-----------------------------------------
http://zeus.zeit.de/text/2003/21/Koran
DIE ZEIT
Нет гурий в раю
Йорг Лау
...
В последнем столетии критическая текстовая критика дотронулась библии. Теперь очередь корана? Исламские ученые начали сомневаться в официальной версии появления корана. Для мусульман, коран - слово бога, который говорил с Мухаммедом через архангела Габриила на "ясном арабском языке". "Несозданный" и "неповторимый" коран - догма, не только для так называемых фундаменталистов но и для правоверных мусульман.
Это теза попала под давление. Западные наблюдатели уже говорят о "исламском протестантизме" - наверное слишком рано. В исламском мире безнадежно изолированы либеральные теологи с дифференцированным подходом к появлению корана и его структуре. Не помогает и то, что обычно они праведные люди, ищущие аутентичный подход к центральному документу их веры. Кого не казнили, как суданца Махмуда Таха, кто не смог бежать на запад как египтянин Нассер Абу Заид, тот должен жить, постоянно боясь боевиков стражников порядка, как иранец Абдулкарим Соруш.
Прямо в середину этого неравного боя между либералами и ортодоксией попадает книга немецкого ученого, она может вызвать фурор во всем мире. Автор использует псевдоним - Xристоф Луксенберг. "Это посоветовали мне мои арабские друзья, когда услышали мои тезы". Доктору-семитисту, то есть специалисту семитских языков, особенно арамейского, следует слушать своих друзей. Если его метод станет общепринятым, возникнет совершенно новое понимание корана.
Луксенбергу удается показать, что многие места корана быле неправильно читаемы и интерпретированы исламскими комментаторами. Многие темные места, больше 1000 лет работы над святым текстом оставшиеся загадкой даже для тех, для кого арабский роднои язык, может осветить Луксенберг. Главвное в его работе: текст корана показыват себя неожиданно интенсивно пронизанным сиро-христианскими элементами,.
Темные места корана можно осветить
Щекотливость некоторых новшеств Луксенберга сразу видна и не-специалистам. Так например он решает загадку райских девственниц с большими глазами, которые ожидают верующих в раю. С давних времен удивлялись комментаторы плотским мужским фантазиям. Ни одна религия Передней Азии не обещала что-то подобное своийм адептам, как это делают суры 44 и 52. Полезны были эти места для христианской полемики против ислама. Согласно исследованиям Люксенберга это выпады в воздух. Коран не говорит о девственницах, гурии - "белый, ясный как кристалл виноград", с давних времен эти фрукты символ блаженства в ориентальных представлениях о рае.
Это плохая новость, для тех, кто использует коран для политических целей: представление безотказных гурий приманка для потенциальных шахидов. Для заинтересованных в разьяснении текста корана, более логичное обьяснение - причина для радости. Но все не так просто. Радикальные ревизии, как эта, вызывают смешанные чувства и среди праведных мусульман и среди исламской науки.
Под псевдонимом Луксенберг - который напоминает Лихтенберга, разрушившим мифы - скраывается не полемик, а строгий филолог. Он не пытается продать свои результаты как очередную сенсацию. Его книга носит неприглядное название "Сиро-арамейское чтение корана. Вклад в расшифровку языка корана". Несмотря на это специалисты сразу поняли, что в филологических обьяснениях скрывается взрывчатка. Первая реакция была чистым страхом.
Книга почти не вышла на свет. После начального интересса большие академические издательства отказались от публикации, аргументируя преследованием Салмана Рушди. В конце 2000 года книга вышла в смелом маленьком берлинском издательстве "Дас арабише бух", без надежды на интересс общественности. В данное время издательство обанкротилось, но книга выпускается его наследником - "Шилер ферлаг".
Большие издательства сейчас жалеют об их трусости. Последней осенью первый мировой конгресс в Майнце ориенталистов посвятил Люксенбергу собственный симпозий(?). В "Guardian", "New York Times" и недавно в "Le Monde" именитые журналисты писали о Луксенберге, что необычно для немецко-говорящего академика из такой дали. Философ Реми Браг, ведущий специалист арабской средневековой философии, посвятил Луксенбергу эйфоричный очерк в апрельском выпуске журнала "Critique". Далеко заходит семитистский журнал "Hugoye" (январь 2003): "В истории исследований корана не было еще такой книги. Похожее существует только в области критического толкования библии. Прав ли или нет Люксенберг в каждой детали - со своей книгой он привел толкование корана к "критическому повороту", как комментаторы библии больше чем сто лет назад". Берлинский эксперт по корану Ангелика Нойвирт не так эмоциональна - "Лингвистика Луксенберга старомодна позитивистна". Но и она признает, что его тезы "входят в вакуум современного исследования корана" и что его книга "познавательный предмет для дискуссий".
Действительно, до сих пор не было критического издания корана - религиозно, культурно и политически самого влиятельного текста сегодняшнего мира, после того как "Коммунистский Манифест" потерял это место. Никто не исследовал систематически разные голоса, стили и текстовые слои, как это делалось с библией с 19 века. При этом неясность некоторых мест проблема не только для не-мусульман. Великий Табари (838-923), самый знаменитый коранский комментатор раннего времени видел эту проблему при написании своего 30-томного тафсира.
И сегодняшняя исламская наука не может обойти темные места. Навид Кермани в своей призованной книге "Бог прекрасен" увидел в непонятности языка корана позитивные аспекты и сформулировал эстетику "открытости" корана. Кермани читает непонятные места как абсолютную поэзию и так может обойти вопросы о правдивости и аутентичности. Глажный поток исследователей сдался перед загадкой языка корана. Нашлись формулы, за которыми она элегантно пропадает. Так например Xартмут Бобзин, ведущий немецкий специалист по корану из университета Эрланген, говорит, коран "понимается через привыкание, старомодная форма языка действует как орнамент, подчеркивающий религиозный характер корана". Это красиво сформулированная капитуляция перед непонятным.
Xристоф Луксенберг радикально не согласен с этой резигнацией. Он говорит, что 1/4 корана темные места. Чем точнее он смотрит - не "привыкая" к непонятному - на знакомый текст, тем более чужим он становится. Луксенберг не отказывается от традиционных знаний. Сначала он заглядывает в тафсир и ищет удовлетворительное обьяснение для странных мест, оборотов речи и отдельных слов. Потом он берет лисан, классический словарь арабского языка. Только если оба источника не решают проблемы, он использует ссвой собственный метод, сиро-арамейское чтение.
Был ли арабский мир христианизированным перед Мухаммедом?
Так он нашел решение загадки девственниц. Знаменитые отрывки о гуриях основываются на арабском слове хур, прилагательное в женском множественном числе, что на арабском означает только "белый". Арабские комментаторы обьявили, это прилагательное относится к "белоглазым" девственницам. Луксенберг показывает, что эта интерпретация только предположение, выдавание желаемого за действительное, что она ведет к внутренним противоречиям с другими высказываниями корана о рае. В другом месте богобоязненным обещается встреча с земными супругами, чтобы жить с с ними "в тени на коврах". Жены и гурии вместе? Место, где жены встречаются с [секс]игрушками не достойно названия рай. Если взять арамейские источники, можно решить проблему, слово относится к "белому винограду" , типичные райские фрукты в христианско-сирийской литерауре.
То что заимствованные из арамейского слова встречаеются в коране, не новость. Само слово Коран (Кур'ан) считается сегодня отпрыском арамейского керйана(qeryana), что означает "Лекционер", литургическую книгу с отрывками из библии, молитвами и подобным. По Луксенбергу влияние арамейского на язык корана горазде шире. Луксенберг узнает христианско-сирийские элементы во многих сурах мекканского периода - намеки на послание Петра или даже литургия последней трапезы Иисуса с учениками.
В своих наиболее старых частях у корана есть заметнаый христианскаий текстовой слой. Луксенберг приходит к выводу, эти тексты составляли "основу, из которой в начале, коран как христианско-литургическая книга состоял". Это означает, в самых старых элементах коран не должен был заменить и превзодти еврейские и христианские источники, но донести их до арабов понятным им образом. Эта сильная теза дает повод для интерсных вопросов религиозным историкам: Была ли Арабия перед Мухаммедом, или по крайней мере Мекка не такая языческая, как утверждает исламская традиция, но уже сильно христианизированна?
Выдержут ли эти выводы Луксенберга критику, покажет продолжение дискусси. Что бесспорно, это: арамейский язык, бывший под влиянием сирийского христианства, был во время пророка интернациональный образованный язык Передней Азии. Арабский и классическая арабская письменность возникли позже. Сначала у арабов была "дефективная" письменная система, своего рода стенография, где еще не было знаков для коротких гласных и диакритических знаков - точек и галок, которыми позже различали согласные. Одна буква из изначально 18-буквенного алфавита могла обозначать до пяти разных звуков. Эта система была многосмысловой и легко могла неправильно читаться. Позднее закрепленее диакритических знаков означало поэтому смысловую дефиницию [смысловое закрепление]- но никак не интерпретацию.
Герд-Рюдигер Пуин из саарландовского университета, эксперт коранской каллиграфии убежден, что Луксенберг на правильном пути. Его собственные исследования потверждают тезу последнего. Пуин анализировал самые старые найденные фрагменты корана, написанные частично только 50 лет после смерти пророка, найденные в большой мечети в Санаа в Йемене. Когда он отреставрировал находки, он нашел значительные отклонения от более поздного, официального текста. В течение поколений - это доказывают фрагменты - текст корана находился в движении.Ранняя история должна быть написана заново, говорит Пуин, "большие части корана должны быть прочитаны заново". Коран - "коктейль из текстов".
Санаайские фрагменты дают новый взгляд в его рецепт. В них есть ряд арамейских слов, которые в примитивной письменности не отличаются от арабских. Арамейский и арабский так называемые близкие языки. Они делят много слов, одинаково пишущихся, но с разными значениями, как например в германских языках ("anbellen" - "гавкать" по немецки означает "звонить" по голландски). В течение следующих 100 лет, так Пуин, следовало смысловое закрепление по направлению к арабскому.
Для этого можно назвать много причин. Экспансия арабской империи сделала арабский международным языком Близкого Востока, а арамейский стал незначительным и непонятным. Поздние редакторы окончательного вида корана должны были дефинировать смысл и тех фрагментов, которые они не понимали. Может быть, что политика и теология работали вместе и арамеизмы были осознанно арабизированны, чтобы ввести в молодй империи чисто арабскую религию и язык, в которых чужое влияние не было бы видно.
Текстовая критика библии как пример для изучения корана
Луксенберг, как детектив ведет этот процесс шаг за шагом в обратную сторону и этим вводит коран в контекст религиозно-изобретательного региона, где он появился, в моноотеистическую протоплазму Близкого Востока. Патриция Крон, преподающая в Принсетоне исламистику, согласна с тем, что работа Луксенберга "будет считаться очень важной", но не имеет иллюзий насчет сопротивлений, которые его подход должен будет перебороть: "Кто хочет в сегодняшнем климате трогать коран? Чтобы вы о нем не говорили, вы оскорбите мусульман." Штефан Вильд из университета Бонн, который критически относится к Луксенбергу, говорит что "гораздо менее радикальные теории о параллелях между старым и новым заветом и кораном вызывали большое недоверие со стороны исламских ученых". Вильду кажется, что "есть большие помехи в диалоге между мусульманской и не-мусульманской коранистики".
Может быть. Но нельзы починить помехи в коммуникации, если не говорить о неудобных вещах. Тот, кто думает, что надо защитить друую сторону от определенных аргументах, коммандует ей и забросил идею настоящего понимания. В некоторых исламистких интернет-форумах, пытаются покончить с Лукснебергом, говоря, он хочет забрать у мусульман их самое священное. Плохой аргумент, при этом забывают, что книга Луксенберга касается также и христиан. Их тоже заставляют увидеть продолжение собственной культуры в "чужом" - причем без обычной трепки о диалоге культур, только с помощью филологии
Исполнится ли мечта теологических реформаторов, создать либеральный ислам, который сможет лучше интерагировать с окружающим миром, зависит не только от книг и дискуссий. Но если поздняя история христианства, начатая с текстовой критики библии, может служить намеком, то тезы Луксенберга не должны вызывать страх, но давать надежду.
(c) DIE ZEIT 15.05.2003 Nr.21
21/2003