В этом отношении особенно показательны нагромождения эпизодов, рисующих всяческие необычайные происшествия во время Первого крестового похода, в «Истории франков, которые взяли Иерусалим» Раймунда Ажильского. По подсчетам Г. Зибеля, описания чудесного занимают четвертую часть труда провансальского летописца.92) Несомненно, центральное место в его сочинении принадлежит пресловутому чуду святого копья (речь идет о копье, которым, по евангельскому мифу, римский воин ударил в бок распятого Христа).93) Оно было найдено в Антиохии, согласно свидетельству хрониста, 14 июня 1098 г., в момент, когда крестоносцы были заперты во взятом ими городе огромной армией Кербоги и претерпевали большие лишения. Его чудесное открытие оказалось спасительным для армии воинов христовых; явив свою милость, господь дал им в руки могущественное средство для победы над противником.
Копье, как утверждает Раймунд Ажильский, было обнаружено по прямому указанию всевышнего, сделанному крестоносцам через апостола Андрея, который пять раз посещал в сонном видении простого провансальского крестьянина Петра Варфоломея. Он возвестил ему небесную волю, сообщив заодно и о местонахождении драгоценной реликвии: она будто бы зарыта в храме святого Петра,94) и, овладев копьем, крестоносцы [64] наверняка обеспечат себе победу.95) Согласно повествованию хрониста, Петр Варфоломей, получив столь важные небесные откровения, поверил благочестивому провансальцу и, поручив его самого попечению своего капеллана Раймунда (т. е. хрониста),96) принял незамедлительные меры к разысканию святыни. В результате раскопок (в них участвовали двенадцать человек, не считая самого Петра Варфоломея, все прочие были удалены из храма) копье после целого дня работы было найдено. Как говорит хронист, «благочестием своего народа склонился господь показать нам копье. И я, который написал это, поцеловал его, едва только появился из земли кончик копья».97) Итак, указания апостола Андрея оказались верными, а вскоре свершился и второй акт возвещенного им чуда: 28 июня 1098 г. армия Кербоги была разгромлена крестоносцами в решительном сражении, во время которого сам хронист, участвовавший в бою, нес в своих руках копье господне.98)
Чудо святого- копья, о котором повествуют, помимо Раймунда Ажильского, многие другие хронисты (с некоторыми, подчас важными, различиями в деталях и гораздо более кратко, за исключением, пожалуй, Гвиберта Ножанского, возвращающегося несколько раз к этому эпизоду крестового похода),99) представляет большой интерес со многих точек зрения.100) Рассматривать ли Раймунда Ажильского как глубоко убежденного фанатика или видеть в нем сознательного лжеца, прибегнувшего к благочестивому обману101) и затем выдавшему его в своем [65] произведении за подлинное происшествие? Скорее всего он был и тем и другим вместе.
__________________________________________
92) На этом основании Г. Зибель характеризовал хрониста как искренне убежденного религиозного человека и даже как фанатика. См. Н. Sybel, Geschichte des ersten Kreuzzuges, S. 17. Этой точке зрения в литературе противостоит иной взгляд, высказанный К. Клайном. Последний указал на определенные элементы рассудочности у провансальского хрониста, отметив краткость, сухость тех мест его хроники, где говорится о небесных видениях, явлениях святых, об исполнившихся пророчествах и т. п. В отличие от Г. Зибеля этот историк утверждал, что Раймунд Ажильский, принадлежавший к числу довольно активных духовных пастырей воинства креста, не был слепо благочестивым человеком: он зачастую просто придумывал, искусственно измышлял чудеса и видения. Подобно Г. Пари, считавшему Раймунда Ажильского «опасным обманщиком», и даже еще более усиливая это представление, К. Клайн полагал, что капеллан графа Сен-Жилля был «настоящим иезуитом до Лойолы». Исследуя вопрос о характере его благочестия, этот историк-протестант не пожалел бранных эпитетов в адрес хрониста-лжеца. См. С. Klein, Raimund von Aguilers. Quellenstudien zur Geschichte des ersten Kreuzzuges, Berlin, 1882, S. 94-96.
93) Ев. от Иоанна, гл. 19, ст. 34.
94) Любопытно, что на обладание святым копьем издавна притязали византийские императоры; согласно византийской традиции реликвия была доставлена в Константинополь еще после захвата Иерусалима персами. В XI в. она хранилась в константинопольской церкви Богородицы на Фаросе. См. J. Ebersolt, Sanctuaires de Byzance, Paris, 1921, pp. 9, 24, 116. Как сообщает Робер де Клари, крестоносцы по взятии Константинополя в 1204 г. среди прочих святынь нашли там и копье, «которым был прободен наш господь (on i trova... le fer de le lanche dont Nostre Sires eut le costé perchié)». См. Rob. de Clari, p. 82.
95) Raim. de Aguil., pp. 253-255, 257.
96) Ibid., p. 255.
97) Ibid., p. 257.
98) Ibid., p. 261: Vidi ego haec quae loquor, et dominicam lanceam ibi ferebam.
99) Anon., pp. 132-434, 146; Fulch. Carnot., pp. 244-245; Petri Tudeb., pp. 149-150; Guib. Novig., pp. 196-197, 203-204, 217-218.
100) В частности, этот эпизод мог бы служить неплохой иллюстрацией к выдвинутому Ф. Функом положению об «аккумуляции и концентрации мистического реализма» как о характерной черте средневекового религиозного мышления. Поставивший проблему специфики последнего (оценка сущности государства, нравственности и религии), этот историк справедливо отмечал (правда, лишь в самом общем виде), что потребность в наглядно-реалистичном восприятии сверхъестественного с особой силой выступает в эпоху крестовых походов. Ph. Funk, Oberwelt and Welt im Mittelalter, Skizze elner dreifachen Kurve mittelalterlichen Geistentfaltung, — HJ, Bd 51, I Heft, München, 1931, S. 41-42.
101) К. Клайн считал, что дело обстояло именно таким образом. Тщательно проанализировав текст хроники, он пришел к, выводу, что чудо свитого копья было заранее подготовлено графом Тулузским и его окружением, в котором находился и сам графский капеллан, автор «Истории франков, которые взяли Иерусалим». См. С. Klein, Raimund von Aguilers, S. 55. Доказательства, собранные К. Клайном в подтверждение этого вывода, сами по себе вполне убедительны. Нет оснований сомневаться в мошенническом характере проделки со святым копьем, и поэтому более чем странно выглядят теперь и уступки мистицизму, которые обнаруживают при толковании этого эпизода истории крестоносной экспедиции конца XI в. некоторые современные буржуазные историки (так, С. Рэнсимен, не отвергая возможности того, что святое копье было предварительно зарыто в землю самим Петром Варфоломеем, высказывает вместе с тем несколько неожиданную и никак не вяжущуюся с этим гипотезу, будто провансалец «обладал пророческим даром узнавать присутствие металла». См. S. Runciman, A History of the Crusades, vol. I, Cambridge, 1951, p. 245; ср. его же главу в коллективном труде американских историков «A History of the Crusades», vol. I, Philadelphia, 1955, p. 321). Однако очевидно и другое: использование Раймундом благочестивого обмана не исключает, вопреки мнению К. Клайна, возможности признания у него самой искренней убежденности как в том, что находка этой реликвии имела в последнем счете божественное происхождение, так и в истинности множества других чудес, происходивших на пути крестоносцев, всевозможных видений и сбывшихся пророчеств.