Подвиг третий: как генерал уничтожил республику
Король Карлос IV, его супруга Мария-Луиза и их верный премьер-министр дон Мануэль Годой, или Князь Мира, как его торжественно называли придворные лизоблюды после заключения Базельского договора, недолго смогли сохранять страну в состоянии нейтралитета. В июле 1796 года, под огромным давлением, практически диктатом, со стороны Директории Испания вновь вступила в войну, которую суверены Европы вели против революционной Франции, но уже на другой стороне. Наш конюх МакКонэхи в таких случаях любил повторять «пошла Пэгги Фрейзер с Рори МакКензи, а пришла с Дугалом МакНэббом».
Помимо перемены основ мировой политики, это решение отразилось и на моей карьере. Служба в армии страны, объявившей войну Великобритании, была возможна только для Макарисов де Гарофа, потомков моего двоюродного деда Ангуса, потому что они уже родились поддаными Их Католических Величеств (1). Но у меня, дававшего первую присягу Георгу III, Аласдеру Макарису из тех Макарисов, которые служили всем королям Шотландии, начиная с Константина II, не было ни желания, ни возможности, не потеряв чести, продолжать носить испанский мундир. Поэтому первым моим желанием была отставка.
Однако Его Величество дон Карлос был человеком необычным. Жена и Годой вертели им, как дурная пряха кривым веретеном, по выражению моих кузенов, инфантов де Гарофа, перетолковывавших шотландские, испанские и каталонские присказки. Но когда король что-то брал в голову, переубедить его было невозможно никому на свете. К несчастью для Испании, упрямство его не распространялось на политику и внутрение дела королевства, а касалось вопросов приватных, вроде охоты, лошадей или придворных увеселений. Не знаю как к нему попало мое прошение об увольнении со службы, не знаю, почему он, с легкостью отправлявший в отставку генералов и министров, уцепился за простого капитана, пусть и кавалера ордена святого Людовика, но в итоге я получил на руки любопытный и уникальный документ. В нем объявлялось, что я отправлен в отпуск «вплоть до окончания войны с Англией», причем с правом поступать на это время в любую иностранную службу, не теряя в Испании выслуги и чина. Позднее мне рассказывали, что дон Карлос чувствовал себя виноватым в том, что заставил графа Ла Уньона принять пост командующего армией, на котором тот погиб в сражении при Фигуэрасе. А поскольку в одном из писем граф упомянул обо мне, бывшем его адъютантом, с особенным участием, король из благодарности к его памяти решил теперь принять во мне особое участие.
Однако свободу распоряжаться собой я потерял еще тогда, когда решил сменить тихое гарнизонное существование на что-то более достойное. Стечением обстоятельств я стал не боевым офицером, а таким, каких обычно называют «для особых поручений», постоянно употребляясь в сношениях с тайными агентами, и руководили моими действиями не армейские командиры, а клерки из Форин Офис и Конной Гвардии. Вот и сейчас отцы государства, ведшие бестрепетной рукой корабль монархии сквозь бури испытаний, как выражался наш священник Джубедайя Ловснарк, когда перебирал церковного вина, решили, что я им полезнее всего ни где-нибудь, а в Венеции. Поскольку в очередной раз в моей карьере я оказался единственным человеком во всей Британии, кто мог ей помочь именно в этом месте и именно в это время. По своим предыдущим делам в Тулоне и в Париже я ближе всех знал мсьё Антрегю, его агентов и его манеру вести дела. А также я был тем, кто лучше всех был знаком с генералом, известным нам под кодовым именем Булара, бывшим тайным агентом emigreé, а теперь командующим французской армией, приближавшейся к Венеции, где его бывший шеф Антрегю подвизался в роли секретаря при русском посланнике Мордвинове.
Грозная некогда Серениссима (2) ныне изо всех сил пыталась остаться в стороне от бушевавшей вокруг большой войны, и как у любого государства, не имеющего сильной армии или флота, у нее это получалось плохо. Сначала Директория прямыми угрозами и шантажом добилась того, чтобы граф Прованский, принявший после смерти брата имя Людовика XVIII и укрывавшийся в Вероне, покинул республику. Потом австрийцы, воспользовавшись как предлогом договорами трехсотлетней давности, провели свою отступавшую армию через ее территорию, в итоге захватив обманом и укрепив крепость Пескьеру. Затем Булар, впавший в притворное негодование от демарша австрийцев, обрушился с угрозами на подеста (3) Кремы и Бреши, занял эти города, а потом двинулся на Верону. Венецианцы переполошились и поступили так, как обычно поступают бюрократы, пытающиеся отвести от себя стихию, то есть издали постановление. Была утверждена должность provveditor-generale in terra firma (4), каковой удостоился против своей воли, что, кстати, в Венеции было вполне в порядке вещей, патриций Николо Фоскарини, тот самый, кто и предложил ее ввести.
Естественно, что всё это нисколько не напугало французского командующего, которому ничто, кроме посланий проведитора-генерала, сначала грозных, а затем раболепных, не помешало занять Верону и сделать ее базой для своих дальнейших операций. Тогда венецианцы вспомнили о том, что они живут в некогда великой морской державе, и назначили еще одного патриция, 76-летнего Джакомо Нани, на должность provveditor alle lagune (5), чтобы он защитил город от возможного вторжения с моря. Этот энергичный старик сделал то же самое, что новый эконом дяди Шемуса, повергнувший его в шок тем, что подсчитал все его имущество. Оказалось, что флот некогда грозной Серениссимы способен выставить всего 4 галеры и 7 галеотов, и от намерения применить силу снова решено было отказаться. Посему Венецианское правительство решило далее сопротивляться агрессии истинно бюрократическим способом, состоявшим в том, чтобы впасть в летаргический сон.
Правда, проведиторы продолжали усиленно трудиться на благо отечества, производя наблюдения и горы официальной и приватной переписки. И потому им очень необходимы были помощники, хотя бы что-нибудь понимавшие в предмете их наблюдений и переписки. Отважному Нанни, дожившему аж до весны следующего, 1797 года, в качестве проведитора-лейтенанта помогал опытный моряк Томмазо Кондульмер. А Николо Фоскарини решил, что лучшим помощником ему будет отставной испанский капитан, герой обороны Тулона и сражений при Булу и Фигуэрасе, оказавшийся в Венеции после того, как отказался воевать на стороне Франции. Таким образом Аласдер Макарис стал синьором Алессандро Макарисом, проведитор-лейтенантом in terra firma. Вполне естественно, что самым важным из доводов, оказавших влияние на синьора Фоскарини, стали мнения руководителей Форин Офис и Конной Гвардии, доведенные до руководителей республики в приватном порядке.
Посему я не просто получил пост его заместителя, а переместился в самую ставку армии Булара как представитель нейтральной страны, наблюдающий за боевыми действиями на ее территории. Откуда и снабжал подробными отчетами проведитора-генерала, в роли которого несговорчивого и жесткого с французами Фоскарини быстро сменил мягкий и дипломатичный Батталья, а также мсьё Антрегю и английского посла, пересылавшего их в Лондон. Каковое утроенное бумаготворчество, к слову, оставляло мне весьма мало времени для всего остального, подобно Труффальдино из пьесы венецианца Гольдони о слуге двух господ.
Подвиги Булара и его армии достаточно подробно описаны многими куда более талантливыми писателями, нежели я. Потому расскажу лишь о двух эпизодах, которые обычно трактуются ими совсем не так, как то было в действительности. Первый произошел перед сражением у Кастильоне, когда австрийские генералы Кважданович и Вурмзер наступали по разные стороны озера Гарда, и Булар разбил их последовательно в сражениях у Лонато и у Кастильоне. Военные писатели объявили его маневры гениальными, а действия австрийских командующих заранее обреченными на поражение. Но мне доподлинно известно, что в ночь перед боем у Кастильоне состоялся военный совет, на котором все командиры дивизий Итальянской армии высказались за отступление. Более того, это же самое мнение выразил сам Булар, и все уже были готовы на том и решить. Однако один из генералов, Пьер Ожеро, начал браниться самыми солдатскими словами, которых знал великое множество, ибо до революции успел послужить не только во французской, но и в прусской, и в неаполитанской армии. Он обратился к каждому, в том числе и к Булару, с жесткими упреками и призывами оставаться мужественными и дать бой. Речь Ожеро была настолько эмоциональна и зажигательна, что он смог заразить своей решимостью всех, в том числе и Булара. Более того. На следующий день именно дивизия Ожеро была наиболее упорна в атаке, которая и решила судьбу всего сражения.
-----
1 Его Католическое Величество — почетный титул короля Испании.
2 Сиятельнейшая — торжественное именование Венецианской республики.
3 В Венецианской республике — чиновник, управляющий городом.
4 Главный управляющий владениями Венеции на материке.
5 Управляющий всей лагуной — главнокомандующий на море.