Подвиг второй: как генерал получил армию
1 мая 1794 года Дюгоммье, покоритель Тулона, разбил испанцев у Булу в Руссильоне: мы потеряли 1500 пленных, 140 орудий и, что было страшнее всего для армии, не выступавшей в поход без вереницы солдатских жен, детей и целого каравана маркитантов и маркитанток, почти весь обоз, 800 груженых мулов. Это было первое большое полевое сражение, в котором я участвовал, потому что в Тулоне борьба сводилась к вылазкам и стычкам, в большей части которых, к тому же, я не принимал никакого участия.
Я был адъютантом испанского командующего, дона Луиса Фирмина де Карвахаля, графа Ла Уньона, и смог спасти его вещи с небольшой частью обоза. За этот, прямо скажем, сомнительный подвиг счастливый командующий, только что проигравший сражение, удостоил меня чина капитана. Мою совесть утешали три мысли. Primo (1), очередная русская поговорка деда Йена про то, что «дареному коню в зубы не смотрят». Secundo (2), слова старого МакКоннэхи о том, что бог лучше всех знает, почему кошелек нашел Пат Фаркухарсон, а не Рон МакКензи. А terсio (3), в той небольшой части обоза, которую я спас вместе с вещами командующего, находилась еще и казна Гибернийского полка. Получилось, что я сделал для нескольких сотен буйных солдат-ирландцев доброе дело, и с тех пор как они узнали, что Макарисы не «проклятые саксы», а «честные шотландцы», я стал их кумиром. А несколько попоек с их офицерами, на которых мы весело распевали «Юного Нэда с холмов», «Красотку из Файви» и «Джонни Копа» (4), сделали меня своего рода почетным ирландцем.
Дела у испанцев в Руссильоне пошли неважно после смерти генерал-капитана (5) дона Антонио Рикардеса. В 1793 году он вторгся из Каталонии в Руссильон, взял несколько крепостей и одержал несколько побед. Однако, как говорил мой первый командир, капитан Стенхоуп, кроме поражения ничто так пагубно не влияет на армию, как победа. И без того не блещущие дисциплиной, организованностью и снабжением войска дона Рикардеса остановились после успешного сражения при Труйя — кончились порох, артиллерийские заряды, продовольствие, фураж и испанская фанаберия, во многих случаях заменявшая гордым идальго первое, второе, третье и четвертое. Дела обстояли настолько malcarado (6), как говорят испанцы, что дон Рикардес лично поехал в Мадрид заниматься тем, что двоюродный дед Йен называл русским словом «выбивать». И надо же было случиться тому, что в столице этот достойный, но весьма, кстати, престарелый воин с одной стороны неожиданно, а с другой и вполне уже вовремя отошел в мир иной.
Генерал-капитаном Каталонии и командующим армии в Руссильоне срочно назначили дона О'Рейли, аристократического потомка ирландских эмигрантов. Но глупая женщина уже выпустила злой рок с самого дна ада, как выражались мои новые соотечественники: новый командующий не успел добраться до зимних квартир и умер в пути. Король Карлос IV, точнее его жена Мария-Луиза и первый министр королевства дон Мануэль Годой, заправлявшие в королевстве всеми делами, решили, что лучшей заменой двум покойникам будет граф Ла Уньон. Впрочем, ознакомившись с бумагами дона Рикардеса, тот твердо решил отказаться от предложенной ему чести. Но королева и Годой также твердо решили, что командовать будет дон Луис. Испанцы вообще обожают упрямится, упрямее только их же мулы, управляться с которыми не может, по моему, никто в мире, кроме испанских погонщиков, да и тем это удается с трудом и далеко не всегда. Пока королева, Годой и граф Ла Уньон препирались, а длилось это ни много, ни мало, как три месяца, войсками в Руссильоне командовал маркиз Лас Амарилльяс, к которому меня и определили адъютантом после прибытия из Тулона. В итоге дон Луис вынужден был уступить и прибыл в армию в конце апреля, всего за несколько дней до сражения у Булу. Где и пожал чужие посевы, как выражался наш приходской священник, Джубедайя Ловснарк.
После неудачного боя Ла Уньон увел армию в лагерь у Фигуэраса, а Дюгоммье обложил Белльгард, крепость, запиравшую Пиренеи и не выпускавшую его из Руссильона в Каталонию. Нельзя сказать, что испанский командующий сидел сложа руки: в мае, июне и августе он трижды пытался прорвать французскую блокаду Белльгарда. В самом серьезном из боев, 13 августа у Сан-Лоренсо, я шел с одной из колонн, напавших на позиции генерала Ожеро, и получил свою первую рану, не без курьеза. Бомба разорвала на куски французского гренадера, и моя щека была процарапана штыком, отлетевшим от его мушкета. Затем я принял свое первое осознанное командирское решение, приказав роте ирландцев, потерявшей капитана и лейтенантов, пробиваться штыками к главной колонне. Если бы не мой авторитет в полку, заработанный у Булу, не знаю, послушались бы они меня. Тогда же, не колеблясь, ирландцы взяли мушкеты с примкнутыми штыками наперевес, ударили в барабан «Марш Бриана Бору» и дружно двинулись на французов. Те, как обычно в таких случаях, предпочли расступиться, и мы соединились с колонной.
17 сентября сдался Белльгард, а через два месяца Дюгоммье атаковал лагерь в Фигуэрасе. 17 ноября натиск французов был остановлен бомбой, убившей их командующего, но 20 ноября Периньон, заступивший на место Дюгоммье, разыграл разработанный покойным план атаки, и половина из 40-тысячной армии Ла Уньона была убита, ранена или попала в плен. Остальные, как гласило тщательно составленное штабом донесение в Мадрид, «прикрываясь арьергардными отрядами, сдерживающими неприятеля, совершили ретирадный маневр», а на самом деле попросту бежали к Жероне.
Граф Ла Уньон, не имевший возможностей для предотвращения этого позора, имел счастье его не пережить, поскольку бомба отправила генерала на рандеву с Дюгоммье. Та же самая бомба нанесла мне, сопровождавшему своего командира, первую контузию, гораздо тяжелейшую, нежели мое первое ранение. Верные ирландцы вынесли меня с поля боя в беспамятстве, и почти в таком же состоянии я был увезен в поместье моих кузенов, инфантов де Гарофа.
Отец был счастлив тем, что его сын наконец понюхал пороха, получил повышение и жив, а матушка была рада разве что последнему из этого. Их письма из Шотландии пришлись весьма кстати, как и векселя, возместившие великодушие выходивших меня кузенов. А к моему выздоровлению поспел и Базельский мир, который Годой быстро, но без особой славы подписал с революционной Францией, потому что успехи его генералов в Стране Басков и Гипускоа были ничуть не большими, нежели в Каталонии. Посему я подумал, что пришла пора завершить службу в испанской армии и возвращаться на родину. Хотя мой воинский опыт и был всё еще довольно скромен, я уже вполне мог позволить себе истратить отцовские деньги на покупку роты, ибо почитал себя Фридрихом Великим по сравнению с многими иными приобретателями патентов, огромное число которых не имело вообще никаких представлений о войне.
Однако, как любил повторять Джубедайя Лавснарк, богу служит каждая тварь, даже если она об этом не ведает. Оказалось, что капитан дон Алехандро Макарис для Великобритании намного полезнее, чем капитан Аласдер Макарис. Заключившая мир с Францией Испания отправила в Париж своего посла, а с ним и миссию, в число которой был включен военный атташе. Коим, стараниями Форин Офис (7), сыгравшего перед Годоем его любимую мелодию звона золотых монет, и стал Ваш покорный слуга, ибо король Георг, премьер-министр Питт и вся добрая старая Англия должны были иметь в логове врага свои глаза и уши, точнее, в виду малости и скромности моего опыта в занятиях подобными вещами, надежный почтовый ящик для тех, кто преуспел в искусстве тайных дел куда более моего. Так уж получилось, что из легиона умелых дипломатов и ловких тайных агентов, служащих моей стране, только я без труда, лишь надев свой белый испанский мундир, мог оказаться в Париже летом 1795 года.
Одной из многочисленных моих задач на новом месте и в новой роли стало возобновление общения с агентами мсьё Антрегю. Несколько скорее нагловатых, нежели отважных, персон подвизались тогда в Париже в роли его осведомителей, на основании сообщений которых он публиковал свои знаменитые бюллетени — странную смесь любопытных, неоднозначных и фантастических наблюдений жизни революционной Франции и ее политики.
Возглавлял его корреспондентов в Париже некий мсьё де Поммеле, бывший дворянин и подполковник, основная важность которого состояла в его дружбе с делегатом Конвента Тальеном, одним из тех, кто сверг Робеспьера и Сен-Жюста и пользовался потому большим влиянием и авторитетом среди тех, кто продолжал еще называть себя революционерами. И потому был ценным источником информации, которую де Поммеле выуживал из него, как терпеливый рыбак из пруда, раздувая немалое тщеславие и болтливость Тальена.
------
1 Во-первых (лат.).
2 Во-вторых (лат).
3 В-третьих (лат.).
4 Ирладские и шотландские народные песни.
5 На наши чины фельдмаршал, но испанские генерал-капитаны привязаны к их старым областям: Кастилии, Каталонии, Арагону и др.
6 Безобразно (исп.).
7 Здание, в котором до сих пор располагается министерство иностранных дел Великобритании; шире — само министерство.