Проклятие Мак-Дугалов
В это утро прадед с правнуком чуть было не поссорились.
- Дедушка, ну почему нельзя? Я так хочу посмотреть пещеры!
- Ты - Мак-Дугал, так что даже и не думай!
- Ну и что, что Мак-Дугал? Ну, хорошо, давай вместе пойдем!
- Я?! Бог с тобой! Еще, поди, из ума-то не выжил. Ведь и я Мак-Дугал, и на мне проклятие.
- Проклятие?! А что за проклятие, ты мне никогда не говорил!
- Молчи, мал еще!
Семилетний Джек упорно приставал к старику. И однажды, пропустив лишнюю кружку октябрьского эля, тот рассказал правнуку о проклятии Мак-Дугалов.
- Раньше-то, Джеки, тут много народу жило. Ну и раз в год клановые праздники были – это уж обязательно. В поселке нашем тогда шумно становилось. Детишки перекликаются, бегают из дома в дом. Кого за чем-нибудь пошлют, кто так просто - узнать, где какие вкусности стряпают. Волынки вразнобой поют - музыканты к танцам готовятся. Девушки по улице снуют, стайками собираются, смеются и секретничают. Да кто их секретов не знает, все о нарядах да кто с кем плясать завтра пойдет. Что ж, и это нам по душе – все любят погулять на свадьбах.
И в тот день все было как обычно, но только спустились сумерки - крик! Все, кто мог оторваться от забот, высыпали на улицу, некоторые мужчины даже оружие прихватили. А это матушка Дуглас, сестра моя двоюродная по матери, ты ее не видел, она дряхлая совсем и не выходит из дома. А тогда еще крепкая женщина была, а тут у ворот стоит, на дочь глядит и кричит, и ноги ее уж не держат. Муж ее подхватил, у самого тоже колени от ужаса дрожат.
А ужаснуться-то и впрямь было чему. Девочка их в свои шестнадцать слыла разумницей и прилежницей, всегда опрятно одета и причесана волосок к волоску. А тут – смотреть страшно. Волосы дыбом, руки и лицо буро-черным вымазаны. Бледная, губы трясутся. Вокруг глаз - темные круги, и взор остановившийся, совсем безумный. Одежда на ней изорвана, словно вырывалась из чьих-то когтей. И стояла она в воротах так неподвижно, будто не могла узнать, верно ли пришла к родному дому.
Родители взяли себя в руки, увели Хелену, послали за священником и старостой. Праздничного настроения как не бывало. Только слышно было, как матушка Дуглас рыдает.
С рассветом священник и четверо вооруженных мужчин пошли на берег. А через два часа вернулись с продолговатым свертком и сразу отнесли его в церковь. Привезли поспешно сделанный гроб, положили в него тело и тут же заколотили. А по селению снова - плач, теперь уж из дома плотника, Джона Мак-Дугала - того, что мне троюродный по отцу, он теперь уж помер. О празднике не было и речи. Приготовленную еду подали на поминках по сыну Джона - Уиллу. В тот же день его и схоронили.
- А Хелена была на похоронах?
- Что ты! Она сошла с ума в ту ночь и вскоре умерла, до семнадцати лет не дожила. После разговора со священником она замолчала, до самой своей смерти не проронила ни слова. Вот так и появилось проклятие Мак-Дугалов.
- И никто так и ничего не узнал о смерти Уилла? – голосок Джека срывался и от страха и от любопытства. Он сидел на скамеечке у ног деда и сжимал ладошками пухлые конопатые щеки.
- Ты плохо слушал меня, мальчик. Ведь я сказал - Хелена говорила со священником. Откуда же иначе узнали бы, что случилось с парнем и где его искать?
- И что же с ним случилось? Нет-нет, я понял, что он погиб, но как?
- То-то и оно - как! Видишь, какое дело, Уилл Мак-Дугал был известным сердцеедом. Хелена долго не поддавалась, да все же не устояла, но на людях с ним встречаться не соглашалась. Вот Уилл и назначил ей свидание в прибрежных скалах, в тех самых пещерах. От лишних глаз да и от дождя решил спрятаться. Они там днем посидели как-то разок, а во второй раз в сумерки уговорились. Хелена условленного места сразу не нашла и позвала Уилла. Тот откликнулся, она пошла на голос. Как вдруг полыхнуло огнем, и раздался дикий крик. Огонь тут же и погас. И тишина. Хелена опять кричать – Уилла звать. Тот молчит. Девка-то неробкого десятка оказалась, а, может, просто дура. Пошла туда, где он ей отзывался…
Старик замолчал и стал набивать трубку. Его темные грубые руки слегка тряслись.
- И что она там нашла, деда? - Джек впился синими глазами в ободке рыжих пушистых ресниц в лицо старика. Тот замолчал и с сомнением поглядел на внука – мал еще. Но ведь не отстанет, а если узнает, может, остережется.
- Видать, луна выглянула, или просто судьба ей такая была - пещерку она на горе себе нашла…Там лежало обугленное тело, только на шее крестик да медальон, ее подарок, остались, по ним она Уилла и признала. Да, видать, свихнулась от ужаса. Целовала его, обгорелого, потом медальон сняла, с ним и домой пришла, вся в крови и пепле. Не разбирала дороги, ободралась в колючих кустах. Священник с ней всю ночь разговаривал, разузнал, что смог, по ее слову тело утром и нашли. А она уж больше в себя не приходила, так с медальоном в руке и померла.
- Уилл Мак-Дугал сгорел?! Отчего?
- Тьфу ты, непонятливый, какой! Говорю же, проклятие! И лежит оно на всех Мак-Дугалах!
- Но почему на всех? Может, проклят был только Уилл?
- Вот "фома неверующий"! Потому что Хелена-то тоже из наших! А через два года в пещере нашли обгорелым старого Саймона Мак-Дугала - родного брата Джона. Он все посмеивался над разговорами о проклятии – вот и досмеялся. Пошел как-то на берег порыбачить и пропал. Все обыскали, напоследок решились в скалах пошарить. После уж никто туда не ходил. И ты не пойдешь, обещай мне!
- Да, конечно, дедушка… - Джек кивнул с готовностью, не успокоившей его прадеда. Но в пещеры мальчик все же не пошел, хотя думал о них часто. Да и жители поселка, почти поголовно носившие имя Мак-Дугалов, не забывали о страшной смерти своих родственников.
Прошло десять лет с того разговора. Джек теперь не понаслышке знал, что такое проклятие Мак-Дугалов. Вслед за Уиллом и старым Саймоном, еще двое из их родни нашли страшную смерть в прибрежных скалах.
Два старших двоюродных брата Джека поспорили с друзьями, что не побоятся проклятия и переночуют в пещерах на берегу. Джек вместе с тремя другими мальчишками забрался в ближайший к берегу сарай и до полуночи прислушивался к песням, что со страху горланили парни, сидя в пещере.
Потом те замолкли ненадолго… и сквозь раздавшийся рев пламени коротко прозвучали страшные крики. Напуганные до полусмерти приятели бросились бежать из сарая.
- И что было дальше?
- Все очень быстро смолкло, пап… - Джек стоял перед отцом, торопливо стирая слезы. Он сам не знал, отчего плакал: от ужаса ли перед случившимся, от облегчения ли, что он дома и рядом отец, сильный и надежный, пусть и с ремнем в руке. Думать о тех, кто остался в пещерах, было совершенно невозможно.
- Что ж, не нашлось смельчака пойти посмотреть, что случилось? И на том спасибо. Ладно, спать иди, подниму чуть свет.
"Лучше бы выдрал!" Джек крутился в постели до рассвета, стараясь хоть на минуту забыть о том, что предстояло сделать утром.
Утром мужчины, крепко сжав побелевшие губы, обшаривали береговые пещеры. Джек первым свернул туда, где геройствовали его братья.
На полу небольшой пещерки с узким длинным входом лежали два черных тела, в воздухе стояла вонь горелой тряпки и жженого волоса, смешанная с до ужаса знакомым запахом жареного мяса. Долго еще после этого Джек уходил из дома, когда мать готовила жаркое.
На следующий день в сельской церкви отпевали два тела в закрытых гробах.
Селение почти опустело. Большая часть Мак-Дугалов, раздавленная ужасом, разъехалась, кто куда - вдруг да удастся убежать от страшной судьбы. А после того, как на другом берегу бухты открылась угольная шахта, немногие оставшиеся, среди которых была и родители Джека, перебрались в шахтерский поселок.
Джек вырос в коренастого парня с упрямым подбородком и рыжими крутыми кудрями. Он заглядывался на девушек, работал у столяра, мечтал стать шахтером, но в глубине души не мог забыть своего родового гнезда и надеялся когда-нибудь разгадать тайну проклятия Мак-Дугалов.
Семнадцатилетний Джек гордо шел по улице шахтерского поселка. На нем была новенькая роба и тяжелые сапоги, к поясу привешен «тормозок» с завтраком. Сегодня первый рабочий день шахтера Джека Мак-Дугала. Сегодня «на гора» поднимут первый добытый им уголь, и, ей богу, его будет не меньше чем у других шахтеров.
Перед тем, как погрузиться в клеть, что спустит их в шахту, горняки выстроились у стеллажа с лампами. Раздача светильников серьезностью своей напомнила Джеку обряд причастия – сначала ламповщик снимал с полки лампу, что-то проверял в ней, зажигал, снова что-то делал, а затем получивший ее шахтер тоже внимательно ее осматривал. Когда дошла очередь до Джека, штейгер, следивший за раздачей, остановил его.
- В первый раз?
- Да, господин штейгер.
- Тогда смотри, - взяв у ламповщика зажженный светильник, штейгер поднес его к самому носу Джека.
- Видишь печать? – Джек разглядел, что задвижка, закрепляющая проволочную сетку, за которой мерцал огонь, запечатана свинцовой пломбой. Новоиспеченный шахтер удивился, зачем закрывать густой сеткой пламя светильника, и без того неяркое. Но в первый день ему было неловко приставать с расспросами.
- Вижу, господин штейгер.
- Так вот, если ты выйдешь из шахты, и эта печать не будет цела, я оштрафую тебя на весь дневной заработок. Понял?
- Да, господин штейгер, - ответил ничего не понявший на самом деле парень. Но не перечить же начальству, не добыв еще ни одного куска угля!
- Ну, будь счастлив под землей, шахтер! – Джек не ожидал такого теплого напутствия от строгого начальника и придумал слова благодарности, только когда уже спускался вниз.
В стволе было не до разговоров: клеть оглушительно гремела и скрипела, и вопросы новичка остались при нем. Но когда Джек вместе со старым Кеннетом, опытным шахтером, к которому определили его в напарники, шел к месту работы, он не стал сдерживать свою любознательность.
- Зачем нужна эта печать на лампе и почему за нее так жестоко наказывают?
- Разве ж это жестоко? Вот если я в забое увижу, что ты печать сорвал и лампу открыл, тогда ты будешь жаловаться на мою жестокость, если сможешь, конечно! Впрочем, скорее всего уже никто никому не пожалуется. Ты разве не слыхал о рудничном газе? Ах да, ты же не из шахтерской семьи, где тебе. Ну, ладно, пришли, хватит болтать.
Джек хотел было продолжить разговор, но Кеннет отвернулся от него и стал готовиться к работе.
К своему величайшему изумлению Джек увидел, что прежде всего хмурый молчун достал из-за пазухи и подвесил к потолочной перекладине крепи, поддерживавшей свод, клетку с маленькой птичкой и сыпанул ей зернышек. Птичка клюнула раз-другой и зачирикала.
Звук этот показался Джеку настолько неуместным в темной шахте, что он обрадовался, когда заглушил его ударами своего обуха.
Только поднявшись на поверхность в конце рабочего дня, Джек смог продолжить разговор. Напарник подобрел – молодой шахтер оказался сильным, работящим, сноровистым и понятливым, не спорил, не тратил времени на лишние разговоры.
- Хорошо заработали сегодня, всегда бы так – и ладно. Сейчас лампы сдадим и домой.
Процедура сдачи ламп сопровождалась таким же тщательным осмотром, как и выдача. Штейгер перекинулся с напарником Джека парой коротких слов, сам взял лампу новичка и, взглянув на печать, вдруг едва заметно ему улыбнулся. Но не успел Джек открыть рта, чтобы задать мучивший его целый день вопрос, как начальник уже вышел из ламповой.
Растерянный парень так жалобно посмотрел на своего напарника, что тот смягчился.
- Ну, пойдем что ли в трактир, выпьем по кружке за почин. Тебе ставить.
- Да, да, конечно! – обрадовался Джек, - а можно мне спросить…
- Пошли давай, там и спросишь.
Джек с трудом дождался, когда они найдут свободный уголок, и Кеннет отхлебнет пива.
- Ну, спрашивай, чего там у тебя, - милостиво разрешил шахтер.
- Так у меня сразу три вопроса. Не знаю, с чего и начать.
- Давай уж все три, Бог с тобой, заработал.
- Ну, во-первых, почему нельзя снимать сетку, ведь без нее лампа лучше светит, во-вторых, что это за рудничный газ такой, а в-третьих.., - тут Джек смутился, он испугался, что Кеннет обидится.
- Ну, что там в-третьих?
- Зачем вы берете в шахту птичку? – выпалил Джек.
Шахтер неожиданно расхохотался.
- Да, парень, ты ухитрился! Задал три вопроса, а ответ-то один!
- Как так?! – оторопел Джек.
- Да так. Рудничный газ – вот и весь ответ на твои вопросы, - напарник снова приложился к кружке. Джек страшно расстроился, потому что он ничегошеньки не понял, и решил, что больше ничего не добьется. Но, к счастью, он ошибся. Кеннет размяк от тепла и пива и разговорился.
- Сетку нельзя снимать, потому что без нее лампа станет опасной. Если окажется в забое рудничный газ, то либо сгорим, либо взорвемся. А рудничный газ бывает почти в каждом забое. Но если и лампу закрытой держать, все равное опасность остается: искру обухом выбьешь, вот тебе и взрыв. А если совсем много газа будет, так и задохнуться можно. Для того птичку и берем. Пока она там под потолком чирикает – значит, дышит, газа нет или мало совсем. А коли замолчала да на пол клетки легла – все, беги из забоя.
Так что вот тебе и один ответ на три вопроса. Другие вместо птиц крыс берут, но те чирикать не будут, на них часто смотреть надо. Правда, если вода в шахту пойдет, крысу можно выпустить – она выведет, опасность чует.
- А если из забоя уходить приходится, его что ж, бросают?
- Сказал тоже, бросают. А уголь? А на новый забой время нужно, значит, заработка нет.
- Так как же?
- А вот так, - старый шахтер помрачнел, - если сам не проветрится за пару дней, значит, «кающегося» звать приходится.
- Это кто ж такой – «кающийся»?
- Поработаешь, увидишь. Ладно, по домам пора.
И Джек проработал больше месяца, прежде чем впервые увидел «кающегося».
Однажды к середине смены Джек почувствовал, что как-то слишком устал. Он подивился такому странному состоянию, ведь он уже втянулся в работу и она ему, молодому, сильному и ловкому, была совсем не в тягость. Но и он, и его напарник сегодня махали обухами через силу, тяжело дыша.
И вдруг Джек остановился и прислушался. Остановился и Кеннет, но долго прислушиваться не стал. Он сорвал с низкой потолочной балки клетку с замолкнувшей и лежащей под жердочкой птицей, подхватил обух и, бросив короткое «за мной, быстро!», побежал к стволу шахты. Джек припустил за ним.
Бросив свои вагонетки с нарубленным углем, за ними бухали сапогами откатчики и покрикивали, заглядывая в другие забои: «Газ! Газ!»
Когда шахтеры поднялись на поверхность, их уже ждали штейгер и какой-то незнакомый Джеку человек с искаженным рубцами лицом. Кеннет с непонятным выражением поглядел на изуродованного и хмуро кивнул ему. Тот еле заметно кивнул в ответ.
- Может, продуется еще? – спросил старый шахтер у штейгера.
- Сам же знаешь, что нет, слишком наверху тепло.
Действительно, летнее солнышко хорошо пригревало, и в отдушинах тяга была совсем слабой. Кеннет махнул рукой и, ссутулившись, отошел в сторону. Губы его зашевелились, и Джек, к своему изумлению, разобрал слова молитвы. Но, посмотрев на штейгера и незнакомца, Джек удивился еще больше. Они тоже шептали молитву.
- Подождешь священника? – спросил штейгер у изуродованного.
- Не нужно, - глухо ответил тот, - я от исповеди.
- Джек, воды ведро принеси, - приказал штейгер, в то время как Кеннет стал помогать человеку с рубцами надевать какой-то странный стеганый панцирь.
Джек принес воду, незнакомец достал из объемистой сумы балахон, напоминающий рясу с капюшоном, из толстого войлока и опустил в ведро. Когда он вынул намоченный войлок, ведро почти совсем опустело, вся вода впиталась. Изуродованный надел тяжеленный балахон, завязал тесемку и кивнул столпившимся вокруг шахтерам. Те низко поклонились в ответ. Человек в мокром войлоке, согнувшийся под его тяжестью и напоминающий теперь кающегося грешника, взял суму и длинную палку, стоявшую в углу, вошел в клеть и та, завывая, поехала вниз. А оставшиеся наверху шахтеры, опустив головы, вполголоса молились.
Джеку казалось, что прошла вечность, прежде чем снизу донесся необычный звук - словно басовитый вздох. Затем где-то, кажется в дальних забоях, прогремел небольшой обвал. Из ствола вышибло струю горячего воздуха.
Шахтеры, почти не дыша, смотрели на колокол, в который звонили снизу, когда требовалось поднять клеть. Он не двигался. Тишина в помещении, наполненном людьми, давила на плечи каждого. Штейгер дернул свой крахмальный воротник, серебряная пуговица покатилась по каменному полу с оглушающим звоном, и, будто в ответ ей, зазвучал колокол!
Все выдохнули разом и радостно загомонили. Рабочие кинулись поднимать клеть, и через несколько минут из нее шагнул человек. Он пошатывался, от его рясы подымался пар, а на спине она была совсем сухая и слегка опаленная. Шахтеры, оказавшиеся поблизости, бросились развязывать балахон, и кто-то уже наливал в невесть откуда взявшуюся оловянную кружку невесть откуда взявшееся виски.
Так Джек познакомился с «кающимся» - человеком, который проходя по невидимой нити, разделяющей жизнь и смерть, спасал от гибели шахтеров, выжигая рудничный газ. Входя в мокрой рясе, закрыв лицо капюшоном, в загазованные забои, он ложился на пол, надеясь, что газ не заполняет их по всей высоте, и поднимал на шесте зажженный фитиль.
И, если он был везучим или смерть почему-либо брезговала взять его, газ выгорал под потолком, а мокрый войлок балахона не успевал высохнуть и вспыхнуть.
Прошло полтора года. Джек уже считался опытным шахтером. Он освоил все шахтные специальности и обзавелся своей клеткой с «газовым счетчиком» – ручной серой крысой. Пигги показала недюжинный талант, научившись писком предупреждать о наличии газа вместо того, чтобы молча валиться на дно клетки.
Несколько раз Пигги доводилось проявить свои способности, но обходились без «кающегося». Вентиляционные отверстия справлялись, и шахта за сутки проветривалась от рудничного газа. Но вот однажды Пигги пищала два дня подряд, а на третий – пискнула и быстро затихла, упав на бок возле поилки. Джек схватил клетку и побежал наверх.
Ломая сухарь для отдышавшейся крысы, он прозевал момент, когда пришел «кающийся». И снова завязывали мокрую рясу, снова бормотали молитву десятки пересохших губ. И снова раздался басовитый вздох, на этот раз особенно громкий, так что даже дрогнула земля под ногами. Опять повисла невыносимая тишина. Но колокол так и не зазвонил.
Джек спустился в шахту вместе с поисковой командой. И завернув в недавно расчищенный, а теперь заваленный до половины забой, при тусклом свете безопасной лампы увидел черное тело. На этот раз не было пара, ряса не только высохла, но и почти полностью сгорела. В воздухе стоял запах жженой тряпки и волоса, смешанный с запахом жареного мяса… Запах проклятия Мак-Дугалов.
- Что ж, ты понял все правильно, - говорил штейгер Джеку. После того, как молодой шахтер, не доверив никому, вынес на руках тело «кающегося» к стволу, и, смывая кровь и пепел, рыдал и смеялся, не в силах объяснить причину такого странного своего поведения, штейгер привел Джека в свой кабинет.
Там, проглотив виски, которое некому было сегодня пить из оловянной кружки, Джек рассказал, что оплаканный им как родной «кающийся» смертью своей снял проклятие с Мак-Дугалов.
- Действительно, угольный пласт, скорее всего, тянется вдоль всего берега бухты, и там в узких пещерках находит выход рудничный газ. Любого человека, захотевшего укрыться в этих уютных убежищах, когда сильный ветер с моря не позволяет им проветриться, погубит первая же попытка развести огонь.
И страшная эта смерть от взрыва или короткого, но бешеного пожара не является вашей, Мак-Дугалов, привилегией. Уилл, решивший согреть свою возлюбленную у костра, старик, возможно, пожелавший выкурить трубочку, пережидая дождь, два отчаянных паренька, надеявшиеся огнем отогнать ночные ужасы, пали жертвой того же рудничного газа, который погубил сегодня «кающегося».
Так, что давай лучше выпьем, Джек, за удачу - и Мак-Дугалов, и всех остальных, освещающих себе путь в подземельях мира.