Андрей, ну, что Вы в самом-то деле?!
Поставила в поиск на Гугле выражение "ели впроголодь". Получила результат: 8 страниц, 95 совпадений. Среди тех, кто употребил этот оборот известные писатели: Дмитрий Балашов и Анатолий Кузнецов. Можно, конечно, и их записать в графоманы, но стоит ли?
И с лошадьми, мне кажется, вы переборщили. Помню картину художника 19 в. "казачий дозор" (или что-то в этом роде). Степь, ветер, замерзшие всадники в башлыках и лошади, которые приседают на задних ногах, и оттого получается, что они поворачиваются к ветру именно спиной, а не крупом.
Мародер Шолохов
Модераторы: Толстокосов, Лемурий
Zdvij » 23 июн 2007, 16:50
Кто не знает слова "гутарить"? Сколько раз оно встречается в "Тихом Доне"? Десятки раз. Сколько раз оно встречается у Крюкова? Нашел... один случай. Почему-то совсем не встречается у Крюкова слово "стрепет", а у Шолохова эта птица упоминается не один раз. Про "наутро" уже говорил. И "окромя" Крюков не употребляет (только "кроме"), а для Шолохова такой предлог вполне допустим. Кроме событий, описанных в восьмой части, не мог Крюков знать о некоторых событиях из седьмой части "Тихого Дона", связанных с Новороссийском. Шолохов, конечно, не был либералом. А кем был Крюков? Кроме художественных произведений, приводится его статья 1913 г., опубликованная в газете "Русское знамя", органе черносотенцев. То есть, он был противником Столыпина справа. Осталось только объединить Крюкова с Окуджавой.
-
Zdvij - Геродот
- Сообщения: 1183
- Зарегистрирован: 17 сен 2006, 16:04
Андрей Чернов » 24 июн 2007, 06:34
Петр Аркадьевич Столыпин убит в 1911. А черносотенца из Крюкова не догадались сделать даже большевики образца 1910-х. Потому и Zdvij’ю не советую. Просто никто не поверит, ведь это так же нелепо, как объявить черносотенцем его друга Короленко (или любого другого русского интеллигента-народника). Черносотенец не станет выступать в Государственной Думе с требованием прекратить использовать казаков как полицейскую силу (эта тема, кстати, звучит репликой в первой книге ТД). И подписывать «Выборгское воззвание» вместе с В. Д. Набоковым. Именно для черносотенцев, как и большевиков, этот «провинциальный писатель», как тут один товарищ выразился, ¬– нож острый; Ленин потому-то Крюкова заметил и опасался как реального политического противника. (Внимательней читайте, господа вашего гуру!)
По поводу «впроголодь» свою реплику снимаю. Действительно, для времен Даля это невообразимо, но для Ушакова уже проходит (как и для Гладилина – язык, увы, разнашивается, как и сапоги; особенно для тех, кто его не слышит, ибо слухалка забита лозунгами и советским новоязом). А, значит, теоретически это мог написать кто угодно.
Zdvij, спасибо, поставил дельный вопрос о диалектизмах.
Пишущий в относительно благополучное время рассказы для столичного «Русского богатства» донской писатель (да еще и учитель в гимназии) в своей речи избытка диалектизмов допустить не мог. У него, как сейчас бы сказали, «прЕпода», и установка на правильную речь. (В Питере ему самому пришлось переучиваться.) Но в речи персонажа – пожалуйста: «– Ходила уж к нему, к лиходею, – говорила она про Фараошку. – Ваше благородие, господин урядник! Оглянись хочь па мою бедность, Селифан Петрович!.. В ногах у него елозила. "Трюшницу, – говорит, – принеси, тогда погутарим". Трюшницу! Подумать легко!.. И где ее взять-то, трюшницу?.. («Зыбь».) Невозможно представить, чтобы в авторской речи и в ТД мы наши бы, скажем, такое: «Гутаря о начале Германской войны, мы должны признать, что…»
Однако условие романа – полифония (как заметил Бахтин), то есть вербальное многомерие. Здесь речевые характеристики героев и многоцветное единство ткани вытесняют автора на периферию, оставляют ему только роль комментатора и проводника. И требуют, чтобы диалоги нам передавал не чужак, а свой среди тех, кто «гутарит». Так возникает двойник автора – рассказчик (так и у Пушкина в «Онегине»). Если в романе автор будет со своими героями ту же держать дистанцию, что и в рассказе, роман просто не получится.
Донские старики или, положим, девки, конечно, меж собой не говорят, а гутарят. То же относится к «окромя» и другим диалектизмам. Просто роман – такой жанр. И об этом довольно много уже написано.
Но в Интернете пока только несколько рассказов Крюкова да короткая повесть «Зыбь». Как в таких случаях говорил Маршак:
Остается с моста в реку
Иль бежать в библиотеку.
(Вы обратили внимание – ну вам и бежать.)
Про спины лошадей. Сие просто один из примеров, когда в мелодраматической, лживой, насквозь вторичной и по языку, и по ситуациям Восьмой части возникает еще одна нелепица. Это могло бы стать и гениальной метафорой (конь разделяет труд казака и ведет себя как антропоморфное существо – как человек, как казак), но тогда б это было оправдано текстом, как оправданы бабьи рассуждения кобылы Корсачной в «Зыби». Тут же (где лошади спинами к ветру) художественная мотивация отсутствует. Ну и с точки зрения выживания тоже все очень плохо: лошадь, которая сядет спиной к ледяному ветру, замерзнет первая, ведь поверхность ее спины много больше, чем прикрытого хвостом зада.
В Девятой части (местами в Восьмой и даже раньше) перед нами возникает образ анти-автора. Несколько предварительных о нем замечаний, исходя из его, как правило, относительно легко опознаваемых вставок: это крепкий профессиональный литератор-поденщик. Он линеен, как газета «Правда», малообразован. Он – рапповский хам и циник, а потому склонен к мелодраматизации и сантиментам. У него очень низкий резонанс души, его юмор поднимается лишь до уровня брюха (прямая дорожка к деду Щукарю).
Ничего подобного ни по языку, ни по мотивации в романе мы до этого не видим.
Григорий – как цветок татарника: прост, жёсток порой до жестокости, но благороден. И совесть в нем живет помимо его желаний, и природная чистота.
Если в конце первой книги, убив безоружного (второй убитый враг в первом бою), Григорий мучается, вспоминая и его раскроенную голову, и белую кокарду, и кается, и проклинает себя (мог ведь и не убивать), и того венгра, то автор Восьмой части из всего этого скраивает такой рассказ Григория:
«…Недавно, когда подступили к Крыму, довелось цокнуться в бою с корниловским офицером – полковничек такой шустрый, усики подбритые по-англицки, под ноздрями две полоски, как сопли, – так я его с таким усердием навернул, ажник сердце взыграло! Полголовы вместе с половиной фуражки осталось на бедном полковничке... и белая офицерская кокарда улетела... Вот и вся моя приверженность! Они мне тоже насолили достаточно. Кровью заработал этот проклятый офицерский чин, а промежду офицеров был как белая ворона. Они, сволочи, и за человека меня сроду не считали, руку гребовали подавать, да чтобы я им после этого... Под разэтакую мамашу! И говорить-то об этом тошно! Да чтоб я ихнюю власть опять устанавливал? Генералов Фицхелауровых приглашал? Я это дело опробовал раз, а потом год икал, хватит, ученый стал, на своем горбу все отпробовал!»
Это не язык Мелехова. Не его натура и не его характер (Григорий не лакей и не палач.) Но это описание – эхо той, первой рубки Григория (с вкраплением других мест подлинника, списанных для убедительности). Эхо, но изнаночное. Это текст не автора ТД и слова не Григория Мелехова, а садиста и холуя. Всё – агитпроповская да рапповская параша. Всё – глупость и мерзость.
И – ни одной свежей метафоры в Восьмой части («вечерами, когда вянут зори» или «фронт улегся, как гадюка» подделать невозможно, для этого надо обладать талантом). А какие есть – сплошь вторичны по отношению к первым Восьми частям. Это перепевы уже сказанного – замазка, ганч. И, наконец, отмазка мародера. (Здесь не место показывать это последовательно, на каждом примере. Но поверьте, этот материал уже проработан.)
Именно Восьмая, заключительная часть романа, на каждой страницей изобличает: Шолохов Первой–Седьмой частей не писал. Другое дело, что он и Восьмой не писал, как не писал ни «Донских рассказов», ни даже «Поднятой целины», ни «Они сражались…», ни «Судьбы человека». (Поэтому алгоритм компьютерного анализа должен быть таким: надо сначала подтвердить очевидную тождественность Восьмой части и «Поднятой целины», а после сравнивать эту прозу с остальным.)
То, что роман написан Федором Дмитриевичем Крюковым – не я догадался. Читателю, чья культура находилась на уровне адекватного восприятия основного текста, это было понятно уже в 1929-м.
Физик Никита Алексеевич Толстой (тот, о котором «Детство Никиты») в начале 1990-х рассказывал мне, что его отец «красный граф» Алексей Николаевич Толстой реально возглавлял комиссию по плагиату Шолохова. Но свою подпись поставить уклонился – сбежал в Царское село. Дома А. Толстой на вопросы о том, кто написал ТД, неизменно отвечал: «Ну уж, конечно, не Мишка!..»
Вы скажете – зависть. Но завистник прежде всего будет отрицать саму гениальность великого творения (какая разница, кто из собратьев его создал?). Однако Толстой и Солженицын никогда не говорили, что роман – так себе. Напротив – снимали шляпы.
Просто Алексей Толстой (личность малосимпатичная, но писатель большой) знал: для того, чтобы на таком уровне написать вербальную симфонию, кроме таланта нужны еще и долгий опыт, и зрелый возраст, и, наконец, не начальное, а иное образование. (Чего, конечно, не объяснишь тому, кто верит, что Стаханов сам выдавал по тринадцать норм за смену.)
Позднее было выделено более двухсот стилистических совпадений прозы Крюкова и ТД (могу прибавить еще столько и еще полстолько). Несколько независимых филологов пришли к одному результату. Потому как лев узнается не по ушам, а по когтям.
Как выясняется, на форуме вывешивать параллели – дело бесполезное (оппоненты просто пропускают мимо глаз). Так что дождитесь книжки.
Здесь же попробую по-иному.
Вот редкий эпитет «острая спина». В ТД он звучит в первом томе: «Садился у подзёмки на табуретке, остро сутулил спину…»
Что это значит? Вроде бы такая же нелепица, как с лошадиными спинами…
Ответ в той же «Зыби» Федора Крюкова:
«Старая серая кобыла Корсачная, уже с час запряженная в арбу, уныло слушала эти пестрые, давно знакомые ей звуки бестолково-радостного волнения и суеты. Она знала, что предвещают они двухнедельную полосу тяжелой, изнурительной, выматывающей все силы работы. Бока у Корсачной были желтые от навоза, шея местами облезла, а спина – острая, как пила…». То есть кобылу мы видим в профиль. Пила – это ее хребет с торчащими, как зубья пилы позвонками.
Стало быть, и в ТД человек сел в профиль, и мы увидели его хребет, острый, похожий на зубья пилы. Маяковский со своей флейтой-позвоночником, видимо, – только полемическая реплика на это. И вряд ли заново открытый велосипед, потому что «Зыбь» тогда прочитали все.
Крюков пока плохо издан. И совсем не прочитан. Стилистически именно «Зыбь» ближе всего к ТД. Но она опубликована еще в 1909-м, благополучном году. Она как зарница грядущих бед. И потому по мощи с бурей ТД не сравнится: не было еще ни трагедии Германской войны, ни революции, ни большевистского переворота. Не было той концентрации трагического, которая и дала великого писателя, задумавшего писать бытовой роман о казачестве в 1912-м и еще не знавшего, что через два года начнется российская катастрофа. Пушкинский принцип «свободного романа» (если угодно – романа-дневника) сработал и на этот раз. Трагедия преобразила бытовую ткань, как она преображает человеческую душу.
Однако чем больше мы будем читать ранние произведения этого «Гомера русского казачества» (сказано еще в 1910-х), тем меньше темных мест останется в ТД и тем лучше мы узнаем, из каких именно цветочков вызрела эта ягодка.
Продолжение следует.
По поводу «впроголодь» свою реплику снимаю. Действительно, для времен Даля это невообразимо, но для Ушакова уже проходит (как и для Гладилина – язык, увы, разнашивается, как и сапоги; особенно для тех, кто его не слышит, ибо слухалка забита лозунгами и советским новоязом). А, значит, теоретически это мог написать кто угодно.
Zdvij, спасибо, поставил дельный вопрос о диалектизмах.
Пишущий в относительно благополучное время рассказы для столичного «Русского богатства» донской писатель (да еще и учитель в гимназии) в своей речи избытка диалектизмов допустить не мог. У него, как сейчас бы сказали, «прЕпода», и установка на правильную речь. (В Питере ему самому пришлось переучиваться.) Но в речи персонажа – пожалуйста: «– Ходила уж к нему, к лиходею, – говорила она про Фараошку. – Ваше благородие, господин урядник! Оглянись хочь па мою бедность, Селифан Петрович!.. В ногах у него елозила. "Трюшницу, – говорит, – принеси, тогда погутарим". Трюшницу! Подумать легко!.. И где ее взять-то, трюшницу?.. («Зыбь».) Невозможно представить, чтобы в авторской речи и в ТД мы наши бы, скажем, такое: «Гутаря о начале Германской войны, мы должны признать, что…»
Однако условие романа – полифония (как заметил Бахтин), то есть вербальное многомерие. Здесь речевые характеристики героев и многоцветное единство ткани вытесняют автора на периферию, оставляют ему только роль комментатора и проводника. И требуют, чтобы диалоги нам передавал не чужак, а свой среди тех, кто «гутарит». Так возникает двойник автора – рассказчик (так и у Пушкина в «Онегине»). Если в романе автор будет со своими героями ту же держать дистанцию, что и в рассказе, роман просто не получится.
Донские старики или, положим, девки, конечно, меж собой не говорят, а гутарят. То же относится к «окромя» и другим диалектизмам. Просто роман – такой жанр. И об этом довольно много уже написано.
Но в Интернете пока только несколько рассказов Крюкова да короткая повесть «Зыбь». Как в таких случаях говорил Маршак:
Остается с моста в реку
Иль бежать в библиотеку.
(Вы обратили внимание – ну вам и бежать.)
Про спины лошадей. Сие просто один из примеров, когда в мелодраматической, лживой, насквозь вторичной и по языку, и по ситуациям Восьмой части возникает еще одна нелепица. Это могло бы стать и гениальной метафорой (конь разделяет труд казака и ведет себя как антропоморфное существо – как человек, как казак), но тогда б это было оправдано текстом, как оправданы бабьи рассуждения кобылы Корсачной в «Зыби». Тут же (где лошади спинами к ветру) художественная мотивация отсутствует. Ну и с точки зрения выживания тоже все очень плохо: лошадь, которая сядет спиной к ледяному ветру, замерзнет первая, ведь поверхность ее спины много больше, чем прикрытого хвостом зада.
В Девятой части (местами в Восьмой и даже раньше) перед нами возникает образ анти-автора. Несколько предварительных о нем замечаний, исходя из его, как правило, относительно легко опознаваемых вставок: это крепкий профессиональный литератор-поденщик. Он линеен, как газета «Правда», малообразован. Он – рапповский хам и циник, а потому склонен к мелодраматизации и сантиментам. У него очень низкий резонанс души, его юмор поднимается лишь до уровня брюха (прямая дорожка к деду Щукарю).
Ничего подобного ни по языку, ни по мотивации в романе мы до этого не видим.
Григорий – как цветок татарника: прост, жёсток порой до жестокости, но благороден. И совесть в нем живет помимо его желаний, и природная чистота.
Если в конце первой книги, убив безоружного (второй убитый враг в первом бою), Григорий мучается, вспоминая и его раскроенную голову, и белую кокарду, и кается, и проклинает себя (мог ведь и не убивать), и того венгра, то автор Восьмой части из всего этого скраивает такой рассказ Григория:
«…Недавно, когда подступили к Крыму, довелось цокнуться в бою с корниловским офицером – полковничек такой шустрый, усики подбритые по-англицки, под ноздрями две полоски, как сопли, – так я его с таким усердием навернул, ажник сердце взыграло! Полголовы вместе с половиной фуражки осталось на бедном полковничке... и белая офицерская кокарда улетела... Вот и вся моя приверженность! Они мне тоже насолили достаточно. Кровью заработал этот проклятый офицерский чин, а промежду офицеров был как белая ворона. Они, сволочи, и за человека меня сроду не считали, руку гребовали подавать, да чтобы я им после этого... Под разэтакую мамашу! И говорить-то об этом тошно! Да чтоб я ихнюю власть опять устанавливал? Генералов Фицхелауровых приглашал? Я это дело опробовал раз, а потом год икал, хватит, ученый стал, на своем горбу все отпробовал!»
Это не язык Мелехова. Не его натура и не его характер (Григорий не лакей и не палач.) Но это описание – эхо той, первой рубки Григория (с вкраплением других мест подлинника, списанных для убедительности). Эхо, но изнаночное. Это текст не автора ТД и слова не Григория Мелехова, а садиста и холуя. Всё – агитпроповская да рапповская параша. Всё – глупость и мерзость.
И – ни одной свежей метафоры в Восьмой части («вечерами, когда вянут зори» или «фронт улегся, как гадюка» подделать невозможно, для этого надо обладать талантом). А какие есть – сплошь вторичны по отношению к первым Восьми частям. Это перепевы уже сказанного – замазка, ганч. И, наконец, отмазка мародера. (Здесь не место показывать это последовательно, на каждом примере. Но поверьте, этот материал уже проработан.)
Именно Восьмая, заключительная часть романа, на каждой страницей изобличает: Шолохов Первой–Седьмой частей не писал. Другое дело, что он и Восьмой не писал, как не писал ни «Донских рассказов», ни даже «Поднятой целины», ни «Они сражались…», ни «Судьбы человека». (Поэтому алгоритм компьютерного анализа должен быть таким: надо сначала подтвердить очевидную тождественность Восьмой части и «Поднятой целины», а после сравнивать эту прозу с остальным.)
То, что роман написан Федором Дмитриевичем Крюковым – не я догадался. Читателю, чья культура находилась на уровне адекватного восприятия основного текста, это было понятно уже в 1929-м.
Физик Никита Алексеевич Толстой (тот, о котором «Детство Никиты») в начале 1990-х рассказывал мне, что его отец «красный граф» Алексей Николаевич Толстой реально возглавлял комиссию по плагиату Шолохова. Но свою подпись поставить уклонился – сбежал в Царское село. Дома А. Толстой на вопросы о том, кто написал ТД, неизменно отвечал: «Ну уж, конечно, не Мишка!..»
Вы скажете – зависть. Но завистник прежде всего будет отрицать саму гениальность великого творения (какая разница, кто из собратьев его создал?). Однако Толстой и Солженицын никогда не говорили, что роман – так себе. Напротив – снимали шляпы.
Просто Алексей Толстой (личность малосимпатичная, но писатель большой) знал: для того, чтобы на таком уровне написать вербальную симфонию, кроме таланта нужны еще и долгий опыт, и зрелый возраст, и, наконец, не начальное, а иное образование. (Чего, конечно, не объяснишь тому, кто верит, что Стаханов сам выдавал по тринадцать норм за смену.)
Позднее было выделено более двухсот стилистических совпадений прозы Крюкова и ТД (могу прибавить еще столько и еще полстолько). Несколько независимых филологов пришли к одному результату. Потому как лев узнается не по ушам, а по когтям.
Как выясняется, на форуме вывешивать параллели – дело бесполезное (оппоненты просто пропускают мимо глаз). Так что дождитесь книжки.
Здесь же попробую по-иному.
Вот редкий эпитет «острая спина». В ТД он звучит в первом томе: «Садился у подзёмки на табуретке, остро сутулил спину…»
Что это значит? Вроде бы такая же нелепица, как с лошадиными спинами…
Ответ в той же «Зыби» Федора Крюкова:
«Старая серая кобыла Корсачная, уже с час запряженная в арбу, уныло слушала эти пестрые, давно знакомые ей звуки бестолково-радостного волнения и суеты. Она знала, что предвещают они двухнедельную полосу тяжелой, изнурительной, выматывающей все силы работы. Бока у Корсачной были желтые от навоза, шея местами облезла, а спина – острая, как пила…». То есть кобылу мы видим в профиль. Пила – это ее хребет с торчащими, как зубья пилы позвонками.
Стало быть, и в ТД человек сел в профиль, и мы увидели его хребет, острый, похожий на зубья пилы. Маяковский со своей флейтой-позвоночником, видимо, – только полемическая реплика на это. И вряд ли заново открытый велосипед, потому что «Зыбь» тогда прочитали все.
Крюков пока плохо издан. И совсем не прочитан. Стилистически именно «Зыбь» ближе всего к ТД. Но она опубликована еще в 1909-м, благополучном году. Она как зарница грядущих бед. И потому по мощи с бурей ТД не сравнится: не было еще ни трагедии Германской войны, ни революции, ни большевистского переворота. Не было той концентрации трагического, которая и дала великого писателя, задумавшего писать бытовой роман о казачестве в 1912-м и еще не знавшего, что через два года начнется российская катастрофа. Пушкинский принцип «свободного романа» (если угодно – романа-дневника) сработал и на этот раз. Трагедия преобразила бытовую ткань, как она преображает человеческую душу.
Однако чем больше мы будем читать ранние произведения этого «Гомера русского казачества» (сказано еще в 1910-х), тем меньше темных мест останется в ТД и тем лучше мы узнаем, из каких именно цветочков вызрела эта ягодка.
Продолжение следует.
Последний раз редактировалось Андрей Чернов 29 июл 2007, 10:18, всего редактировалось 1 раз.
- Андрей Чернов
- Логограф
- Сообщения: 245
- Зарегистрирован: 14 мар 2007, 20:16
- Откуда: Петербург
Zdvij » 24 июн 2007, 10:59
Из крупных опубликованных произведений Крюкова упоминаются три повести с характерными названиями "Шквал", "Зыбь" и "Тишь". В какой из них есть диалектизмы "Тихого Дона"? Наверно, берег редкие слова для будущего. Крюков входил в редакцию "Русского богатства", но при этом публиковался в черносотенной газете. Недоразумение? Или Крюков сделал это в силу политической неграмотности? Кто-то тут недоглядел:
либо Ленин, либо Короленко, либо Столыпин.
Теперь о "Тихом Доне". Пример свирепости Мелехова неслучаен. Он свои кресты получил за то, что умел убивать. Первое убийство на войне переживается обычно очень тяжело (это описано многими авторами). Мелехов во время войны рубит беспощадно и умело (он - "душегуб настоящий, без подмесу"), но он "устает" убивать (и это показано
именно в 8-й части).
либо Ленин, либо Короленко, либо Столыпин.
Теперь о "Тихом Доне". Пример свирепости Мелехова неслучаен. Он свои кресты получил за то, что умел убивать. Первое убийство на войне переживается обычно очень тяжело (это описано многими авторами). Мелехов во время войны рубит беспощадно и умело (он - "душегуб настоящий, без подмесу"), но он "устает" убивать (и это показано
именно в 8-й части).
-
Zdvij - Геродот
- Сообщения: 1183
- Зарегистрирован: 17 сен 2006, 16:04
thor » 25 июн 2007, 10:19
Кстати говоря, о "большевистском проекте". Уж если и вести речь о "прокте", так под эту роль лучше всего подходит Фадеев, кроме "Разгрома" и "Молодой гвардии" - ничего не написано путного. А за Шолоховым и "Поднятая целина" (кстати, тоже Крюковым написана и потом Шолохов вызвал его духа и получил по прямому проводу с того свету черновик), и "Донские рассказы". и "Судьба человека", и "Они сражались за Родину". Это тоже результаты плагиата и мародерства? А у кого, если не секрет? Все-таки политика играет плохую роль, застилает глаза. Ка же, как же - безграмотный комиссаришка чоновский с четырmvz классами образования и вдруг - нобелевский лауреат? Нет, не может этого быть, исключено по определению. Мы, такие умные, образованные, со степенями и званиями и не нобелевские лауреаты, а он - лауреат? Нет, определенно вор, мародер, скомм......л рукопись несчастного Крюкова, кое-как переписал с помощью Thor'а и выдал за свою, развел лохов из Нобелевского комитета по крупному... Вернем справедливость на свое место! Даешь борьбу не на жизнь, а на смерть с плагиаторами, кои употребляют схожие сюжеты, слова и выражения и не цитируют первоавтора...
cogito, ergo sum
-
thor - Модератор форума
- Сообщения: 7725
- Зарегистрирован: 18 апр 2006, 11:14
- Откуда: Белгород
Zdvij » 25 июн 2007, 11:30
По поводу "Донских рассказов" уже было предположение в первом посте:
"Если и «Донские рассказы» украдены у Крюкова, тогда понятно, почему компьютерный анализ показал близость «Тихого Дона» не к ранней прозе Крюкова, а к «Донским рассказам»."
Главное, беспокоит, что Шолохов подделал подпись, когда
премии получал.
"Если и «Донские рассказы» украдены у Крюкова, тогда понятно, почему компьютерный анализ показал близость «Тихого Дона» не к ранней прозе Крюкова, а к «Донским рассказам»."
Главное, беспокоит, что Шолохов подделал подпись, когда
премии получал.
-
Zdvij - Геродот
- Сообщения: 1183
- Зарегистрирован: 17 сен 2006, 16:04
Юлли » 25 июн 2007, 13:11
Zdvij писал(а):По поводу "Донских рассказов" уже было предположение в первом посте:
"Если и «Донские рассказы» украдены у Крюкова, тогда понятно, почему компьютерный анализ показал близость «Тихого Дона» не к ранней прозе Крюкова, а к «Донским рассказам»."
Главное, беспокоит, что Шолохов подделал подпись, когда
премии получал.
.. а если нет, не украдены у Крюкова?... тогда что же делать с близостью?..
-
Юлли - Афродита Эвплоя
- Сообщения: 4154
- Зарегистрирован: 21 май 2004, 11:38
- Откуда: Санкт-Петербург
Zdvij » 25 июн 2007, 16:17
Я не знаю, заметил ли кто-нибудь такой ход мысли Андрея Чернова:
"В Девятой части (местами в Восьмой и даже раньше) перед нами возникает образ анти-автора."
"И – ни одной свежей метафоры в Восьмой части («вечерами, когда вянут зори» или «фронт улегся, как гадюка» подделать невозможно, для этого надо обладать талантом). А какие есть – сплошь вторичны по отношению к первым Восьми частям."
"Именно Восьмая, заключительная часть романа, на каждой страницей изобличает: Шолохов Первой–Седьмой частей не писал."
Это тест на внимание или оригинальное прочтение "Тихого Дона"?
Или были издания с девятью частями?
"В Девятой части (местами в Восьмой и даже раньше) перед нами возникает образ анти-автора."
"И – ни одной свежей метафоры в Восьмой части («вечерами, когда вянут зори» или «фронт улегся, как гадюка» подделать невозможно, для этого надо обладать талантом). А какие есть – сплошь вторичны по отношению к первым Восьми частям."
"Именно Восьмая, заключительная часть романа, на каждой страницей изобличает: Шолохов Первой–Седьмой частей не писал."
Это тест на внимание или оригинальное прочтение "Тихого Дона"?
Или были издания с девятью частями?
-
Zdvij - Геродот
- Сообщения: 1183
- Зарегистрирован: 17 сен 2006, 16:04
thor » 25 июн 2007, 16:31
Забавно, забавно, у меня издание с 8-ю частями. Интересно, а у г-на Чернова есть издание в 9-ти частях? Вот бы почитать 9-ю то часть. Может, имено в ней и скрывается страшная тайна авторства "Тихого Дона"?
cogito, ergo sum
-
thor - Модератор форума
- Сообщения: 7725
- Зарегистрирован: 18 апр 2006, 11:14
- Откуда: Белгород
ответ-1 от Андрея Чернова
Юлли » 25 июн 2007, 17:34
.. обращаю внимание, что я выступаю лишь в роли транслятора..
ОБ ЭЛЕКТРОННЫХ ЭКСПЕРТИЗАХ,
ДИАЛЕКТИЗМАХ,
АВТОРСКОЙ ИНТОНАЦИИ
И КОРНИЛОВСКОЙ КОКАРДЕ
Прекрасно. Вы уже признали «заимствования» в ТД из Крюкова. (На самом деле, сообщу по секрету, их сотни и даже многие тысячи.)
Но, как говаривал в таких случаях Валентин Берестов: «Болезнь развивается нормально». Это значит, что у вас появился шанс вырваться за круг грязного, с пионерского детства вбитого вам в головы мифа. И излечиться, начав думать самостоятельно, на основе фактов, а не в агитпроповском каноне тоталитарной парадигмы.
Поскольку и на рубеже одного лишь признания заимствований вам, защитникам Шолохова, в компьютерную эру уже не удержаться.
ОБ ЭЛЕКТРОННЫХ ЭКСПЕРТИЗАХ
Есть такое фундаментальное исследование В.П.Фоменко и Т.Г.Фоменко: «Авторский инвариант русских литературных текстов». (Приложение: Кто был автором «Тихого Дона»).
В 1974–1981 годах эти матлигвисты (родители создателя мистификационной и коммерчески-стебовой «Новой хронологии», но сами люди приличные и совсем не мистификаторы), проанализировав тексты двадцати семи русских писателей XVIII–XX веков, выявили то, что они назвали «авторским инвариантом».
Это тот количественный показатель, по которому можно сказать: да, эти тексты написаны одним автором.
Анализировались следующие параметры:
1) ДЛИНА ПРЕДЛОЖЕНИЙ, т.е. среднее число слов в предложении (подсчитанное для каждой выборки).
2) ДЛИНА СЛОВ, т.е. среднее количество слогов в слове, подсчитанное для каждой выборки.
3) ОБЩАЯ ЧАСТОТА УПОТРЕБЛЕНИЯ СЛУЖЕБНЫХ СЛОВ – ПРЕДЛОГОВ, СОЮЗОВ, ЧАСТИЦ, т.е. процентное содержание служебных слов в каждой выборке.
4) ЧАСТОТА УПОТРЕБЛЕНИЯ СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ, т.е. их процентное содержание в каждой выборке.
5) ЧАСТОТА УПОТРЕБЛЕНИЯ ГЛАГОЛОВ, т.е. их процентное содержание в каждой выборке.
6) ЧАСТОТА УПОТРЕБЛЕНИЯ ПРИЛАГАТЕЛЬНЫХ (в процентах).
7) ЧАСТОТА УПОТРЕБЛЕНИЯ ПРЕДЛОГА "В" (в процентах).
8) ЧАСТОТА УПОТРЕБЛЕНИЯ ЧАСТИЦЫ "НЕ" (в процентах).
9) КОЛИЧЕСТВО СЛУЖЕБНЫХ СЛОВ В ПРЕДЛОЖЕНИИ, т.е. среднее число союзов, предлогов и частиц в предложении.
Выяснилось, что №№ 1–8 не являются «авторским инвариантом». (При большом массиве текстов графики с кривыми распределения у разных писателей «слипаются».) И это доказало, что компьютерные экспертизы, проведенные в 1960-х шведскими и норвежскими исследователями просто некорректны: длина предложения и средняя длина слов в тексте не являются показателем авторства: так можно доказать принадлежность ТД хоть Карамзину, хоть Льву Толстому.
А вот количество служебных слов в предложении – постоянный инвариант автора (при выборке текста в 16000 слов из каждого писателя точность подчас достигает невероятного значения – до третьего знака по запятой).
Полученные на материале всего шолоховского наследия» результаты оказались шокирующими прежде всего для самих авторов этого исследования: «Количество служебных слов в его <Шолохова> произведениях оказалось настолько неодинаковым, что появляется необходимость представить Шолохова в виде ДВУХ авторов».
Результат ранней прозы Крюкова от 21, 00 до 21,17% служебных слов предложении. Книги I и II, части 1-5 и начало части 6 «Тихого Дона» – от 19,24 до 19,91% по разным главам романа (в среднем 19,55%), а книги III и IV, продолжение части 6 и части 7, 8 суммарно дают скачок до 22,7% (средний показатель «Поднятой целины» 23,1%; поздних произведений Шолохова 24,4).
Вывод авторов:
«…Предположение о соавторстве Крюкова – не праздный слух. Как видно из процента служебных слов, разница между произведениями Крюкова и первыми двумя книгами Тихого Дона составляет всего 1,56% (21,11 – 19,55). А разница между Шолоховым I и этими же книгами Тихого Дона (т.е. подозреваемым Шолоховым II) значительно больше и составляет 3,48% (23,03–19,55). Отсюда следует, что стилеметрия Крюкова не так уж сильно отличается от Тихого Дона. М.А.Шолохов куда дальше от первых двух книг романа, чем Ф.Д.Крюков».
И вот еще:
«Статистические результаты, полученные в результате анализа авторского инварианта, подтверждают гипотезу, что части 1 ,2, 3, 4, 5 и в значительной мере часть 6 романа «Тихий Дон» написаны не М.А.Шолоховым.
Конечно, нам могут возразить, что Шолохов резко сменил свой стиль, когда создавал 1-5 части Тихого Дона. Начал свою писательскую деятельность с одним значением авторского инварианта, затем "сменил стиль" на 1-5 частях Тихого Дона, а затем вновь вернулся к ПРЕЖНЕМУ характеру изложения. Может быть. Однако тогда следует признать, что Шолохов оказывается удивительно УНИКАЛЬНЫМ явлением во всей русской литературе. Настолько удивительным, что этот загадочный феномен заслуживает тогда особого изучения. Ведь тогда ему "удалось" то, чего не удавалось никому из исследованными нами русских писателей, – радикально изменить значение своего авторского инварианта!
В самом деле, случайным образом выбранные нами 27 других писателей с БОЛЬШИМИ произведениями (из разных веков и из разных литературных школ) на протяжении всей своей писательской жизни СТИЛЯ (Т.Е. СВОЕГО АВТОРСКОГО ИНВАРИАНТА) НЕ МЕНЯЛИ, по крайней мере с точки зрения параметра 3. Об этом убедительно свидетельствует наш вычислительный эксперимент.
А вот Шолохов за один-два года неожиданно (и очень существенно) изменил стиль, и более того, смог удерживать резко измененное значение АВТОРСКОГО ИНВАРИАНТА на протяжении нескольких огромных частей 1-5 Тихого Дона. А ведь мы уже говорили о том, что процент служебных слов является интегральным, массовым, а потому скорее всего "бессознательным" инвариантом, который практически не может контролироваться писателем (что и подтвердилось для всех других 27 авторов)».
Конец цитаты.
Адрес:
http://www.newchrono.ru/frame1/Literatu ... on/don.htm
О ДИАЛЕКТИЗМАХ И АВТОРСКОЙ ИНТОНАЦИИ
Диалектизмами текст насыщался уже после первой черновой редакции (другой вопрос – кем именно: правщиком или еще самим автором).
В рукописи на первой странице: «Старик Мелехов вскоре отделил сына и до смерти не ходил к нему в дом».
В опубликованном тексте:
«…старик Мелехов вскоре отделил сына. В курень его не ходил до смерти, не забывая обиды».
Дело не столько в диалектизмах, сколько в авторской интонации и самоцитатах, вернее, в многократном авторском повторении (и развитии) одной и той же темы, одного и того же пейзажа:
Вон далеко, на горизонте, у низких лиловых холмов, беленькие хатки Зеленовского хутора, сизые вербовые рощицы и маленькие, словно игрушечные ветряки. Медленно подымаются и падают их крылья... Вон по дороге баба верхом на лошади. Бурые пятна коровьего табуна, воза с сеном по лугу, дрожащее марево над полосатой зеленью еще не выгоревшей степи... Просторно, широко, а деться некуда...
«Зыбь»
На восток, за красноталом гуменных плетней, – Гетманский шлях, полынная проседь, истоптанный конскими копытами бурый, живущий придорожник, часовенка на развилке; за ней – задернутая текучим маревом степь. С юга – меловая хребтина горы. На запад – улица, пронизывающая площадь, бегущая к займищу.
ТД. Кн. 1. Первый абзац.
Цветовая гамма первая отрывка: лиловый (холмы), белый (хаты), сизый (вербовые рощи), бурые пятна (коровий табун).
Второй отрывок: красно-сизый (краснотал), проседь (полынь), бурый (придорожник), меловой (белая хребтина горы).
В каждом отрывке для описания пейзажа использовано четыре краски. Но каждый раз одна пара продублирована оттенками: лиловый и сизый («Зыбь»); седой и меловой (ТД).
Это и есть то, что называется авторским приемом («рукой данного мастера»). Подделать такое можно, лишь проведя тщательный анализ поэтики Крюковской прозы и имея целью приписать свое творение Федору Крюкову.
О КОРНИЛОВСКОЙ КОКАРДЕ
Может, помните, я писал, что рассказ Мелехова о том, как зарубил он корниловского «полковничка» (Восьмая часть) списан с рассказа о первом бое Григория, о зарубленном венгре: «Григорий глянул на его белую, покрытую пылью кокарду и, спотыкаясь, пошел к коню. Путано-тяжел был шаг его, будто нес за плечами непосильную кладь; гнусь и недоумение комкали душу».
Белый цвет, добавленный в российскую кокарду Александром I после взятия Парижа, символизировал монархию.
В начале XX века русские офицерские кокарды были овальными: на широком серебряном поле два золотых вписанных друг в друга овала (внутри их дважды проглядывает черных фон).
Твердым, во всю ступню, волчьим шагом прошел чуть сутулый Каледин, сопутствуемый Богаевским. Он отодвинул свой стул, уселся, спокойным движением положил на стол защитную фуражку, белевшую офицерской кокардой…
ТД. Кн. 2. Пятая часть. VIII
Подъесаул Спиридонов, в защитной рубахе и защитных погонах, снял фуражку с офицерской кокардой, белевшей как отколотый кусочек рафинада…
ТД. Кн. 2. Пятая часть. XXVIII
Начальник повстанческого караула – старый седой вахмистр, на ходу застегивая захлюстанную по росе шинель, вышел вперед. Восемь офицеров спешились, и есаул, подойдя к вахмистру, снял защитную фуражку с ярко белевшей на околыше офицерской кокардой…
ТД. Кн. 4. Седьмая часть. V
Вот и в Восьмой части: «и белая офицерская кокарда улетела...»
Да, улетела. И попала прямо в лоб плагиатору.
Потому что у корниловцев была своя форма.
Форму прапорщика Добровольческой армии, Корниловского ударного полка (1919-1920 гг.) можно увидеть в Москве в экспозиции «История российской эмиграции 1918-1930 годов» Государственного центрального музея современной истории России: Алый верх фуражки, черный околыш и русская кокарда.
Сайт, на котором она представлена:
http://www.sovr.ru/expo/e7b.shtml
Но это форма до октября 1917 г.
Была в частях Лавра Георгиевича Корнилова и черная форма («Смерть за родину»).
К.К.Семенов, автор статьи «Корниловская Ударная Дивизия. Структура и униформа» (Московский военно-исторический клуб «Доброволец – XX век» в журнале клуба пишет:
«Первая униформа Корниловцев была утверждена 31 июля 1917 г., самим генералом Корниловым и представляла собой обычную полевую форму Российской Императорской армии с добавлением белых выпушек, черно-красных ударных шевронов, погон и петлиц, а также отличительного знака корниловцев – щитовидной эмблемы светло-синего цвета с рисованными белой краской изображениями. Головным убором была утверждена защитная фуражка с белыми выпушками и зимняя фуражка г. г. черного цвета с двойным черно-красным околышем и белыми выпушками. Видимо, описанные выше фуражки не получили даже минимального распространения, т.к. все известные фотографии показывают чинов отряда исключительно в стальных касках Адриана образца 1915 г. французского или русского производства. Императорская кокарда заменялась адамовой головой в лавровом венке со скрещенными мечами».
http://www.dobr20.ru/nomer/2/5.htm
Адамова голова – это череп с костями. (Сегодня корниловцев называют и «Первым российским спецназом» и «карателями в черной форме с черепами на кокардах».) Плагиатор, конечно, не упустил бы такую деталь. Разумеется, если б знал. Но ему ничего не нужно было знать: у него под руками первый том (и еще два с половиной), из которых можно все списать. Расчет был безошибочным: пойди вспомни, прочитав тысячу страниц, что белая кокарда смародерствавана у зарубленного Григорием венгра (вон там их сколько в ТД кокард, и все белые..)
Ну кто ж в 1920-х думал, что появятся компьютеры…
Впрочем, и того, что корниловцы в атаку ходили не в фуражках, а в касках, Шолохов и его юные негры из литературой стахановской бригады, и краем глаза не видевшие корниловцев на поле боя, тоже не знали.
ОБ ЭЛЕКТРОННЫХ ЭКСПЕРТИЗАХ,
ДИАЛЕКТИЗМАХ,
АВТОРСКОЙ ИНТОНАЦИИ
И КОРНИЛОВСКОЙ КОКАРДЕ
Прекрасно. Вы уже признали «заимствования» в ТД из Крюкова. (На самом деле, сообщу по секрету, их сотни и даже многие тысячи.)
Но, как говаривал в таких случаях Валентин Берестов: «Болезнь развивается нормально». Это значит, что у вас появился шанс вырваться за круг грязного, с пионерского детства вбитого вам в головы мифа. И излечиться, начав думать самостоятельно, на основе фактов, а не в агитпроповском каноне тоталитарной парадигмы.
Поскольку и на рубеже одного лишь признания заимствований вам, защитникам Шолохова, в компьютерную эру уже не удержаться.
ОБ ЭЛЕКТРОННЫХ ЭКСПЕРТИЗАХ
Есть такое фундаментальное исследование В.П.Фоменко и Т.Г.Фоменко: «Авторский инвариант русских литературных текстов». (Приложение: Кто был автором «Тихого Дона»).
В 1974–1981 годах эти матлигвисты (родители создателя мистификационной и коммерчески-стебовой «Новой хронологии», но сами люди приличные и совсем не мистификаторы), проанализировав тексты двадцати семи русских писателей XVIII–XX веков, выявили то, что они назвали «авторским инвариантом».
Это тот количественный показатель, по которому можно сказать: да, эти тексты написаны одним автором.
Анализировались следующие параметры:
1) ДЛИНА ПРЕДЛОЖЕНИЙ, т.е. среднее число слов в предложении (подсчитанное для каждой выборки).
2) ДЛИНА СЛОВ, т.е. среднее количество слогов в слове, подсчитанное для каждой выборки.
3) ОБЩАЯ ЧАСТОТА УПОТРЕБЛЕНИЯ СЛУЖЕБНЫХ СЛОВ – ПРЕДЛОГОВ, СОЮЗОВ, ЧАСТИЦ, т.е. процентное содержание служебных слов в каждой выборке.
4) ЧАСТОТА УПОТРЕБЛЕНИЯ СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ, т.е. их процентное содержание в каждой выборке.
5) ЧАСТОТА УПОТРЕБЛЕНИЯ ГЛАГОЛОВ, т.е. их процентное содержание в каждой выборке.
6) ЧАСТОТА УПОТРЕБЛЕНИЯ ПРИЛАГАТЕЛЬНЫХ (в процентах).
7) ЧАСТОТА УПОТРЕБЛЕНИЯ ПРЕДЛОГА "В" (в процентах).
8) ЧАСТОТА УПОТРЕБЛЕНИЯ ЧАСТИЦЫ "НЕ" (в процентах).
9) КОЛИЧЕСТВО СЛУЖЕБНЫХ СЛОВ В ПРЕДЛОЖЕНИИ, т.е. среднее число союзов, предлогов и частиц в предложении.
Выяснилось, что №№ 1–8 не являются «авторским инвариантом». (При большом массиве текстов графики с кривыми распределения у разных писателей «слипаются».) И это доказало, что компьютерные экспертизы, проведенные в 1960-х шведскими и норвежскими исследователями просто некорректны: длина предложения и средняя длина слов в тексте не являются показателем авторства: так можно доказать принадлежность ТД хоть Карамзину, хоть Льву Толстому.
А вот количество служебных слов в предложении – постоянный инвариант автора (при выборке текста в 16000 слов из каждого писателя точность подчас достигает невероятного значения – до третьего знака по запятой).
Полученные на материале всего шолоховского наследия» результаты оказались шокирующими прежде всего для самих авторов этого исследования: «Количество служебных слов в его <Шолохова> произведениях оказалось настолько неодинаковым, что появляется необходимость представить Шолохова в виде ДВУХ авторов».
Результат ранней прозы Крюкова от 21, 00 до 21,17% служебных слов предложении. Книги I и II, части 1-5 и начало части 6 «Тихого Дона» – от 19,24 до 19,91% по разным главам романа (в среднем 19,55%), а книги III и IV, продолжение части 6 и части 7, 8 суммарно дают скачок до 22,7% (средний показатель «Поднятой целины» 23,1%; поздних произведений Шолохова 24,4).
Вывод авторов:
«…Предположение о соавторстве Крюкова – не праздный слух. Как видно из процента служебных слов, разница между произведениями Крюкова и первыми двумя книгами Тихого Дона составляет всего 1,56% (21,11 – 19,55). А разница между Шолоховым I и этими же книгами Тихого Дона (т.е. подозреваемым Шолоховым II) значительно больше и составляет 3,48% (23,03–19,55). Отсюда следует, что стилеметрия Крюкова не так уж сильно отличается от Тихого Дона. М.А.Шолохов куда дальше от первых двух книг романа, чем Ф.Д.Крюков».
И вот еще:
«Статистические результаты, полученные в результате анализа авторского инварианта, подтверждают гипотезу, что части 1 ,2, 3, 4, 5 и в значительной мере часть 6 романа «Тихий Дон» написаны не М.А.Шолоховым.
Конечно, нам могут возразить, что Шолохов резко сменил свой стиль, когда создавал 1-5 части Тихого Дона. Начал свою писательскую деятельность с одним значением авторского инварианта, затем "сменил стиль" на 1-5 частях Тихого Дона, а затем вновь вернулся к ПРЕЖНЕМУ характеру изложения. Может быть. Однако тогда следует признать, что Шолохов оказывается удивительно УНИКАЛЬНЫМ явлением во всей русской литературе. Настолько удивительным, что этот загадочный феномен заслуживает тогда особого изучения. Ведь тогда ему "удалось" то, чего не удавалось никому из исследованными нами русских писателей, – радикально изменить значение своего авторского инварианта!
В самом деле, случайным образом выбранные нами 27 других писателей с БОЛЬШИМИ произведениями (из разных веков и из разных литературных школ) на протяжении всей своей писательской жизни СТИЛЯ (Т.Е. СВОЕГО АВТОРСКОГО ИНВАРИАНТА) НЕ МЕНЯЛИ, по крайней мере с точки зрения параметра 3. Об этом убедительно свидетельствует наш вычислительный эксперимент.
А вот Шолохов за один-два года неожиданно (и очень существенно) изменил стиль, и более того, смог удерживать резко измененное значение АВТОРСКОГО ИНВАРИАНТА на протяжении нескольких огромных частей 1-5 Тихого Дона. А ведь мы уже говорили о том, что процент служебных слов является интегральным, массовым, а потому скорее всего "бессознательным" инвариантом, который практически не может контролироваться писателем (что и подтвердилось для всех других 27 авторов)».
Конец цитаты.
Адрес:
http://www.newchrono.ru/frame1/Literatu ... on/don.htm
О ДИАЛЕКТИЗМАХ И АВТОРСКОЙ ИНТОНАЦИИ
Диалектизмами текст насыщался уже после первой черновой редакции (другой вопрос – кем именно: правщиком или еще самим автором).
В рукописи на первой странице: «Старик Мелехов вскоре отделил сына и до смерти не ходил к нему в дом».
В опубликованном тексте:
«…старик Мелехов вскоре отделил сына. В курень его не ходил до смерти, не забывая обиды».
Дело не столько в диалектизмах, сколько в авторской интонации и самоцитатах, вернее, в многократном авторском повторении (и развитии) одной и той же темы, одного и того же пейзажа:
Вон далеко, на горизонте, у низких лиловых холмов, беленькие хатки Зеленовского хутора, сизые вербовые рощицы и маленькие, словно игрушечные ветряки. Медленно подымаются и падают их крылья... Вон по дороге баба верхом на лошади. Бурые пятна коровьего табуна, воза с сеном по лугу, дрожащее марево над полосатой зеленью еще не выгоревшей степи... Просторно, широко, а деться некуда...
«Зыбь»
На восток, за красноталом гуменных плетней, – Гетманский шлях, полынная проседь, истоптанный конскими копытами бурый, живущий придорожник, часовенка на развилке; за ней – задернутая текучим маревом степь. С юга – меловая хребтина горы. На запад – улица, пронизывающая площадь, бегущая к займищу.
ТД. Кн. 1. Первый абзац.
Цветовая гамма первая отрывка: лиловый (холмы), белый (хаты), сизый (вербовые рощи), бурые пятна (коровий табун).
Второй отрывок: красно-сизый (краснотал), проседь (полынь), бурый (придорожник), меловой (белая хребтина горы).
В каждом отрывке для описания пейзажа использовано четыре краски. Но каждый раз одна пара продублирована оттенками: лиловый и сизый («Зыбь»); седой и меловой (ТД).
Это и есть то, что называется авторским приемом («рукой данного мастера»). Подделать такое можно, лишь проведя тщательный анализ поэтики Крюковской прозы и имея целью приписать свое творение Федору Крюкову.
О КОРНИЛОВСКОЙ КОКАРДЕ
Может, помните, я писал, что рассказ Мелехова о том, как зарубил он корниловского «полковничка» (Восьмая часть) списан с рассказа о первом бое Григория, о зарубленном венгре: «Григорий глянул на его белую, покрытую пылью кокарду и, спотыкаясь, пошел к коню. Путано-тяжел был шаг его, будто нес за плечами непосильную кладь; гнусь и недоумение комкали душу».
Белый цвет, добавленный в российскую кокарду Александром I после взятия Парижа, символизировал монархию.
В начале XX века русские офицерские кокарды были овальными: на широком серебряном поле два золотых вписанных друг в друга овала (внутри их дважды проглядывает черных фон).
Твердым, во всю ступню, волчьим шагом прошел чуть сутулый Каледин, сопутствуемый Богаевским. Он отодвинул свой стул, уселся, спокойным движением положил на стол защитную фуражку, белевшую офицерской кокардой…
ТД. Кн. 2. Пятая часть. VIII
Подъесаул Спиридонов, в защитной рубахе и защитных погонах, снял фуражку с офицерской кокардой, белевшей как отколотый кусочек рафинада…
ТД. Кн. 2. Пятая часть. XXVIII
Начальник повстанческого караула – старый седой вахмистр, на ходу застегивая захлюстанную по росе шинель, вышел вперед. Восемь офицеров спешились, и есаул, подойдя к вахмистру, снял защитную фуражку с ярко белевшей на околыше офицерской кокардой…
ТД. Кн. 4. Седьмая часть. V
Вот и в Восьмой части: «и белая офицерская кокарда улетела...»
Да, улетела. И попала прямо в лоб плагиатору.
Потому что у корниловцев была своя форма.
Форму прапорщика Добровольческой армии, Корниловского ударного полка (1919-1920 гг.) можно увидеть в Москве в экспозиции «История российской эмиграции 1918-1930 годов» Государственного центрального музея современной истории России: Алый верх фуражки, черный околыш и русская кокарда.
Сайт, на котором она представлена:
http://www.sovr.ru/expo/e7b.shtml
Но это форма до октября 1917 г.
Была в частях Лавра Георгиевича Корнилова и черная форма («Смерть за родину»).
К.К.Семенов, автор статьи «Корниловская Ударная Дивизия. Структура и униформа» (Московский военно-исторический клуб «Доброволец – XX век» в журнале клуба пишет:
«Первая униформа Корниловцев была утверждена 31 июля 1917 г., самим генералом Корниловым и представляла собой обычную полевую форму Российской Императорской армии с добавлением белых выпушек, черно-красных ударных шевронов, погон и петлиц, а также отличительного знака корниловцев – щитовидной эмблемы светло-синего цвета с рисованными белой краской изображениями. Головным убором была утверждена защитная фуражка с белыми выпушками и зимняя фуражка г. г. черного цвета с двойным черно-красным околышем и белыми выпушками. Видимо, описанные выше фуражки не получили даже минимального распространения, т.к. все известные фотографии показывают чинов отряда исключительно в стальных касках Адриана образца 1915 г. французского или русского производства. Императорская кокарда заменялась адамовой головой в лавровом венке со скрещенными мечами».
http://www.dobr20.ru/nomer/2/5.htm
Адамова голова – это череп с костями. (Сегодня корниловцев называют и «Первым российским спецназом» и «карателями в черной форме с черепами на кокардах».) Плагиатор, конечно, не упустил бы такую деталь. Разумеется, если б знал. Но ему ничего не нужно было знать: у него под руками первый том (и еще два с половиной), из которых можно все списать. Расчет был безошибочным: пойди вспомни, прочитав тысячу страниц, что белая кокарда смародерствавана у зарубленного Григорием венгра (вон там их сколько в ТД кокард, и все белые..)
Ну кто ж в 1920-х думал, что появятся компьютеры…
Впрочем, и того, что корниловцы в атаку ходили не в фуражках, а в касках, Шолохов и его юные негры из литературой стахановской бригады, и краем глаза не видевшие корниловцев на поле боя, тоже не знали.
-
Юлли - Афродита Эвплоя
- Сообщения: 4154
- Зарегистрирован: 21 май 2004, 11:38
- Откуда: Санкт-Петербург
ответ-3 от Андрея Чернова
Юлли » 25 июн 2007, 17:38
О СОАВТОРЕ ШОЛОХОВА, ИЛИ МАЛЕНЬКАЯ СЕНСАЦИЯ КАК СЛЕДСТВИЕ ОДНОГО СКАНДАЛА В СТАНЕ ПРАВЕДНЫХ ШОЛОХОВЕРОВ
После сенсационного признания Ф. Кузнецова (а, вернее, его проговорки в одной праведной истерике) надо читать и прозу шолоховского любимого друга Василия Кудашева, автора «Последних мужиков» (роман о раскрестьянивании). Это у его вдовы сохранились шолоховские «черновики» ТД, которыми она пыталась торговать, запросив полмиллиона зелеными. Но было и что-то еще, чем она шантажировала и Шолохова, и советскую власть.
С Кудашевым Шолохов ездил к Горькому за бугор в 1930 г. (но визы во Франции не дождался и вернулся в СССР). Вот фото тех лет: друзья и расписались на нем. Расписались так, как это делают соавторы (причем не для себя, а для публикации совместного труда):
http://www.cbs1vao.ru/shmosc8.jpg
В «МК», а потом и в книге «Как я нашел “Тихий Дон”» обиженный Феликсом Кузнецовым журналист Лев Колодный доказал, что его надо не обижать, а холить и лелеять. (В подтексте: а не то расскажу всё и мало не покажется!) Главный шолоховед страны все сразу понял и возопил, что Колодный, работая при вдове Кудашева посредником и требуя полмиллиона, давал «ложные намеки, у кого хранится рукопись».
И тут же проговорился, уличив себя самого: «В общем-то, аноним был ясен для нас с самого начала…»
Этим воплем Феликс Феодосьевич и выдал, что он-то знает, как именно обстоит дело с авторством последних глав ТД. Если б Кузнецов промолчал, никто не обратил бы внимания, что в «МК» Колодный намекнул: у вдовы Кудашева, возможно, имелись и некие причины не возвращать рукопись, о месте пребывания которой всегда знали и Шолохов, и ИМЛИ, и КГБ.
Это тоже сенсация. Значит, Шолохов лгал, что рукопись погибла в 1941-м в Вешках. И что-то было такое, что не позволяло предъявить мировому сообществу текст, представленный комиссии Марии Ульяновой в 1929-м. Не позволило даже тогда, когда вышло «Стремя “Тихого Дона»”, из-за которого Шолохова хватил удар.
Перескажу фактологию, но уже так, как она выстраивается при внимательном чтении Колодного и других источников.
Кудашев в 1920-х и 1930-х часто уезжает в Вешки и подолгу там живет (жену при этом никогда не берет). В Москве в Камергерском у Кудашева кабинет отдельно от квартиры, где проживают жена Матильда Емельяновна Чебанова (по мужу – Кудашова) и дочь. Шолохов приезжает в Москву, останавливается и ночует тут. Матильда ревнует, полагая, что они вместе только водку пьют да байки травят.
Конечно пьют. (Но когда не пьют – работают.)
Летом 1941-го Кудашев уходит в ополчение, взяв с собой… кирпич «Тихого Дона» (все четыре книги в одном томе).
Помните старинную поговорку: солдату в походе и иголка в тягость.
Но есть и еще одна: своя ноша не тянет.
Из-под Москвы из окопов красноармеец Кудашев в письмах к жене просит, чтобы она нашла Шолохова в «Национале» (он там жил, когда не жил у Кудашева) и чтобы Шолохов вытащил его с передовой на несколько дней. Наконец, Кудашев не выдерживает и полуоткрывает причину. Впрочем, вот опубликованные письма (по Колодному).
С фронта Кудашев отправил Шолохову телеграмму с просьбой о встрече. Не получив ответа, стал посылать письма жене, где постоянно звучал один мотив. Письма доставлялись в июле-сентябре до того дня, когда армия Западного фронта оказалась в смертельном окружении.
«17.VII. Матюша, меня очень интересует, ответил ли Михаил на мою телеграмму. Если он собирается ехать в Москву, то постарайся его увидеть. Останавливается он, как знаешь, в „Национале“. Там можно справиться по телефону. Он мне нужен, хотелось бы с ним повидаться, поговорить. Попроси его, чтобы он вызвал меня в Москву. Как все это сделать, он знает. Только сообщи ему мой адрес».
Через три дня, озабоченный отступлением Красной Армии, шлет второе письмо, не уточняя, зачем ему так понадобился Шолохов.
«20.VII. Может быть, скоро будет в Москве Михаил. Ты ему напомни, чтоб он меня вызвал на день-два в Москву, кстати, тогда и решим, стоит ли тебе уезжать из Москвы».
Спустя три дня положение на фронте не улучшилось, Кудашев снова просит:
«23.VII. Матюша! Сейчас время такое, что очень надо, чтобы он вызвал меня на день-два. Уехал я из Москвы, и столько у меня осталось недоделанных дел. Мой адрес: п/о Глазово Можайского района Московской области, почтовый ящик № 47, литер 8».
В очередном письме он раскрывает причину озабоченности. Рукописи могли оказаться в захваченной немцами Москве.
«9.VIII. Дорогая Матюша! Жив, здоров. Пишу тебе наскоро о главном. Если Михаил в Москве – проси его немедленно вызвать меня через Политуправление на несколько дней в Москву. Мне необходимо сдать ему оригинал рукописи „Тихого Дона“…».
В августе Шолохов жил в «Национале», выезжал в штаб 19-й армии генерала, будущего маршала, Конева. Был рядом с Кудашевым. Но к нему не зашел, не ответил, не помог отлучиться из редакции на «день-два».
http://1001.vdv.ru/arc/mk/issue231/
Выглядит как шантаж. (О чем Колодный, естественно, не пишет.) Если б Шолохову потребовались рукописи, тот «фанерный чемодан» ему могла отдать и Матильда Кудашева. Или рукописи по разным углам – в столе, на столе, на книжных полках? И где что знает только сам Кудашев? Но тогда это означает, что сам Кудашев с ними работал и после выхода четвертого тома.
Колодный не сообщает, что жене Кудашева плевать на рукописи самого Шолохова. Напротив, каждый раз, когда раздается сигнал тревоги и она бежит в бомбоубежище, у нее в одной руке маленькая дочка, а в другой большая папка.
Папка, но не тот полный чемодан, что оставил Шолохов в 1929-м.
Шолохов Кудашева в Москву не вызывает. Но просит о присвоении ему офицерского звания и переводит во фронтовую газету.
Колодный рассказывает еще и вот что…
Шолохов наведался в Камергерский переулок в октябре 1941-го, до катастрофы на фронте и введении в столице осадного положения. Кудашева помогла ему собраться в дорогу. Черновики он тогда не забрал. Похоже, Шолохов не придавал им такого значения, как Кудашевы. Писатель ехал не на фронт, а домой, на Дон, чтобы эвакуировать семью. Этим делом занимался дважды, в 1941 × 1942 году. В итоге спас детей, жену, мать погибла под бомбежкой. Фугас влетел в дом, не разорвался. Но архив, документы, библиотеку не сберег. И страницы беловой рукописи «Тихого Дона» в брошенной властью станице развеял ветер войны.
Тогда, в октябре, Шолохов попросил у Моти открытку и написал:
«Дорогой друг! Судьба нас с тобой разноздрила, но все же когда-нибудь сведет нас вместе. Я сегодня уезжаю из Москвы, как только вернусь, сообщу тебе. Думаю, что увидимся в Москве. У меня есть к тебе дела. Будь здоров, крепко тебя обнимаю, целую. Твой Шолохов. Пишу коротко. Спешу. Надеюсь на скорую встречу».
Что, собственно, и является не только признанием прошлого «соавторства» (какое еще «дело» может быть в ситуации, когда друг воюет?), но и обещанием новой «совместной» работы.
Потому что кто-то ж должен писать «Они сражались за Родину»…
Ну не сам же Стаханов будет рубить уголек... Обижаете...
Итак, предполагаемый соавтор назван.
Теперь слово за матлингвистами.
После сенсационного признания Ф. Кузнецова (а, вернее, его проговорки в одной праведной истерике) надо читать и прозу шолоховского любимого друга Василия Кудашева, автора «Последних мужиков» (роман о раскрестьянивании). Это у его вдовы сохранились шолоховские «черновики» ТД, которыми она пыталась торговать, запросив полмиллиона зелеными. Но было и что-то еще, чем она шантажировала и Шолохова, и советскую власть.
С Кудашевым Шолохов ездил к Горькому за бугор в 1930 г. (но визы во Франции не дождался и вернулся в СССР). Вот фото тех лет: друзья и расписались на нем. Расписались так, как это делают соавторы (причем не для себя, а для публикации совместного труда):
http://www.cbs1vao.ru/shmosc8.jpg
В «МК», а потом и в книге «Как я нашел “Тихий Дон”» обиженный Феликсом Кузнецовым журналист Лев Колодный доказал, что его надо не обижать, а холить и лелеять. (В подтексте: а не то расскажу всё и мало не покажется!) Главный шолоховед страны все сразу понял и возопил, что Колодный, работая при вдове Кудашева посредником и требуя полмиллиона, давал «ложные намеки, у кого хранится рукопись».
И тут же проговорился, уличив себя самого: «В общем-то, аноним был ясен для нас с самого начала…»
Этим воплем Феликс Феодосьевич и выдал, что он-то знает, как именно обстоит дело с авторством последних глав ТД. Если б Кузнецов промолчал, никто не обратил бы внимания, что в «МК» Колодный намекнул: у вдовы Кудашева, возможно, имелись и некие причины не возвращать рукопись, о месте пребывания которой всегда знали и Шолохов, и ИМЛИ, и КГБ.
Это тоже сенсация. Значит, Шолохов лгал, что рукопись погибла в 1941-м в Вешках. И что-то было такое, что не позволяло предъявить мировому сообществу текст, представленный комиссии Марии Ульяновой в 1929-м. Не позволило даже тогда, когда вышло «Стремя “Тихого Дона»”, из-за которого Шолохова хватил удар.
Перескажу фактологию, но уже так, как она выстраивается при внимательном чтении Колодного и других источников.
Кудашев в 1920-х и 1930-х часто уезжает в Вешки и подолгу там живет (жену при этом никогда не берет). В Москве в Камергерском у Кудашева кабинет отдельно от квартиры, где проживают жена Матильда Емельяновна Чебанова (по мужу – Кудашова) и дочь. Шолохов приезжает в Москву, останавливается и ночует тут. Матильда ревнует, полагая, что они вместе только водку пьют да байки травят.
Конечно пьют. (Но когда не пьют – работают.)
Летом 1941-го Кудашев уходит в ополчение, взяв с собой… кирпич «Тихого Дона» (все четыре книги в одном томе).
Помните старинную поговорку: солдату в походе и иголка в тягость.
Но есть и еще одна: своя ноша не тянет.
Из-под Москвы из окопов красноармеец Кудашев в письмах к жене просит, чтобы она нашла Шолохова в «Национале» (он там жил, когда не жил у Кудашева) и чтобы Шолохов вытащил его с передовой на несколько дней. Наконец, Кудашев не выдерживает и полуоткрывает причину. Впрочем, вот опубликованные письма (по Колодному).
С фронта Кудашев отправил Шолохову телеграмму с просьбой о встрече. Не получив ответа, стал посылать письма жене, где постоянно звучал один мотив. Письма доставлялись в июле-сентябре до того дня, когда армия Западного фронта оказалась в смертельном окружении.
«17.VII. Матюша, меня очень интересует, ответил ли Михаил на мою телеграмму. Если он собирается ехать в Москву, то постарайся его увидеть. Останавливается он, как знаешь, в „Национале“. Там можно справиться по телефону. Он мне нужен, хотелось бы с ним повидаться, поговорить. Попроси его, чтобы он вызвал меня в Москву. Как все это сделать, он знает. Только сообщи ему мой адрес».
Через три дня, озабоченный отступлением Красной Армии, шлет второе письмо, не уточняя, зачем ему так понадобился Шолохов.
«20.VII. Может быть, скоро будет в Москве Михаил. Ты ему напомни, чтоб он меня вызвал на день-два в Москву, кстати, тогда и решим, стоит ли тебе уезжать из Москвы».
Спустя три дня положение на фронте не улучшилось, Кудашев снова просит:
«23.VII. Матюша! Сейчас время такое, что очень надо, чтобы он вызвал меня на день-два. Уехал я из Москвы, и столько у меня осталось недоделанных дел. Мой адрес: п/о Глазово Можайского района Московской области, почтовый ящик № 47, литер 8».
В очередном письме он раскрывает причину озабоченности. Рукописи могли оказаться в захваченной немцами Москве.
«9.VIII. Дорогая Матюша! Жив, здоров. Пишу тебе наскоро о главном. Если Михаил в Москве – проси его немедленно вызвать меня через Политуправление на несколько дней в Москву. Мне необходимо сдать ему оригинал рукописи „Тихого Дона“…».
В августе Шолохов жил в «Национале», выезжал в штаб 19-й армии генерала, будущего маршала, Конева. Был рядом с Кудашевым. Но к нему не зашел, не ответил, не помог отлучиться из редакции на «день-два».
http://1001.vdv.ru/arc/mk/issue231/
Выглядит как шантаж. (О чем Колодный, естественно, не пишет.) Если б Шолохову потребовались рукописи, тот «фанерный чемодан» ему могла отдать и Матильда Кудашева. Или рукописи по разным углам – в столе, на столе, на книжных полках? И где что знает только сам Кудашев? Но тогда это означает, что сам Кудашев с ними работал и после выхода четвертого тома.
Колодный не сообщает, что жене Кудашева плевать на рукописи самого Шолохова. Напротив, каждый раз, когда раздается сигнал тревоги и она бежит в бомбоубежище, у нее в одной руке маленькая дочка, а в другой большая папка.
Папка, но не тот полный чемодан, что оставил Шолохов в 1929-м.
Шолохов Кудашева в Москву не вызывает. Но просит о присвоении ему офицерского звания и переводит во фронтовую газету.
Колодный рассказывает еще и вот что…
Шолохов наведался в Камергерский переулок в октябре 1941-го, до катастрофы на фронте и введении в столице осадного положения. Кудашева помогла ему собраться в дорогу. Черновики он тогда не забрал. Похоже, Шолохов не придавал им такого значения, как Кудашевы. Писатель ехал не на фронт, а домой, на Дон, чтобы эвакуировать семью. Этим делом занимался дважды, в 1941 × 1942 году. В итоге спас детей, жену, мать погибла под бомбежкой. Фугас влетел в дом, не разорвался. Но архив, документы, библиотеку не сберег. И страницы беловой рукописи «Тихого Дона» в брошенной властью станице развеял ветер войны.
Тогда, в октябре, Шолохов попросил у Моти открытку и написал:
«Дорогой друг! Судьба нас с тобой разноздрила, но все же когда-нибудь сведет нас вместе. Я сегодня уезжаю из Москвы, как только вернусь, сообщу тебе. Думаю, что увидимся в Москве. У меня есть к тебе дела. Будь здоров, крепко тебя обнимаю, целую. Твой Шолохов. Пишу коротко. Спешу. Надеюсь на скорую встречу».
Что, собственно, и является не только признанием прошлого «соавторства» (какое еще «дело» может быть в ситуации, когда друг воюет?), но и обещанием новой «совместной» работы.
Потому что кто-то ж должен писать «Они сражались за Родину»…
Ну не сам же Стаханов будет рубить уголек... Обижаете...
Итак, предполагаемый соавтор назван.
Теперь слово за матлингвистами.
-
Юлли - Афродита Эвплоя
- Сообщения: 4154
- Зарегистрирован: 21 май 2004, 11:38
- Откуда: Санкт-Петербург
Кто сейчас на конференции
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 71