Я родилась в среднестатистической московской семье в самый разгар «оттепели» Холодной войны. Погоды стояли изумительные, СССР и Америка дружили против... ээээ... уже не помню против кого... Тогда русские шагали семимильными шагами к коммунизму, восторгались собственным балетом и готовились покорить Космос. Коварные американцы, конечно, в пику «русскому медведю», поднимали планку благосостояния своего народа.
В тот год, когда я родилась, в Сокольниках проходила выставка «достижения американского хозяйства». Москвичи, едва знакомые с телевидением, изумлялись представленной на стендах бытовой технике, о существовании которой они не подозревали. Уязвленный Никита Сергеевич впервые произнес эпохальную фразу в адрес Америки: «Мы вам покажем Кузькину мать»... И звезды на моем небосклоне сложились в странную фигуру... С тех пор я неравнодушна к бытовому комфорту и с ироничным недоверием отношусь к публичным заявлениям кремлевских лидеров...
Моим воспитанием занимались родители, воспитатели детского сада и преподаватели средней школы. Из меня вырос правильный октябренок и пионер. Уже тогда я задумывалась о своем предназначении. Мне хотелось стать Спящей Красавицей, учителем, космонавтом или ветеринаром. Не все разделяли мои мечты. Особенно громко протестовал соседский кот Мурзик.
Моя комсомольская юность пришлась на годы «застоя». На самом деле, это было замечательное время: в одеколонной атмосфере «развитого социализма» отчетливо благоухал феромон веселой опасности революционного подполья. Адреналин бурлил в крови. Все было «нельзя», но если очень хотелось, то было «можно». Мы с воодушевлением пели под гитару песни с политическим подтекстом, зачитывали до дыр малопонятные философские экзерсисы в «Иностранной литературе» и крадучись ходили на магические сеансы Джуны. Мы с вожделением поглядывали на «загнивающий Запад» и познавали запретный плод «Березки». В городской субкультуре появилась новая прослойка – фарца. Страна по инерции перебирала глиняными ногами в направлении коммунизма, но образ «светлого будущего» уже сильно полинял...
Вполне закономерно, что в старших классах я увлеклась историей зарубежного кинематографа и английским языком. И освоила машинопись в рамках трудового воспитания. Последнее обстоятельство оказалось поворотным моментом в моей биографии: я впервые столкнулась с представителем организации, аббревиатуру которой не принято поминать всуе до сих пор. Этой организации позарез требовались молоденькие девушки с хорошим знанием иностранного языка и навыками машинописи. Рекрутам туманно обещали загранкомандировки и помощь при поступлении на заочное отделение юридического факультета. Мама сказала «НЕТ, только не секретаршей!», а папа согласно нахмурил брови. И я поступила в институт Пищевой промышленности. На мой выбор повлияла география: этот институт был ближе всех к дому.
На годы студенчества пришлась Олимпиада. Летом 1980 г. Москва умылась и нарядилась в чистые улицы. Здоровый дух спортивного азарта вселял радужные надежды. «Перестройка» уже была не за горами. Я внесла свой скромный вклад в Олимпиаду, работая в столовой для шоферов автобусного парка мойщицей посуды 2 разряда.
Олимпийский мишка улетел в поднебесье, оставив у москвичей ощущение утерянных возможностей. Диплом инженера-экономиста пищевой промышленности раздвигал горизонты в узком направлении. В глазах родственников появился немой вопрос: а не пора ли тебе, девица-красавица, замуж?
В звездном конструкторе провернулись какие-то шестеренки, и я сделала «хорошую партию». Через полтора года мы собрались в Швейцарию. Провожая нас в Шереметьево, мама плакала и причитала: «Лучше бы вы уехали на БАМ, я могла бы навещать внука». Папа сурово молчал в знак солидарности. В Москве трещал декабрьский мороз (зимы в те времена были холодными и снежными). Я, как Надежда Константиновна, больше всего волновалась, будет ли нас кто-нибудь встречать за границей. Женевский аэропорт встретил нас через 3 часа анютиными глазками и зеленой травкой. Под цвет корочек наших паспортов.
В Москву мы вернулись в 1990 г. Ребенок, увидев очередь на улице за макаронами, радостно воскликнул: «Мама, почему так много людей? Какой сегодня праздник?». Мы затянули пояса и благополучно пережили «праздник», а в 1993 г. оказались в Америке. Я опускаю первые 15 лет пребывания на вашингтонщине, так как в эти годы мои звезды пребывали в праздности. Ничто не предвещало перевоплощения образцовой домохозяйки в – не побоюсь этого слова – прозаика.
Первая судьбоносная звезда свалилась на меня неожиданно. Это было сродни запою: вдруг, ни с того, ни с сего, я села за компьютер и, вспомнив навыки машинописи, набрала заглавие: «Готический роман для домохозяек». Как видно, уже тогда меня потянуло в средневековье, в жанр иронического детектива. Роман получился корявый, но его, к моему немалому изумлению, взялось напечатать маленькое частное издательство в Москве. В серой бумажной обложке, на плохой желтой бумаге, 100 экзепляров моего интеллектуального труда! Восхитительное ощущение...
Эйфория первого успеха сподвигла на сочинение нового опуса. «Продавец фокусов» уже был напечатан на белой бумаге, в твердой обложке, и настоящий художник принимал участие в его оформлении. Я вошла во вкус и наваяла еще штук шесть иронических детективов. Рукописи ухватило солидное московское издательство и выпустило целую серию карманного формата. Тогда в России все запоем читали женские детективы. В перерывах между длинными романами на свет появлялись короткие рассказы. Их любили слушать мои друзья после застолья, но редактор не проникся. Сборник рассказов в стиле Агаты Кристи не состоялся...
Как у всамделишного писателя, у меня случались кризисы жанра. Один из них вылился в цикл стихов. Стихи неожиданно принесли литературную премию, членство в Союзе писателей России и медаль «За вклад в развитие русской литературы».
Статус почти маститого литератора обязывал, и меня потянуло от легкого жанра детектива с историческим уклоном в «серьезную» науку. Первой жертвой изысканий в библиотеке Конгресса стал Самозванец. Выбор темы был предопределен: загадочная смерть царевича Дмитрия, тайну которой пытаются разгадать уже не первое столетие, и не менее загадочное появление его на московском престоле. Идеальное преступление... Что может быть увлекательней?!
Профессиональные историки заметили мою книгу «Трагедия в Угличе: что произошло 15 мая 1591 г.?» и дружно забросали ее помидорами. Но я уже увязла по самую макушку... В истории Самозванца «торчали уши» англичан. Рядом с фигурой Лжедмитрия уж очень настойчиво мелькали имена английских купцов, прикрывавшихся «крышей» Московской торговой компании, или как сказали бы сейчас, торгпредства, – это «жжжж» было неспроста... Женская логика домохозяйки и азарт кладоискателя закономерно привели к новым изысканиям. И в результате появилась книга «Английский шпионаж в России XVI в.». Монография вышла в 2010 г. и даже удостоилась сдержанной похвалы со стороны московской профессуры.
Загадка природы русского самозванства и закулисные интриги англичан в XVI-XVII вв. увлекли меня не на шутку. За последние три года вышло несколько статей на эту тему в московских академических журналах. В том числе «Тайны Ливонской войны: герцог Магнус Голштинский, Московская компания и английская контрабанда через русское «оконце в Европу»». Чует мое сердце: «идеальное преступление» не обошлось без «длинной руки» Лондона... В общем, поиски продолжаются...