"Слово о полку Игореве" и XVIII в.

[а лаврухин]

(...) Тем не менее никто его за его взгляды не преследовал. И Б.А. Рыбаков и Д.С. Лихачев тоже работали при цензуре, однако (...).

Однако А.А.Зализняк написал именно в отношении Зимина: "свободная конкуренция версий была невозможна";
"политической нелояльности", "по приказу сверху замалчивалась", "Не было и сколь-ко-нибудь подробных критических публикаций", "ненаучными обертонами и политическими коннотациями", "крамольной", "не допускала прямого цитирования",
"политизированное отношение", "идеологического диктата", "потерявшей собственно научный характер", "вступить в борьбу с казенным единомыслием и со статусом священной коровы" и т.п.
Как видно, здесь А.А.Зализняк взгляды Д.С.Лихачёва и Б.А.Рыбакова даже и не упоминает. И весь материал (оценка событий А.А.Зализняка) говорит о том, что Зимин так и не смог до самой своей смерти в 1980 г. полноценно выступить со своей концепцией о времени написания "Слова". А со времени 1964 г. (обсуждение СЫРОГО МАТЕРИАЛА, о чём говорит книга "История спора о подлинности "Слова о полку Игореве"", СПб, 2010 г,) до времени 1980 г. (выстроенная и выстраданная теория) прошло 16 лет - и тишина ... до 2004 - 2006 гг.

[Konrad]

Советую господину Лаврухину найти рецензию Алексея Толочко на историю спора.
Толочко как раз ультраскептик... он хорошо показывает, что единственным, кто пытался политизировать книжку Зимина, был... сам Зимин, а все прочие старались вести дискуссию толерантно и избегая политизации

[а лаврухин]

Советую (...) Лаврухину найти рецензию Алексея Толочко на историю спора.
Толочко как раз ультраскептик... он хорошо показывает, что единственным, кто пытался политизировать книжку Зимина, был... сам Зимин, а все прочие старались вести дискуссию толерантно и избегая политизации

А.Толочко. "История Российская" Василия Татищева: источники и известия. Москва - Киев, 2005 г.

Фрагмент 1 (стр. 510-511):
"Оказывается, мистификации не принадлежат только прошлому - они случаются
на наших глазах. И авторами их иной раз становятся отнюдь не тёмные личности,
но оксфордские профессора. Даже столь учёные мистификаторы, впрочем, в
удостоверение подлинности прибегают ко всё той же единственной истории,
изобретённой ещё в античности: рукопись находят при странных обстоятельствах,
изготавливают перевод её текста на современный язык, после чего оригинал либо
исчезает, либо следы его теряются. Перевод остаётся единственным ручательством
подлинности, а все претензии к тексту отвергаются на том основании, что перевод
(или даже перевод с перевода) не обязан предоставлять филологические
доказательства аутентичности оригинала."

К о м м е н т а р и й. Это описание мистификаций современности как будто взято из материалов по по Делу о "Слове о полку Игореве":
1) странные обстоятельства обнаружения древней рукориси поэмы;
2) издаётся сразу и "Древнерусский" текст ("перевод" или адаптация гр. А.И.Мусина-Пушкина к нормам печати XVIII в.) и "Перевод" с древнерусского ("перевод перевода", или перевод адаптации на русский язык XVIII в.);
3) древняя рукопись "Слова" утеряна (сгорела во время пожара Москвы 1812 г., когда Дом графа А.И.Мусина_Пушкина не горел):
4) "перевод" (адаптация гр. А.И.Мусина-Пушкина) становится единственным ручательством подлинности;
5) все претензии к тексту "Слова" отвергаются на том основании, что перевод (адаптация гр. А.И.Мусина-Пушкина) не обязан предоставлять филологические доказательства аутентичности древней рукописи "Слова".

[а лаврухин]

Фрагмент 2 (стр.22):
"(...) В результате, открылась картина более сложная, нежели склонны
были допускать. Татищев предстал в гораздо большей степени историком
модерным, концептуальным, новаторским, чем то предлагает
распространённый образ простоватого, но честного собирателя и
переписывателя летописей. Татищев оказался историком, наделённым
не только незаурядной интуицией, но и чувствительным к различным аспектам
текстуальной критики (хотя он своеобразно использовал свои навыки). Как ни
парадоксально, но именно вымышленные фрагменты "Истории" лучше всего
демонстрируют, насколько Татищев владел "ремеслом историка" и- похоже,
очень недурно, коль скоро многие из го выдумок до сих пор принимают за
чистую монету (...).
"История Российская" - самая большая (и судя по продолжительности - самая
успешная) мистификация в русской истории. Парадоксально, но одновременно
это и первый опыт критического писания истории, по своим техническим
возможностям, именно в мистифицированных фрагментах наиболее ярко
проявленным, намного превзошедшей своё время."

К о м м е н т а р и й. А кто подсчитывал количество ссылок на Татищева в книге первоиздателя "Слово о полку Игореве" гр. А.И.Мусина-Пушкина (М.,1800 г.) в тексте "Примечаний"? Мог ли граф А.И.Мусин-Пушкин знать или догадываться о татищевских мистификациях исторических источников, когда вводил их в ткань своей книги? Ведь гр.А.И.Мусин-Пушкин был прекрасно осведомлён в том, что пишет в своей "Истории" кн.М.М.Щербатов о Татищеве как о фантазёре.
Итак, "История" Татищева - это самая большая и продолжительная литературная мистификация в России, которая вполне могла каким-то образом повлиять на характер публикации "Слова о полку Игореве" в 1800 г.

[а лаврухин]

Фрагмент 3 (стр.79-80):
"(...) Здесь же стоит отметить, что исследователи, которые принимают
"примечания" Татищева за аналог современного научного аппарата, совершают
ошибку. Для Татищева примечания служили приёмом аутентизации,
легитимизации авторского текста и идей. Это очевидно в первой редакции,
но гораздо в большей степени относится именно ко второй редакции, где
авторская свобода вообще значительно выше. Поскольку в тексте своего
"собрания", т.е. в нарративной части, Татищев зачастую переступал грань,
отделявшую показания источника от авторской конъектуры и даже прямого
вымысла (подавая и то, и другое как действительны события) аутентизация
требовала такой же прозрачной границы между действительными и
"фиктивными", так сказать, ссылками на источники."

К о м м е н т а р и й. Количество "Примечаний" в книге по "Слову" 1800 г. издания 60+1= 61. Перед нами точно выверенное число, которое обеспечило общий объем книги в 60 страниц. Если сравнить объём "Примечаеий" издания 1800 г. с объёмом "примечаний" Екатерининской рукописи, то соотношение будет примерно 1 : 2 . Как видно, подогнать нужное количество текста "Примечаний" для того, чтобы получилось 60 (у мистиков это есть сакральное число, обозначающее само совершенство) страниц книги, было из чего.
Приведённый материал по "Истории" Татищева позволяет задаться вопросом: а не несёт ли текст "Примечаний" к "Древнерусскому" тексту поэмы "Слово о полку Игореве" аналогичную "примечаниям" Татищева функцию?

[а лаврухин]

Фрагмент 4 (стр.86-87):
"<<Симонова летопись>> - пример того, как исследователи, желая прикрыть
тайны татищевских летописей и расширить круг источников за счёт
"татищевских известий", "впадает в соблазн" (пользуясь выражением летописцев)
и начинают оперировать созданными ими самими фантомами, а не реальными
рукописями.
"Симоновой летописи" у Татищева никогда не было. "Сложение Симона", как иначе
называл её историк, есть результат воззрений самого Татищева на историю
древнего летописания (...)."

К о м м е н т а р и й. Поэма "Слово о полку Игореве" - произведение художественное, а не труд на исторические темы. И вот возникает вопрос: можно ли привлекать данные текста "Слова" в качестве исторического источника? А такие попытки в исторической науке уже давно являются фактом.

[а лаврухин]

Фрагмент 5 (стр.91):
"(...) С другой стороны, такого рода "улучшенная" "правда" иногда требовала
обратного - подправления источника, поскольку текст "Истории" автор
рассматривал как равный тексту её источников. Речь, конечно, не идёт о том,
что Татищев фабриковал новые списки летописей с исправленным текстом
или вносил свои дополнения в уже существующие летописные тексты.
Корректировка источников происходила в "аппарате" "Истории", в тех
многочисленных комментариях, где автор "документировал" свой текст
показаниями "манускриптов". Именно поэтому, надо полагать, ссылки на
конкретные места своих летописей так путаны и противоречивы с точки зрения
современного историка. Образно говоря, летописи и "История" представляют
собой совмещённые сосуды, где тексты перетекают из одного в другой, а
изменение объёма в одном непременно непременно ведёт к изменению объёма
в другом."

К о м м е н т а р и й. Давно замечено, что в издании "Слова" 1800 г. "Древнерусский" текст и текст "Перевода" не всегда есть величины тождественные. Так, бывают случаи отсутствия перевода то отдельного слова, то отдельной фразы. Но бывает и такой текст "Перевода", что его смысл вступает в прямое противоречие с "Древнерусским" текстом. Вот и приходится полагать, что смысл всей поэмы в целом и в частности движется по страницам книги этаким серпантином, т.е. перетекает с колонки "Древнерусского" текста на колонку "Перевода" и успевает к тому ещё забежать под черту "Примечаний", а потом уже возвращается обратно в колонку "Древнерусского" текста. И так происходит много-много раз на протяжении всей книги.

[а лаврухин]

Фрагмент 6 (стр.107):
"Хотя в Ермолаевской летописи вырван впереди чистый лист, на котором
обычно проставлялась библиотечная нумерация и приклеивался экслибрис,
но принадлежность манускрипта к Архангельской библиотеке кн. Д.М.Голицина
однозначно определяется буквенным номером 332, проставленном в правом
верхнем углу л.1. Оказывается, тем же самым почерком проставлены
буквенные номера на целом ряде голицинских рукописей.., кроме того,
Ермолаевская летопись писана тем же самым писцом, рукою которого
переписана рукопись F.IV.116. Логично допустить, что летописный сборник
РНБ.F.IV.231 был изготовлен в Киево-Могилянской академии специально для
просвещения князя Д.М.Голицина, когда тот в 1711 г. стал киевским губернатором."

К о м м е н т а р и й. Исследователями "Слова" установлена текстуальная связь между "Словом" и Ипатьевской летописью (она же Ермолаевская летопись, рукопись которой создана более позднее время). Интересное совпадение (пусть не полное, но символичное по составу) нумерации двух рукописей: Ермолаевской летописи №332 и мусин-пушкинского сборника с древним списком "Слова" №323. Случайно ли это?

[Konrad]

Нет, именно отзыв на дискуссию Зимина.

А мне непонятно одно, вот Ваш какой личный резон "Слово" в подделки записать?

[а лаврухин]

(...) А мне непонятно одно, вот Ваш какой личный резон "Слово" в подделки записать?

Я вижу следы Большой Игры, и они ведут меня, и я устремляюсь за ними...

[а лаврухин]

Фрагмент 7 (стр.219-220):
"Итак, "нечто баснословное", "по тогдашнему обычаю внесённое", согласно
Татищеву, вполне даже уместно. Сходство с поздними источниками
свидетельствует в пользу Иоакима, нежели против него. Впрочем и здесь
остаётся двусмысленность: с одной стороны, поздние авторы могли
воспользоваться древним текстом Иоакима, с другой, сам "Иоаким" верит
"польским историям", "изъясняя" ими своё изложение. Его текст, таким
образом, может оказаться и очень старым, и довольно новым. Вместе с тем
Татищева можно понять и в том смысле, что "История Иоакима" состоит из
разновременных текстов: скажем "начало о народах", видимо, не столь
древнее, как ядро "Истории" - собственно летописная часть. Кое-что в рукописи,
допускал далее Татищев, может принадлежать не Иоакиму, но позднейшему
"списывателю".
Как видим, в рассуждениях Татищева уже заложены практически все возможные
подходы к тексту, которые как бы заново будет открывать наука в XIX - XX веках.
Один из первых исследователей Иоакимовой летописи П.А.Лавровский (СПБ,
1856 г.) исходил из убеждения, что соответствия в других текстах указывают на
подлинность и древность "Иоакима". Он пытался доказать принципиальную
возможность текста, сочетавшего в себе факты, сюжеты и мотивы, отыскиваемые
у самых различных авторов, древних, и не очень, отечественных и не только.
Пространный труд Лавровского, скрупулёзно собравшего все сколько-нибудь
существенные и даже маловыразительные параллели, служит примером того,
как обвинение в подлоге способно стать результатом самых лучших побуждений.
На самом деле Лавровский довольно полно очертил круг чтения самого Татищева,
найдя в тексте "Иоакима" соответствия практически со всеми авторами из
библиотеки историка. Кто бы ни написал отрывок - Иоаким (древний автор XI века)
или "псевдо-Иоаким" (вероятный мистификатор XVII или XVIII веков), - он должен
был работать с тем же составом библиотеки, что и Татищев."

К о м м е н т а р и й. Библиотека графа А.И.Мусина-Пушкина своими книжными раритетами была известна не только в России XVIII в., но и далеко за её пределами. И тут возникает естественный вопрос, к чему у него была такая страсть, если книг он практически не издавал, а сам мало что написал? Было замечено также, что он, первоиздатель "Слова", много способствовал тому, чтобы Н.И.Новикова упекли в тюрьму, дабы он не опубликовал в своём издательском порыве опасный исторический источник, непосредственно перекликающийся с текстом "Слова". А в 1810-х годах граф А.И.Мусин-Пушкин многое сделал для того, чтобы типографские мощности Московского университета безнадёжно простаивали или работали в холостую, на ветер.
Как видно, наметились явные параллели: библиотека Татищева - библиотека Мусина-Пушкина; творческая лаборатория "Иоакима" - метод работы Автора "Слова".

[а лаврухин]

Фрагмент 8 (стр.241):
"Итак, то, что Татищев предлагал считать чертами древности текста и на
чём заострил внимание читателя, оказывается приёмами аутентизации,
характерными для самого историка.
Можно подвести итоги. Псевдо-Иоаким работал на основании той же
библиотеки, что и Татищев. Его текст самым тесным образом связан с
проблемами, которые Татищев решает в других разделах своей "Истории".
Более того, псевдо-Иоаким владел уникальной информацией, доступной
в 1740-х годах только Татищеву и при том делал идентичные татищевские
ошибки, спровоцированные ошибочной орфографией доступных Татищеву
летописей.
Каждая из этих особенностей по отдельности может быть объяснена
совпадением. Все вместе они не оставляют сомнений в том, что автором
"Истории Иоакима" был сам Татищев.

К о м м е н т а р и й. Ни при каких обстоятельствах нельзя говорить, что "Слово" написал сам граф А.И.Мусин-Пушкин. А вот полагать, что оно было создано в его Доме, что на берегах реки Мойки - можно.

[а лаврухин]

Фрагмент 9 (стр.242-244):
"Подделки (удачные в особенности) вообще лучше любого текста свидетельствуют
об уровне историографии своего времени, поскольку определяют порог "пропуска"
в круг надёжных текстов. Их создают в расчёте на доступный дисциплине
инструментарий верификации, испытывая его таким образом на прочность.
Мистификатор работает с тем же набором приёмов и конвенций, что и будущий
критик, и если он достаточно аккуратен, возможность поймать его за руку невысока.
Необходима "смена парадигмы" и иные, непредвиденные мистификатором приёмы,
чтобы подлог стал очевиден.
(...) Современный исследователь держит в голове весьма детальную стемму
летописания, позволяющую, постоянно сверяясь с ней, расположить практически
любой текстотносительно прочих текстов. Во времена Татищева подобной стеммы
в уме никто не держал, в том числе и он сам, а значит идентифицировать поздние/
новые тексты было чрезвычайно проблематично, по сути дела, невозможно, что и
засвидетельствовал шумный успех псевдо-Иоакима у нескольких поколений историков.
Иоакимовская летопись никогда не существовала вне "Истории". Она соткана из идей
Татищева. По существу, в ней нет ничего, что не находило бы своего объяснения в
других текстах историка (...)."

К о м м е н т а р и й. В версии написания "Слова" в XVIII в. вложить идеи в его содержание мог в первую очередь историк кн.М.М.Щербатов.

[Лемурий]

Я вижу следы Большой Игры, и они ведут меня, и я устремляюсь за ними...

А ничего, что СПИ издано после смерти Екатерины, когда вопрос о принадлежности Тамани был давно закрыт. Мы этот вариант тоже разбирали, увы НЕ проходит: читайте здесь.

[Konrad]

(...) А мне непонятно одно, вот Ваш какой личный резон "Слово" в подделки записать?

Я вижу следы Большой Игры, и они ведут меня, и я устремляюсь за ними...

Неубедительно. Нормально объясняйте, по-человечески.