз скрипит, из райцентра прислал Сталин муку – детей спасать. Бабы крепче оказались мужчин, злее за жизнь цеплялись. А досталось им больше – дети кушать у матерей просят. Некоторые женщины уговаривают, целуют детей. «Ну не кричите, терпите, где я возьму?» Другие как бешенные становятся «Не скули, убью!» - и били, чем попало, только бы не просили…
Пошел по селу сплошной мор. Сперва дети, старики, потом средний возраст. В начале закапывали, потом уж не стали закапывать. Так мёртвые валялись на улицах, во дворах, а последние в избах стались лежать. Тихо стало. Умерла вся деревня».
Несмотря на страшный голод продолжался экспорт хлеба в страны Европы. Если из урожая 1928 года было вывезено за границу 1 млн. центнеров зерна, то в 1929 г. было вывезено 13 млн. центнеров, в 1930 году – 48,3 млн.; в 1931г. – 51,8 млн.; в 1932 – 18,1 млн. центнеров. Даже в самом голодном 1933 году в Западную Европу было вывезено около 10 млн. центнеров зерна. (« Народное хозяйство СССР. Ежегодник ЦСУ за 1935г.». М., 1936, с. 222). При этом советский хлеб продавался в условиях экономического кризиса в странах Европы практически за бесценок. А между тем и половины вывезенного в 1932-1933 гг. за границу зерна хватило бы, чтобы уберечь страну от голода.